Красавцы и чудовище

Внутри жило лишь желание узнать, как далеко он зайдет, разувериться раз и навсегда

Сквозняк по полу, широкие костлявые плечи, дрожащие под руками, непроходящий холодок в районе лопаток, предчувствие чего-то неизбежного, плохого. Не к месту проснувшееся чувство такта помешало спросить, что именно было в злосчастном письме. Они так и стояли друг на против друга, тесно прижавшись. Гермиона утешала, как умела, грела своим молчаливым участием. Все это было ужасно неправильно. "Драко, ты вьешь из меня веревки, капризный мальчишка. Я тебя не усыновляла, чтобы подтирать сопли, чтобы гладить по голове." — Я устрою вам встречу, но это займет не один день. С Нарциссой Малфой Гермиона начала переписываться еще до осуществления первого этапа своего плана. Леди всегда была безукоризненно вежлива, ни о чем не просила, не смела даже намекать. На вопросы отвечала сдержанно и подолгу. Иногда Гермиона ждала ответного письма неделями, почту проверяло Министерство. Нарциссе не дали права посещать Азкабан, только поручительство Гарри спасло её саму от заключения, а Малфоев от высшей меры – поцелуя дементора. Леди Малфой отпустили из зала суда. Арест имущества и депортация – ничтожное наказание по сравнению с осознанием какая участь ждет мужа и сына. Гермиона не собиралась посвящать никого в свою маленькую тайну, поэтому написала лишь то, что может передать Драко послание, но и такой малости было достаточно, чтобы Нарцисса в ответном письме униженно выражала надежду на вмешательство в судьбу её мальчика. Гермиону охватил давно позабытый азарт. Предстояло придумать как обойти запрет на въезд в Британию. Она была уверенна, что Гарри охотно поддержит эту авантюру и вместе с тем сделает все возможное, чтобы замести следы. Общая тайна, сопричастность, как в ночных вылазках по школе. Покинув находящегося в расстроенных чувствах Драко, только глазами умоляющего: "не обмани", Гермиона спустилась в гостиную, где под высокой обтрепанной елью лежали её подарки. Открытки от доброжелателей, вдоль и поперек перепроверенные авроратом, вязанное платье от Молли, книги, книги, книги. Потрошить коробки быстро надоело. Вместо рождественского настроения пестрые упаковки и облезлая елка, не понятно откуда и зачем притащенная домовиками, вызывали лишь воспоминания об утерянном безвозвратно. В канун праздника в школе было радостно и суматошно, отовсюду веяло особенным волшебством, куда более ценным, чем любое маханье палочкой. Гермиона взяла только коробку имбирного печенья, бросив остальное среди осыпающихся иголок. Она соскучилась по Люциусу, пора было подарить человеческий разговор и себе и ему, пока в прояснившемся сознании есть две-три внятные мысли, кроме желания что-нибудь сожрать и с кем-нибудь совокупиться. Что-то не так. Она поняла это сразу, как вошла. По сжатым кулакам и лицу безразличному больше обычного, по небрежно расстегнутому вороту рубашки, по путанной пряди, прилипшей к высокому лбу, сетке алых глазных прожилок, делающих взгляд пьяным от ярости. Гермиона стиснула жестяную коробку, выставив её чуть вперед, будто предлагая. Ей вдруг по-детски стало страшно, захотелось убежать, захлопнуть дверь и никогда не возвращаться, вообще не вспоминать о человеке по имени Люциус Малфой. Слишком долго вглядывалась, пытаясь понять, что побудило в нем такое презрение, чем разожгла ненависть. — Люциус… Как под заклятьем замедления, где на каждом слоге от непосильной его тяжести трескаются губы, сочась жидкой, на вкус омерзительной кровью, а осознание цветком распускается в голове. Она соскучилась. Рада была его видеть. Обнять хотела. Очень. — У тебя с ним такой же договор? Он оказался рядом, стремительно отрезая путь к отступлению, и жестко впечатал в стену, удерживая за плечи. Жестяная коробка выпала из онемевших пальцев, ароматные кругляшки печений раскатились по полу, хрустнуло под его каблуком. — Я не понимаю… Мир катился в бездну полных ледяной жути серебряных глаз. — Что ты делала с Драко утром? Что? Он с силой встряхнул её хрупкое тело, гулко стукнулся затылок о неприветливую гладкость стены. — Какие условия ты ему поставила? — Это вас не касается! Вычурная лепная рамка, стояла на столе, невольно притягивая взгляд. Что он успел разглядеть за пару минут? Сына о чем-то, умоляющего на коленях. Жалкого, подавленного, дрожащего. "Вы не так все поняли! Не все видели!" Гордость не позволяла оправдываться, обида связала язык и жило внутри гаденькое желание – узнать, как далеко он зайдет, разувериться раз и навсегда. — Не играй со мной! Какие условия ты выставила Драко? — Никаких! — Лжешь! Рокировка. Шах. Желтые следы сходящих синяков на его шее. Гермиона ударилась лодыжкой об изножье кровати, куда Малфой швырнул её как котенка. — Ты не выйдешь отсюда, пока не поклянешься, что не причинишь Драко вреда! — По Азкабану соскучился, Малфой? — А мне плевать, девочка! Цугцванг*. Мат. Сладкое безумие, оно звало, обволакивало патокой. Просто защита, ничего более. Топкое, липкое, без остатка пожравшее тихое смирение, в котором Гермиона существовала уже не одну неделю. Мерзкий взрывной хохот, неизбывный как чума, поглотил все ее существо. — Драко отправится в Азкабан, а ты останешься тут навечно! Навечно, Малфой! Гермионе действительно было смешно. Очень-очень смешно. Еще утром она хотела псицей лечь у его ног, и будь что будет. Попытка сползти с постели была пресечена ударом трости. Бедро сковало тупой сильной болью, такой что на секунду показалось, что Люциус сломал ей кость. Безжалостно. Малфой не уступал своей власти, железным наконечником трости давил в ребра, не позволяя пошевелиться. Свободной рукой он схватил фарфоровый кувшин и грохнул его об стену, на пол полетели осколки, плеснула вода. — Клянись, что не причинишь Драко Люциусу Малфою вреда ни морального, ни физического, будешь оберегать его, сделаешь все чтобы обеспечить ему свободу, и смерть не избудет этой клятвы. Повтори! Он навалился, придавил всем телом, так что с трудом получалось вздохнуть, и длинно порезал Гермионе предплечье. — Повтори! — Многого хочешь! Гермиона брыкалась, рычала, смазывая о покрывало градом катящиеся слезы и кровь, щедро льющуюся из рваной раны. — Клянись, Гермиона. — Или что? — Или пожалеешь, что не убила меня сразу. Он не шутил, все маски были сброшены. Этот Люциус Малфой пытал и убивал, подвешивал вверх ногами маглов и насиловал её в грязной загаженной клетке. А был ли вообще другой Люциус Малфой? "Убей меня и дверь откроется. Убей и вы свободны!" — Я клянусь, что не причиню Драко Люциусу Малфою вреда ни морального, ни физического, буду оберегать его, обеспечу ему свободу, и смерть не избудет этой клятвы, — странно, но голос даже не дрогнул, Гермиона чеканила слова, как на уроке, хотя прекрасно понимала их смысл. Клятвой крови не пользовались много веков, никто не хотел становиться призраком после смерти. Предельно сосредоточенный, Люциус обмакнул палец в кровь и начертил столбик рун на своем предплечье и одну, как клеймо, Гермионе на лбу. — Я Люциус Абраксас Малфой, глава древнего рода Малфой свидетельствую клятве и подтверждаю её. Да будет так. — Отпусти меня, — Гермиона неслышно плакала, а думала, что совсем разучилась. Хватка ослабла, Люциус тяжело поднялся, сразу отступив от кровати. — Я не делала ему дурного. Ничего. Ни разу. И не сделала бы, — ей казалось важным это сказать, хотя Малфоя вряд ли стала бы мучить совесть. Слова больно выходили из помятых ребер. Гермиона с трудом встала и, держась неестественно прямо, неуклюже прижимая локти к телу, дошла до двери. Её мутило от запаха крови, от собственных слез, шатало на непослушных ногах. Дверь поддалась не сразу и выстрелом хлопнула за спиной.