*название главы: цитата Оскара Уайльда
Дарить себя — не значит продавать. И рядом спать — не значит переспать. Не отомстить — не значит всё простить. Не рядом быть — не значит не любить! Омар Хайям
Дейзи распахивает глаза, чувствует режущий глаза запах анестетика и стонет: грудная клетка болит так, будто бы кто-то скальпелем резал кожу без анестезии. — Тихо, я вызвал медсестру, — слышит она чей-то голос над ухом, дергается, оборачивается и сталкивается с сапфировыми глазами Линкольна. — У тебя треснуто ребро, а из легких откачивали жидкость около получаса, но жить будешь. — Это так успокаивает. — Язык Дейзи не слушается, и она сердится, хочет приподняться, но боль отдает в левую грудину, отчего хочется снова застонать. — Я позвал медсестру, она принесет успокоительное, — бормочет Линкольн, и только сейчас Дейзи замечает, что он крепко держит её плечи, не позволяя ей шевелиться. — Мне не нужно успокоительное, мне бы морфия немного, — зло выплевывает младшая Аллен и тут же получает хлесткий ответ: — Берешь пример с Уэстов? — Ты долбанный врач… — шипит обиженно в ответ Дейзи. — Кому, как не тебе, известно, что морфий — хорошее обезболивающее. — И неплохой наркотик со стопроцентным привыканием. — Зануда. — Пусть так. Дейзи хмурится и чувствует, как слабеет. Она ощущает, как боль волнами заполняет тело, будто бы парализуя её, отчего приходится прикусить губу. — Расслабься, — его голос вкрадчивый, теплый. — Позволь боли взять верх. Не борись с ней. Она всё равно победит. Прими её, и станет легче. Дейзи выдыхает медленно, позволяя болезненным волнам накрыть её с головой, да так, что пальцы ног сковывают судороги, но потом вдруг становится легче. Она чувствует облегчение: парализующая реальность ноет где-то в районе левого легкого, но она уже не заставляет задыхаться. — Я принесла успокоительное, — слышит она тонкий голос медсестры с очаровательными золотыми кудрями и точеной фигуркой. Такой бы сниматься для журналов мод или разворотов Maxim в развратном халатике медсестры, но девчушка что-то забыла в больнице Централ-Сити. — Не надо, — сквозь зубы выдыхает Дейзи. — Всё нормально. Линкольн улыбается тепло, непривычно открыто, и у Аллен сердце как-то странно екает. Так обычно пишут в дешевых бульварных романах. — Чего ты улыбаешься? — бросает она угрюмо. Ей не хочется выглядеть рядом с ним слабой. — Знал, что ты выберешь борьбу, — отвечает он мягко. И Дейзи всё понять не может, как мужчина перед ней меняет непроницаемую холодность при её неумелом флирте на обжигающее тепло, когда она флиртовать и не думает. *** Барри просыпается резко, автоматически нащупывая под подушкой сталь пистолета, и облегченно выдыхает. Он улавливает какой-то сладкий аромат, не сразу понимая, что это имбирь с корицей, что это запах женщины, лежащей рядом. Он даже не помнит, как они засыпают вчера, не снимая одежды, не говоря ни слова, но зато уставшие и измотанные насыщенным днем. Барри Аллен отлично помнит её порывистый поцелуй в больнице. Он облизывает губы автоматически, вспоминая её руки на его шее. У её губ привкус сладкий, манящий, и Барри улыбается, когда вспоминает об этом. Аллен смотрит на спящую Кейтлин, как на божество. В солнечных лучах каштановые кудри переливаются бронзовым блеском, а длинные ресницы отбрасывают неровные тени на щеки. Она такая хрупкая, беззащитная, такая его… Барри улыбается мягко, перебирает её локоны осторожно, касается длинными пальцами пуговиц шелковой кофты и замирает на секунду, когда Кейтлин недовольно морщит нос во сне. Он ведет подушечками пальцев по её скуле, по тонкой шее, очерчивает ключицы, отодвигая шелковую ткань, а потом не выдерживает и приникает губами к пульсирующей жилке. Барри слышит сдавленный вдох, чувствует, как сердцебиение ускоряется за секунды, и улыбается ей в шею, обдавая горячим дыханием кожу. Его пальцы осторожно расстегивают пуговки на блузке, готовые к сопротивлению, но он слышит лишь тихое: — Барри… Он приподнимает голову, улыбается мягко, радостно, по-мальчишески задорно. У него глаза — изумрудная зелень с золотыми бликами солнечного сияния. Он знает, от такого взгляда можно опьянеть. У неё глаза — теплый лесной мед, переливающийся янтарным блеском, а зрачки расширены, отчего медовый ободок лишь обрамляет чернильную бездну. — Привет, — шепчет он ей в рот мягко, захватывая нижнюю губу, чуть прикусывая нежную кожу. Его пальцы уверенно расстегивают блузку Кейтлин, касаясь мягкого кружева бюстгальтера. — Барри… — Её дыхание сбивается, учащается, и он смотрит на неё вопросительно, слегка растерянно, чуть переигрывая. — Ты же не думала, что, проведя ночь в постели со мной, просто так покинешь её? Я ведь обещал не приставать только ночью. Кейтлин смеется звонко, и её смех разлетается эхом хрустальных колокольчиков. Она голову запрокидывает, а её руки обвивают его шею, притягивают ближе, и Барри пьянеет от её близости. — Больше не боишься меня? — шепчет он ей мягко на ушко, и она немного отстраняется, смотрит на него внимательно, сосредоточенно. Она впервые в его руках так близко. Она впервые в его обществе спокойна, раскованна. Он это чувствует, и у него пальцы дрожат от радости. — Пока нет, — шепчет она ему в губы. Её пальцы прохладные, проскальзывают под его футболку, царапают мышцы пресса. Его губы жадные, ненасытные, срывают поцелуи беззастенчиво, оставляют обжигающие печати на её теле. Барри до Кейтлин монахом не был, но что-то меняется, как только он чувствует её прерывистое дыхание на щеке. Что-то меняется в её тихих полувздохах-полустонах. Что-то меняется, когда её пальцы вцепляются в его плечи до ноющей боли внизу живота. Что-то меняется, когда он ощущает её не только телом, но где-то в районе левого подреберья. Аллен дышит через раз, чтобы поймать её вдохи и протяжные выдохи. Барри старается надышаться запахом её кожи, теплом её тела, вечной прохладой ладоней на его груди. Барри Аллен так и не выпускает в тот день Кейтлин из своей спальни. *** «Просыпайся», — говорит ему Генри, бесцеремонно тряся его за плечо. Барри открывает глаза, фокусируется на полоске света, которая бьет ярким лучом из коридора и переводит взгляд на обнаженную спину Кейтлин рядом. Она спит на животе, её ладонь касается его предплечья. Она дышит ровно, и Барри облегченно выдыхает: кажется, её сон не потревожен. «Одевайся. Мы едем в больницу», — чеканит Генри уверенно, вставая и выходя в коридор. Аллен знает этот голос отца. Барри помнит его так, что ему кажется, эта интонация въелась ему в мозг никотиновым дымом. Этим голосом Генри сообщает сыну о том, что его мать убили. Этим голосом он сообщает сыну, что они потеряли Джо. Барри этот голос помнит, поэтому собирается быстро, даже не оставляя записки для Кейтлин. Он уверен, что она всё поймет. В больнице переполох. Барри сталкивается с Линкольном в коридоре и замечает людей Алленов на каждом углу. Они идут быстро, и Барри не задает лишних вопросов отцу. Знает, он сам расскажет, когда придет время. Они подходят к кабинету Штайна, около которого стоит Эдди. Тоун понимающе кладет руку на плечо Барри, и его короткое «Мне жаль» заставляет Аллена почувствовать начинающийся приступ паники. Только не Дейзи… За ними захлопывается дверь, и Барри замечает суетящегося Мартина около мониторов компьютеров. — Дейзи?.. — выдыхает сквозь зубы Барри, и Генри тут же качает головой: — Уолли. Аллен выдыхает чуть облегченнее, чем хотел, даже не пытаясь скрыть радости. Он никогда не питал теплых чувств к сводному брату. — Его сердце остановилось в 2:16 ночи, — бормочет Мартин, поправляя очки на переносице. — Из-за легкого пневмоторакса такое могло произойти, но… я думаю, ему перекрыли доступ кислорода в маску. — Его убили? — Барри переглядывается с отцом, а Генри садится на стул напротив Штайна. — Я пока не говорил Хантеру. Ты знаешь брата, он не всегда… может держать себя в руках в таких ситуациях. Палаты Теи, Уолли и твоей сестры тщательно охраняются, и к ним имеют доступ лишь некоторые доктора и медсестры. Штайн? — Генри прав, — кивает Мартин, приглашая Барри сесть. Мартин Штайн — один из немногих, кто имеет право называть Генри Аллена по имени. Это редкость и знак особого расположения. — Эти палаты с электронными замками. Туда могут зайти лишь доктора и две медсестры со специальными электронными пропусками-картами. — Мы бы могли отследить по камерам, но с двух часов ночи до двух двадцати кто-то их поставил на «петлю повтора». Наши специалисты поработают над записями, но это займет время, а результата мы, возможно, не получим. — Генри скрещивает руки на груди и смотрит на Барри пристально, внимательно. — Вы сказали, в палаты заходили по электронным пропускам. Посмотрите, кто последний заходил к Уолли, и найдете нужного нам человека, — жмет растерянно плечами Барри и не понимает, почему Мартин избегает встречаться с ним взглядом. — В этом-то и проблема… — Мартин снимает очки и начинает их старательно протирать краешком халата. — Барри, — голос Генри всё такой же спокойный, но Аллен за несколько лет научился различать эмоции в непроницаемом голосе отца, и сейчас он готов поклясться, что слышит нотки волнения. — Последним, кто заходил к Уолли в палату, была Кейтлин Сноу.