Красавцы и чудовище

Он жгучий белый имбирь и черный перец

— Тебе бежевый нравится? По-моему у этих шелковых обоев замечательный золотистый блеск! Осталось придумать, куда поставить камин… Драко спал, обхватив длинными руками колени. Широкие плечи при излишней его худобе казались еще внушительнее, а фигура выглядела измученной и угловатой. От первых звуков голоса он дернулся, резко сел, нашел Гермиону взглядом, и такой это был взгляд, что она сама поспешила отвернуться. Девушка поудобнее устроилась в глубоком кресле, расправляя на бедрах измявшуюся ткань юбки – поджатые ноги успели затечь, прежде чем она решилась разбудить Драко, и теперь очень хотелось пройтись. Ласковые солнечные лучи разливались по цветастому узору персидского ковра. Прекрасному, сложному. Драко отвык от чего-то причудливее трещин в серых стенах, отвык от чьего-то общества. Грейнджер сидела рядом – руку протяни, убрала за ухо волнистую прядь, поёрзала, встретившись с ним глазами, вздернула подбородок вверх. Такая же как в школе. Будто бы не её отчаянный, задушенный плач он раз за разом вынужден был слушать, когда по коридору проносились невесомые черные тени дементоров. — Доброе утро, Гермиона. Действительно, удачный цвет, — Драко не мог ей позволить снова сбежать. Не хотел оставаться один даже в преобразившейся светлой комнате на широкой постели и мягкой перине. Он судорожно подбирал приходящие неохотно слова. Заново учился говорить, удивляясь непривычному звуку собственного голоса. — Тебе всё нравится? — Да. Очень красиво, — врожденная осторожность вопила об опасности, об обидном подвохе, но измученная душа не хотела внимать голосу разума. Драко смертельно устал бояться и бороться. Бороться у него всегда выходило скверно. — В платяном шкафу вещи, в комоде белье, в столе письменные принадлежности, на полке слева учебники, справа прочие книги. Малфой поднялся и медленно обошел комнату, запоминая каждую незначительную деталь нового её убранства. Особенно долго он простоял у окна, напряженно, не мигая, вглядываясь в радостную зелень сада. — На окне и двери лежат чары. Ты не сможешь выйти из комнаты, даже, скажем, если оглушишь меня. К сожалению, таковы требования Министерства. — Интонации точь-в-точь как на уроке, Грейнджер. Я не дурак, чтобы пробовать бежать. — Что, даже не задумывался еще? — Министерство небывало расщедрилось, выделив мне такую гостеприимную тюрьму, — он не ответил, неуклюже отшутившись. — Если позволишь, я переоденусь. — Конечно. Мне выйти? — Спасибо за любезность, я пойду в ванную комнату. Одежду Драко подбирал придирчиво передвигая вешалки в недрах шкафа, но на вещи он почти не глядел. Пальцы жадно впитывали давно забытые ощущения: спокойный холод атласа, неуловимую податливость шелка, мягкую ласку бархата. Всё было настоящим, многие предметы гардероба когда-то принадлежали ему. Гермиона терпеливо ждала, пока Драко переоденется, наугад выцепляя из пакетика разноцветные берти-боттс. Малфой вышагнул из ванной комнаты, прямой и сосредоточенный. Больничную хламиду сменила простая кофта с воротом под горло и классические брюки. Черный перец и жгучий белый имбирь. Гермиона поморщилась, выплюнув конфету в фантик от шоколадной лягушки, приговоренной минутой ранее. — Тебе идет. Хорошо, что я догадалась всю одежду уменьшить, а то бы висела мешком. Лягушку будешь? Есть берти-боттс, шипучие язычки, карамельные жуки, бутилированное сливочное пиво и много еще чего. — Сладкое Королевство на дом? — Драко сел на край кровати, свесив босые ступни на ковер. — Кинь лягушку, пожалуйста. — Ты изменился, — говорить об этом не стоило, тем более Гермионе нравился этот "новый" Драко. — А ты нет, как будто такая же как и была. — Это только кажется. — Тебе тоже только кажется. Я всегда таким был. — Подумай, может тебе еще что-нибудь принести? — Гермионе было хорошо почти как с друзьями в школе. Драко повзрослел и научился общаться, или умел всегда, но только теперь снизошел до неё этим своим талантом. Прошлое часто предстает в более радужных тонах, память избирательна. Драко смотрел на неё своими от безумной тоски мутными глазами; серебряные осколки прошлого, достающие до самого сердца. Глядя на него, Гермиона не вспоминала о плохом; Малфой, не желая того, был участником самых страшных событий её жизни, но рядом с ним воздух становился теплее. Ему хотелось сделать приятное. План, сначала просто пошатнувшийся, рушился в бездну, как мост перед Хогвартсом. — Скрипку. Если можно. — Ты играешь? — И не только в квиддич, — воспоминание о полетах украсило губы беглой горькой улыбкой. — Я много на чем играю, но сейчас хочется именно скрипку. — Что-то еще? — Гермиона, — Драко замялся. Ему с трудом давалось её имя теперь, когда он осознал реальность происходящего. — Что с моим отцом? — Он тоже здесь, но пока не приходил в сознание. С ним всё хорошо, — ложь далась ей легко. Гермионе часто приходилось врать и врагам, и друзьям. — Так. Устроим гастрономический разврат, раз уж ты решил одарить меня своим человеческим общением. На постель из бумажного пакета посыпали сладости. Куда больше сладостей чем нужно двум почти взрослым детям*. — С чего начнем? — Может, с тебя? — тонкие пальцы Драко убрали с её лица непослушные вечно спутанные волосы, обхватили острый подбородок, потянули к себе. — Чего творишь? — Ты же сама говорила в прошлый раз, помнишь? Поцелуй был бережный, изучающий, почти целомудренный. Для Гермионы Грейнджер с некоторых пор всё, что не кверху задницей, было целомудренным, но глубоко внутри, посаженное на цепь, рвалось злое и ожесточенное животное. Пальцами в волосы, укусить холодные губы, опрокинуть, подрать одежду вместе с кожей и обкатать, понаставив кровавых синяков. Разум сопротивлялся, тряско переворачивая душу, криво вклеенную в тело. — Зачем? — губы дрожали так, что заговорить получилось не сразу. — Не порть! — она рвано обхватила его шею рукой, утыкаясь в ворот водолазки горячечным лбом. Судороги проходили под кожей, ворочая что-то мерзкое и чужеродное. Гермиона сжала кулаки, ногтями впилась в ладони, болью надеясь притупить внезапное сумасшедшее возбуждение. Но боль была смешной, незначительной. Всё возвращалось, опять, снова. Кошмар, не подразумевающий пробуждения. Не империус, не возбуждающее, а выверт её собственного мозга. Проклятого мозга самой умной ведьмы магической Британии, научившегося по-своему спасаться от насилия. Досадные горькие слезы невидимыми остались в плотной черной ткани. Драко обнимал её за плечи и молча ладонью водил по спине.