Красавцы и чудовище

Настоящий джентльмен никогда не откажет даме в танце

— Никогда, слышишь, никогда так не делай! — запах его кожи, мурашки на шее, волосы светлые и мягкие, теплые руки... Понимание, что она не выдержит рядом с Драко больше ни секунды. Гермиона отстранилась, почти оттолкнула. Он соскочил с кровати, выставив ладони вперед в древнем инстинктивном жесте: "смотри, я безоружен". — Не уходи, давай поедим конфет… Дверь хлопнула раньше, чем Драко успел закончить фразу. Почти минуту Гермиона восстанавливала дыхание, пыталась взять себя в руки, остыть, совладать с непослушным телом. Как и следовало ожидать – безрезультатно. Промедление только прибавило ей жестокости. — Моя леди, — Люциус предупредительно поднялся, прямо-таки излучая радость от встречи. Он причесался, побрился и, несмотря на убогость одежды, выглядел почти торжественно. — На кровать, руки над головой! — Гермиона чуть было не сказала: "трахни меня", удержалась и не упала на колени прямо с порога. Она не будет молить и упрашивать. Зачем, когда можно приказать? Одного поцелуя, невинного поцелуя, хватило чтобы сорваться, в голос выть от необузданного желания, потечь так, что промокло белье. Все естество дрожало, Гермиона тряслась так, будто кожу кто-то жевал, и плевать было, Люциус или любой другой поимеет её, лишь бы только не Драко. Почему-то важным стало чтобы Драко не увидел её такой, и Гермиона успела, кажется, забыть, что он её такой уже видел: под зельями, под империусом и под собой даже. Люциусу Малфою хватило ума не перечить. Он опустился на ложе, прямой и холодный, как заколдованная принцесса. Гермиона немедленно забралась верхом, вдохнула чуть лавандовый запах чистой кожи. Технический грубый секс, мало отличимый от того, что был, пока Люциус лежал без сознания. — Ты возбудился. Это даже интересно… — пересохшие губы тянуло болезненной улыбкой. — Любишь такие игры? Мужчина непростительно молчал, пустой манекен, брошенный на кровать. — Говори со мной! — Пока ты снимала белье. Меня завело, как ты приоткрываешь рот, как блестят твои глаза. — Нравилось смотреть, как мной по полу возили? Как трахали? Нравилось? Один этот вопрос сделал член каменным, и девушка довольно хмыкнула, но Люциус посмел омрачить её злую радость: — Не нравилось. — Лжец! — визгливый крик заставил мужчину поморщиться. Гермиона ускорилась, резче опускаясь на член, руки, вцепившиеся в кованную спинку кровати, сжались добела, а потом вдруг опали на худую, часто вздымающуюся грудь мужчины. — Тебе нравилось смотреть? — Нет. — Лжец! — скрюченные пальцы вцепились в бледное горло, сжались с неженской силой. Гермиона зачарованно смотрела, как лицо мужчины краснеет, а белки распахнутых глаз наливаются кровью. Люциус не сопротивлялся, его рот открылся, на висках вздулись жилки, сердце заколотилось с бешеной скоростью. — Гер-ми-о… — она немного ослабила хватку, даря ему короткий вдох, и сжала пальцы снова. Его возбужденная плоть судорожно напрягалась, доставляя девушке все больше удовольствия. Наказание превращалось в продолжительную опасную пытку. Вдох. Удушье. Вдох и снова будоражуще близко к краю. — Мне нравилось. Нравилось смотреть! — надрывно просипел он, и тугой капкан исчез с шеи. Теплая струя семени ударила внутрь, и через минуту Гермиона была вынуждена прекратить двигаться. Член опал почти полностью, Малфой испытывал боль, хотя мужественно не показывал этого. Поднявшись с постели, девушка поправила юбки. Возбуждение не пропало, оно продолжало лихорадить тело, колотить в виски. Люциус слишком слаб и быстро выдыхался даже с зельями, надеяться на повтор без них не приходилось. — Потанцуй со мной… Он, тяжело, жадно дышащий, с покрасневшими глазами, волосами слипшимися от пота, зашнуровал штаны и поднялся с измятой постели легким грациозным движением. Гермиона вложила свою руку в протянутую ладонь. — Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три… Она не сразу вошла в ритм, оступалась, наступала Малфою на босые ноги так и не снятыми туфлями. — Раз-два-три, — стоило ей приноровиться, отдать ведущую роль, Люциус замурлыкал мелодию. Она шла из больной груди, из задушенного горла, хрипло и тяжело, как из старого граммофона. Убаюкивающий глухой звук, вальс меньше, чем колыбельная. Дрожь скатилась до самых ступней, вышла из тела вместе с болезненной неудовлетворенностью, растворилась в волнах мужского голоса. Глаза закрывались сами собой, теплые руки раскачивали в плавном танце, вытесняя все лишнее. — Хватит. Вам необходимо больше отдыхать, — на "вы", хотя обещала себе обращаться с ним как с рабом, как с грязной вещью, не считать за человека. — Настоящий джентльмен никогда не откажет даме в танце, Гермиона, — он устал, говорил надтреснуто и с отдышкой, но улыбался. Сохранял лицо – маску симпатии и уважения, которых никогда по-настоящему к ней не испытывал. — Что ж, благодарю за танец, — Гермиона решила, что больше не позволит себе проявлять при нём слабость. Люциус нужен лишь для удовольствия, только внутренний голос тихо шептал: "Не лучшее ли удовольствие ты только что получила?". — Отдыхайте, — одно слово, брошенное от закрывающейся двери. — Госпожа, в камине Гарри Поттер! — испуганная домовица сообщила новость и поспешила исчезнуть. Гермиона поджала жалко дрогнувшие губы. Домовики боялись её. Домовики. Об этом точно не хотелось думать. Торопливо двигаясь в сторону гостиной, Гермиона поправляла одежду и вспоминала Малфоя старшего. Каждое его слово, жест. Всё было безупречно, не к чему придраться, Люциус блистательно играл отведенную ему роль. Не возражал, не попытался сбросить её рук, даже когда удушье становилось невыносимым. Было приятно держать чью-то жизнь в своих руках. Чью-то ненавистную жизнь. Смотреть, как трепещет беспомощно жилка, и стискивать, стискивать руки. Она с трудом уговорила себя остановиться. Что сказал бы Гарри, узнай он, а его бы пришлось поставить в известность. "Гермиона, ты стала монстром", — болезненная мысль так и эдак крутилась в усталом мозгу. Монстром. — Гарри? — гостиная была пуста, только тлел камин, спасаясь от пронизывающего холода, девушка велела их разжечь по всему дому. — Я тут! — угли зашевелились, собираясь в родное лицо. — Чего весь не зашел? — очередной болезненный укол. — Гермиона, прости, я, ну ты знаешь… — друг так и не научился лгать, а она не хотела его мучить. Кого угодно, но не его. — Ты представляешь, Драко попросил скрипку, — усаживаясь около камина, проговорила девушка. — Если Люциус попросит фортепиано, у меня будет персональный оркестр. — С ними всё в порядке? — уже не укол – пощечина, удар булавой. — Да, Гарри. Что им сделается. — Я через пару дней зайду. Не скучай, — угольное лицо потемнело, будто смутившись. — Северус приходил? — Нет. Снейпа не было. Прости, я устала. Пойду прилягу. Больно. Чёрт. Как же насквозь больно. — Раз-два-три, раз-два-три, — шепотом, чтобы никто не расслышал. Обнять себя руками за плечи. — Раз-два-три, раз-два-три, — шаг влево назад-наружу, вперед-наружу, кругом. — Раз-два-три.