Моя реальность словно сто костров горит.
— У Тихомирова были враги? — Враги? — собеседник хмыкнул, после чего вовсе засмеялся. — Враги бывают у героев. Может, еще у злодеев. Но не у таких, как они. Здесь нечто среднее между соперниками и теми, кому ты просто мешаешь. — Мне плевать, как вы их называете. Враги, недоброжелатели, соперники — мне все равно, честно. Ты прекрасно понял, о чем я. Смех оборвался так же резко, как начался, с одной лишь разницей: за ним последовала тишина, изредка прерываемая мерным стуком — словно пальцами по столу. Иногда казалось, будто без него не обходился ни один их разговор. — Нет, врагов не было. У тех, кого нельзя назвать даже пешкой, не может быть врагов. Единственный, с кем у него могли быть счеты, — кто-нибудь такого же уровня. Перевозчик, работающий на того, кто больше заплатит или заплатит хоть что-то. Тем, кто стоит выше, это ни к чему: слишком много гемора, слишком мало плюсов. — А ты сегодня более разговорчивый, чем обычно. Собеседник усмехнулся, но промолчал. — Ты уже не боишься? — Просто сегодня пуля в башку мне не светит. Чего я не могу сказать о тебе. — Охрененная перспектива. Спасибо. — Ты и сам знаешь, что если будешь продолжать в том же ключе, то проживешь недолго. Будто ты удивлен. — Ты каждый раз будешь говорить об этом? — Мне нравится напоминать тебе о последствиях чрезмерного любопытства. Лишь Варваре повезло в том, что ей оторвали нос, остальным снимают головы. — Почему же твоя до сих пор на плечах? — в голосе сквозило ехидство, тут же оборванное резким «Нарываешься». — Если бы у него были враги, они бы стали трогать его семью? Некоторое время тишину нарушал лишь мерный стук, после чего собеседник негромко ответил: — Они не убивают тех, кто не заслужил и кто не попросил убить себя сам. Все просто: ты не трогаешь — тебя не трогают, — прозвучало нервно, с нажимом. Словно… он был оскорблен. — Преследовать его семью после его смерти? Таких подонков не держат даже там. — Тогда… почему? — Существуют случайности, Стас. Поверь в них. И перестань лезть не в свое дело.***
А ведь все было так хорошо. Все стало на свои места, и Кирилл уже поверил, что кошмар кончился, исчез окончательно и бесповоротно. Что больше такой откровенной херни не произойдет, а от проблем не будет сжимать горло так, словно его перетянули стальными прутьями. И черт возьми, он давно так не ошибался. Кажется, его миру нравится рушиться раз за разом, превращаться в трудно восстановимые руины, а потом быть терпеливо собранным заново. Кирилл мог: скреплял обломки в кирпичи, возводил их обратно в то, что мог назвать своей жизнью, а затем смотрел на новую, пусть и немного покореженную реальность. Только вот сейчас он боялся, что в этот раз у него ничего не получится. Стас позвонил неожиданно, заставив вздрогнуть и едва не споткнуться. Кирилл рассеянно посмотрел на экран и ответил, проклиная хриплый из-за недосыпа голос: — Слушаю. — Можешь подойти в участок? — без приветствия спросил Стас, тут же добавляя: — Сейчас. — Я бы с радостью, но долги за пятый семестр меня не отпустят, — простонал парень, заливая растворимый кофе кипятком. — Если тебе скучно, могу с тобой так поболтать. — Мне не скучно, Кирь. Мне совсем, блять, не скучно. И мне надо, чтобы ты пришел в участок, — и, услышав его неопределенное мычание, требовательно сказал: — Прямо сейчас. — Что случилось? Стас на некоторое время замолчал; только тяжело дышал в трубку и ругался на грани слышимости. — Немедленно, Кирь, — тверже сказал он, повысив голос. — Оторви свой гребаный зад от дивана и дуй в участок! — Да ты охуел. — Кирилл с грохотом отставил чайник. — Иди в чертов участок, — и отрубился, не дожидаясь ответа. Парень оперся на столешницу, буравя взглядом кружку с кофе, и медленно выдохнул сквозь зубы. — Да что, блять, происходит? — спросил он себе под нос и сжал губы. Но, постояв так полминуты, выругался и вышел из кухни.***
Артур со стуком положил ручку на стол, откинулся назад и устало закрыл глаза. Месяц был слишком загруженным, а он даже не понимал, когда успел подписать договор на глобальную рекламную кампанию, с которой их фирма просто не справлялась: заказов и без того было безумно много. Они банально не выдерживали нагрузки. Каким бы профессиональным ни был штат, их не хватало. Времени не оставалось ни на что. Не было возможности как-то отдохнуть, не то что попасть хотя бы на один заезд. Когда телефон просигналил о входящем сообщении, Артур одновременно обрадовался короткой — пусть минутной — передышке и мысленно выругался, понимая, что, кроме рабочего, там ничего не могло быть. Ошибся, удивленно перечитал сначала текст, потом — имя отправителя. «Ничего не говори». Без каких-либо объяснений, комментариев и остального. Выработанная с годами реакция на подобное сработала: когда через полминуты пошел звонок от Стаса, Артур даже дышать старался через раз. И едва не поперхнулся, услышав приглушенный голос Кирилла: — Если ты бесишься по работе, не надо на мне нервы срывать, — твердый голос и последовавший за ним хлопок двери. — Конец апреля для всех дерьмовый. — У меня три аварии за сутки, две с летальным исходом. Дерьмовее, чем у тех людей, конца апреля нет ни у кого, — короткая пауза и негромкое: — Ладно, прости. Артур недоуменно поднял брови, как можно тише щелкнул клавишами ноутбука, отключая звук, подпер подбородок ладонью и уставился на телефон. Стас ведь звонил не для того, чтобы дать послушать подобный бред. — Ну и? Только давай без разговоров про аварии. Не в этом кабинете. — Прости, — Стас нервно усмехнулся. — Разговор пойдет именно об аварии. — Вы еще что-то нашли? — Нет. Там все слишком сложно, чтобы добиться быстрого результата. Мне даже нечего тебе сказать об этом. — А что тогда? Если ты действительно хочешь просто поговорить, то дай мне бумагу. Я хоть задания сделаю. — Слушай и не перебивай, — он подождал несколько секунд, вздохнул и начал, прочистив горло: — Ты знаешь, какой на дорогах пиздец. Одинаково плохо тем, кто на зимней резине, и тем, кто на летней. На трассе в кювет вылетают так, словно колея уходит именно туда. — Я не идиот, Стас, — перебил Кирилл и едва слышно усмехнулся. — Блять… Говори без этого вступления, мне и в прошлый раз хватило. Что произошло? Мужчина вздохнул и начал, меняя громкость речи едва ли не через каждые два слова: — У фуры на полной скорости отвалилось колесо и вылетело на встречку. Все по известному сценарию: по тормозам и в сторону, пытаясь уйти от гарантированной смерти, но вылетая на обочину и также разбиваясь насмерть, — он запнулся. — Колесо летело в машину твоих родителей, Кирь. Их не спасли. Минутное молчание, резкий грохот и хлопок двери, который Артур уже не услышал. Когда Стас взял телефон в руки, звонок был завершен.***
Он ничего не чувствовал, кроме глухого отчаяния и беспричинного страха. Пустота, беглые, непонятные даже ему самому мысли, ком в горле, мешающий дышать полной грудью. Кирилл не знал собственных эмоций. Их было слишком много, чтобы разделить их и осознать, и он мог лишь хвататься за обрывки, пытаясь по ним понять, что вообще происходит. А ведь он всерьез когда-то думал, что родители имели в его жизни пусть не последнее, но далеко не первое и даже не десятое место. Не было между ними отношений, предполагающих тепло и привязанность, но все-таки мысль, что они есть, успокаивала. Когда Стас закончил, Кирилл не сразу догнал. Не хотел, не мог — черт его знает, но когда дошло, то осознание придавило к стулу, вышибая из легких воздух. Он остался один. Да, были Стас и Ворон, был Артур, к которому за полгода начало тянуть так, как не тянуло даже к лучшим друзьям в самые хорошие моменты, в семистах километрах были Аня с Алиской, но он все равно был один. Семьи как таковой не стало даже на словах. Хотелось выпить, но вот вставать с дивана — нет. Он рассеянно пялился на стыковку плит, чувствуя, как в висках зарождается пульсирующая боль, но все равно не поднимался даже для того, чтобы выпить таблетки. Не сводил глаз с ровной линии на белом потолке, до боли сжимал пальцами подушку под головой и кусал губы. Он провалялся так не менее получаса, изредка переводя взгляд с потолка на окно, жмурясь или отвлекаясь на телефон, но вздрогнул, когда в дверь громко постучали. Словно очнулся, тут же осознав, что на улице уже поздние сумерки, а в квартире темнота, к которой глаза почему-то не привыкли. Артур сам открыл дверь, стоило Кириллу отпереть замок, шагнул внутрь и так же тихо затворил за собой, после чего медленно развернулся к нему. Парень следил за ним, прихватив с внутренней стороны губу и перекатывая кожу в зубах, переводил взгляд со светлого пиджака и рассеянно думал, что в нем должно быть холодно — на улице совсем не жарко. От неправдоподобности ситуации тянуло засмеяться; все казалось слишком призрачным, как будто Кирилл заснул и теперь спал. Когда Артур подошел на расстояние руки, дернул на себя и крепко обнял, хлопнув по спине, он невольно задержал дыхание, но на рефлексах обнял в ответ. Впервые за последний час появилась связная мысль: Кирилл не хочет выглядеть слабаком. Не перед ним; для Артура он должен оставаться соперником и, вспоминая последнее время, другом, с которым можно выпить и пообсуждать тачки, хотя — уголки губ дернулись — тот и так видел его и сломленным, и… нормальным. Горло судорожно сжалось, а пальцы смяли ткань, комкая ее в ладонях. Плевать. Пусть он покажется слабаком, но все-таки не останется один в пустой квартире, осознавший и тем самым пробудивший собственные же страхи.***
Похороны Кирилл не запомнил. Не отразил, где именно выкопали могилы и как к ним можно потом подойти, — даже сейчас понимал, что ходить туда не собирается. Не в ближайшие несколько лет. Он отстоял десять минут вместе с родственниками, но когда кто-то подошел с очередными соболезнованиями, сорвался с места, быстрым шагом уходя вглубь кладбища и совершенно не думая о собственных страхах. Было откровенно наплевать, заблудится он, замерзнет, проснется ли закоренелый детский ужас, вызываемый видом надгробий; Кирилл просто шел, не разбирая дороги и стараясь не налететь на темные камни. Остановился, только когда попал на знакомую дорожку. Кирилл криво усмехнулся, выругался себе под нос, но все равно нашел могилу, к которой тоже так ни разу и не сходил. Сел на стоящую рядом скамью, запрокинул голову вверх и закрыл глаза, наконец расслабляясь. Он чувствовал, как ветер обдувает мокрые щеки, как пальцы до боли сжимают край деревянного сидения, как в голове боль разливается волнами, и улыбался. Не хотелось ничего, только чтобы внутри не было так пусто и страшно от этой же пустоты. Ощущение улыбки, от которой судорогой сводило лицо, он запомнил даже лучше, чем весь остальной день. Аня ничего не говорила о том, что собирается приехать. Поэтому, когда во дворе к Кириллу подлетел ребенок и повис на нем, он не сразу узнал Алису, чисто по инерции наклоняясь и придерживая за плечи. Племянница радовалась. Он готов был назвать это неподдельным детским счастьем, хотя понимал, что на фоне настроения Ани это было не так, — Алиса чутко чувствовала ее. Но все равно сам бы Кирилл даже в таком возрасте стоял бы вместе с родителями у могилы и пытался понять, что вообще происходит. Наверное, он бы сейчас многое отдал, лишь бы так же стоять у чьей-то могилы вместе с братом, матерью и отцом, вместе со всеми родственниками, имен которых не знал даже на треть. Только вот семьи больше не было — остались лишь Аня с Алиской и три могилы. Не чужих, а тех, к которым он когда-нибудь все равно придет. Кирилл тряхнул головой, сжал губы, растянув их в подобие улыбки, и чуть отвернулся от Алисы, которую уже поднял на руки. Та обнимала его за шею, рассказывала о дороге в поезде и последних запомнившихся событиях, в то время как сам он взглядом пытался найти Аню. Нашел — сидящую на скамье и разговаривавшую со Стасом. Парень только досадливо поморщился: видеть его отчаянно не хотелось. Хотя бы не сразу после похорон, а через пару суток, когда Стас перестанет ассоциироваться сразу с обеими авариями и когда Кирилл попробует прийти в себя и воспринимать его адекватно. — Привет, — он подошел к ним, перехватил Алиску поудобнее и протянул мужчине свободную руку, наклонившись и негромко бросив: — Ничего не говори, пожалуйста. Тот сощурился, оглядел его, но кивнул, натянуто улыбнувшись: — Прости, что я не приехал. — Я сам не выдержал больше десяти минут. — Кирилл пожал плечами и поставил Алису на землю. — Ты в принципе был не обязан. Давай не будем об этом. Он поднял со скамьи Анину сумку и кивнул в сторону подъезда, держа за руку не отпускавшую его племянницу. — Давайте в дом. Достать обветрившуюся нарезку из холодильника, поставить чайник, пригласить за стол — Кирилл все делал на автомате, не задумываясь и не концентрируясь ни на чем. Мыслей не было, и если бы не две крутившиеся в голове фразы, то была бы самая настоящая пустота. Макс умер мгновенно. Кирилл сжал пальцами край столешницы, к которой прислонился, закрыл глаза. Их не спасли. Перед глазами друг друга сменяли практически идентичные картины: перевернутая машина, покореженный корпус, разбитые стекла и масло, натекшее на асфальт, в котором он видел вовсе не масло. Визг тормозов, скрип шин по асфальту, хлопок — Кирилл зажмурился, закусив губу. И вздрогнул, когда ему на плечо опустилась теплая ладонь. Поднял на Аню глаза и чуть усмехнулся, понимая, что выдал себя с потрохами. — Садись, — она кивнула на стул, переместила руку ему на предплечье и сжала, несильно тряхнув, когда он покачал головой. — Кирилл, сядь, пожалуйста. Я сама все сделаю. Его словно облили изнутри красным; по крайней мере, он никак не мог избавиться от образов пятен: на стенах, на полу, на стоявших перед глазами машинах и асфальте. Голова раскалывалась, и Кирилл впервые порадовался, что так и не убрал обезболивающее со стола. Алиса пристально посмотрела на него, после чего слезла со стула, подошла и положила ладошки ему на колени. — Дядя Кирилл, не грусти, — она улыбнулась, жалобно глядя блестящими карими глазами. Парень слабо улыбнулся и погладил ее по голове, путаясь пальцами в растрепанных волосах. Алиса улыбнулась в ответ — мягко и спокойно, точно так же, как улыбалась сейчас Аня. — Хочешь, я дам тебе поиграть в моих кукол? Я взяла с собой лошадь. Кирилл усмехнулся и качнул головой. — Спасибо, Алис. Давай как-нибудь потом поиграем? Та кивнула и вприпрыжку убежала в зал, к показывающему мультфильмы телевизору. Кирилл перевел взгляд на стоявшего у окна Стаса, внимательно посмотрел ему в глаза и отвернулся, понимая, что хотелось не поговорить, а ударить. Он подсознательно видел в нем если не причину, то источник всего этого. Стас упустил единственно важную вещь: человеку всегда нужен тот, кого можно хотя бы неосознанно, но обвинить во всем. И он сам подставился. Кирилл не понимал, зачем Аня вышла с кухни, прихватив с собой чай для себя и Алиски, но так и не посмотрел на Стаса, взяв в руки кружку и закрыв ей нижнюю половину лица. Ждала, что поговорят? Придут к одному и перестанут прятать друг от друга глаза? Сейчас получилось бы только одно: или молчать, или сорваться, — и его не устраивало ни то, ни другое. Тишина, которая в течение нескольких минут прерывалась лишь едва слышным тиканьем часов на запястье Кирилла, разбилась о голос Стаса, прозвучавший в ней слишком громко. — Прости меня. Парень неопределенно пожал плечами, не отрывая взгляда от светлой жидкости, — зеленый. Когда чай делает Аня, другого ожидать не приходится. На языке вертелся единственный вопрос: «За что ты извиняешься?» — но он молчал, понимая, что это лишь сильнее разогреет. — Я не уследил. Ни за Максом, ни за… — А что ты мог сделать? — оборвал его Кирилл, не выдержав. — Стал бы чертовым Нострадамусом, развесил по подъезду объявления? «Не выходите на улицу, за углом вас поджидает злобная фура»? Или сказал бы лично? Он выдохнул и поднял глаза. — Думаешь, мне сейчас дохера легче будет от твоих извинений? За что ты вообще извиняешься, если ни каким боком не касаешься этой ситуации? «Прошлое не изменишь, в будущее не заглянешь, правильно поменять настоящее не сможешь хотя бы потому, что не представляешь, как это — «правильно», знаешь, да? А ты сначала обвиняешь себя в одной аварии, потом в другой, и мне от этого еще хуже, потому что виноватым чувствую себя я, — он криво улыбнулся, после чего с силой сжал пальцы. — Стас, почему ты не мог просто промолчать, как я тебя и просил? — Потому что не могу молчать в такой ситуации? — Потому что ты придурок. Кирилл снова уперся взглядом в кружку, продолжая растягивать губы в подобие улыбки. Чертов фильм. Киношное развитие сюжета, больше он никак не мог охарактеризовать то, что происходило в его жизни. Наверное, если бы сейчас в дверь постучал голливудский актер и предложил сделку, позволяющую, как минимум, вернуть все на свои места, он бы даже не удивился. Стас с громким стуком поставил чай на стол и сел напротив, спиной привалившись к стене. Вздохнул и, помедлив, сказал: — Я действительно виноват. По крайней мере, я не заметил того, что происходило с Максом. — А что бы ты сделал, если бы заметил? — глухо спросил Кирилл, глядя на то, как мужчина меняется в лице. Ответ был слишком простым: то, что требовал закон. Стас был на многое готов ради них, но никогда не нарушил бы правила. И как бы он сейчас ни отрицал, все равно оба понимали: если бы Макс сел, легче не стало бы. Похоронить человека мертвым не так больно, как знать, что он похоронен еще при жизни. — Может, можно было что-нибудь изменить. Отправить его куда подальше до того, как все вскроется, и просто молчать. — Можешь сейчас просто замолчать? — Кирилл перехватил его взгляд. — Ты совсем ничего не понимаешь или прикидываешься? Я прошу тебя заткнуться не потому, что хочу посидеть в тишине и позаниматься всем тем, чем должен заниматься человек после смерти родителей — пострадать там, поплакать, набухаться, в конце концов, — а потому что меня пиздец как подмывает тебе врезать. Реально бесишь. Он закрыл глаза, вздохнул и сказал уже спокойнее: — Я просто не могу тебя сейчас нормально воспринимать. Если бы об авариях мне говорил не ты, а кто-нибудь другой и по телефону, я бы сейчас был благодарен твоей поддержке, но, блять, Стас… — Ладно, я понял, — тот хмыкнул, встал и коротко хлопнул его по плечу. — Позвони, как сможешь воспринимать меня как обычно. Не закисай. Кирилл кивнул, проводил его взглядом и приподнял уголки губ, когда тот остановился в проеме и обернулся. Внутреннее состояние можно было описать единственным словом: «херово». Теперь к этому прибавился и стыд: все-таки Стас пытался помочь. Аня вернулась почти сразу после его ухода. Села напротив, положила руки на стол и внимательно посмотрела на Кирилла. Наконец, со вздохом подперла подбородок ладонью. — Не надо было вас одних оставлять. И чего вы поцапались? — А чего ты ожидала? Что я буду ему в ножки кланяться после того, что именно он говорил мне об их смерти? Да, хотел как лучше, да, поддерживал, но… Было бы проще, если бы это было сказано безразличным голосом кого-нибудь другого. По телефону и без предварительной подготовки. — Вот как, значит, — она слабо улыбнулась. — Я думала, наоборот. — Я не обвиняю его ни в чем. Просто сейчас ассоциация с ним настолько сильная, что меня корежит от одного голоса. Он посмотрел за окно и усмехнулся: — Это пиздец, Ань.