Красавцы и чудовище

Сложно отринуть сладость поспешных выводов

Сон отпускал мутно и тяжело, но назойливые уколы по коже заставили разомкнуть веки. Снежная пороша оседала на теле, тая с запозданием, как на остывающем трупе. Подлокотник изогнул шею себе под форму, и Гермиона, стоило ей пошевелиться, захрипела от боли. Во рту было сухо и солоно, поворот головы отозвался тошнотой. Ветер трепал снежную вуаль, белой завесой влетающую в разбитое окно. Онемевшее тело потеряло всякую чувствительность и бессильно упало с кресла, громко хрустнувшего обивкой. Второй подлокотник, оторванный валялся на полу, заржавелые гвоздики, когда-то его державшие, впились в бедро, а Гермиона этого даже не заметила. В сером зимнем рассвете она разглядывала лоскуты плоти, застрявшие под надорванными ногтями. На теле не осталось одежды, лишь влажная пленка крови, разъеденной растаявшим снегом. Зимний холод упер тяжелую свою ногу в слабую трясущуюся спину. Два дня до полнолуния. Почему? Озноб, слабость и сытость, переходящая в отрыжку, в гнусную тяжесть внутри. Ладонь скользнула по животу, обычно впалому, но сейчас ненатурально большому, даже не как после плотной трапезы, а как на четвертом-пятом месяце ожидания. Одно прикосновение к туго набитому чреву вызвало бесконтрольную рвоту. Скрючившуюся за обломками кресла, Гермиону тошнило бурыми сгустками, комками, острыми, взрезающими гортань, кусками костей. От темно багровой каши поднимался пар, таяла изморозь на стене. На время Гермиона разучилась дышать, если бы могла она бы разучилась дышать навсегда, прячась от густой вони, пропитавшей весь коридор. "Смерть не избудет. Не причиню вреда." Она прокусила губу, поднимаясь на ноги, испачкала кровью замызганные обои и пятнадцать раз произнесла про себя: "Не причиню вреда". Разум был насмешливо ясен. Гермиона не помнила, как засыпала, но помнила, как слепая от слез уходила от Люциуса, как бродила потом по стылым коридорам, не зная где приткнуться. Она принесла клятву, значит Драко жив. Вырванный осознанием стон походил на скулеж побитой собаки. Драко жив, значит мертв Люциус. Она должна была проверить, увидеть своими глазами. Дверь приоткрылась без скрипа, Драко спал, и разморенный летний полдень фальшиво скалился в комнату. Сквозняк тонким длинным языком своим лизнул острое плечо, и Драко, поморщившись, глубже нырнул в одеяло. Гермиона закрыла дверь, обессилено опираясь на стену. "Люциус, Люциус, Люциус", — кровью стучало в ушах. Лиловая метка на бедре, глубокий порез на предплечье, следы его силы, его превосходства. Вой закручивался в больном горле, и ледяные, мокрые руки давили на рот, чтобы не выпустить его наружу. Гермиона не была глупой. Никогда не была. Между ними не было отношений. Никогда не было. Не могло быть. Даже имя его она произносила, как воровала что-то. С наслаждением, со смаком, с полным осознанием запретности, недоступности. Проклятый упивающийся, злой, будто с детства с ножа ел. С серебряного ножа. Как же иначе? Безоговорочно негодяй. Подлый, жестокий, чужой, весь противный ей, и тому что она считала правильным. Теперь его не было. Не было еще одного, чье могущество, воля и знания вызывали уважение. Она же просто хотела отомстить. Просто хотела. Безликий треугольник Азкабана, плотнее придвигался своими черными стенами. Драко туда не вернется. Драко никогда не убивал людей. Мысль о наказании, о позоре была сладка и маняща. Её проведут к залу суда в Министерстве, и каждый сможет увидеть монстра, сделать колдографию на память. Самый лучший ракурс, для вас дорогая толпа! Она будет смеяться, как смеялась Белатриса и кричать: "Я убила Люциуса Малфоя". Никто не узнает, что она предпочла бы убить себя. От сильного рывка дверь ударилась в стену. Ей надо было зайти к нему и прибраться если получится. Люциус спал, но мгновенно вскочил с постели, схватившись за трость. Живой. Без единой царапины. Короткий смешок раздавил всхлип, поднимающийся из груди. Живой, да и что ему сделается? Трость Малфой опустил и смотрел теперь онемело на нагое окровавленное тело. На секунду его взгляд расфокусировался, метнулся к зачарованной рамке, чтобы тут же вернуться обратно. Глаза в глаза. Гермиона вцепилась скрюченными пальцами в дверной проем. Слезы оставляли чистые дорожки на лице, обезображенном кровяной коркой. Широко открытым ртом она глотала чистый запах его комнаты, и беззвучно смеялась. Зажмурившись, запрокинув голову, сотрясаясь всем телом, не чувствуя ни стыда, ни холода, ни боли. "Спой мне, потанцуй со мной, поговори со мной, приласкай меня…" Ей и в голову не пришло искать одежду, чтобы прикрыться, туфли, чтобы обуться. Медленно переставляя ноги, она дошла до гостиной и упала перед огромным камином, суетливо непослушными руками, сгребла остывшие угли, на которых ослепительно вспыхнула щепотка летучего пороха. — Гарри! Гарри… — она не узнавала свой голос – гнусавый тоскливый вой, не узнавала себя. — Гарри!!! Он, конечно, пришел, не прошло и десяти минут. Вылетел из камина в чем был, и Гермиона уперлась носом в мягкие домашние штаны. Красные, наверное, чей-то подарок под цвет аврората или факультета. Она видела только цвет свежей крови. — Гарри… я снова… — произнести вслух, как совершить что-то непоправимое, обличить своё преступление. — Малфои? — он даже голосом не дрогнул, но Гермиона была рада, что не видит его лица. — Нет. Я не знаю кого. Не знаю… Гарри чуть отстранился, и теплая, пахнущая домашним уютом штанина перестала закрывать обзор на мрачную помпезную гостиную. — Успокойся. Сейчас перенесу тебя в Мунго и разберусь. Отступивший мрак, вновь окружил со всех сторон. Отделение для душевнобольных: пожиратели, подвергнутые поцелую, маглорожденные, потерявшие рассудок от пыток, цоканье, хохот, бормотание, запах лекарств и нечистот, волны отчаянья, идущие кажется даже от стен. — Только не в Мунго! Пожалуйста, Гарри, куда угодно, только не в Мунго… Не надо! Гермиона скрючилась на полу и замотала лохматой головой, виском стукаясь о камень. — Мистер Поттер, моё почтение. Бархатный голос заставил Гермиону оцепенеть. Она не закрыла дверь. Так и оставила нараспашку, предоставив Люциуса самому себе, чем он не преминул воспользоваться. — Боитесь дотронуться без драконьих перчаток? Это девушка, а не мандрагора, а полы здесь холодные. Махровая ткань опустилась на измученное тело. Гермиона, не открывая глаз, могла бы сказать, что это халат Люциуса, душистый и мягкий, а еще, что Гарри держит палочку на изготовку, и держал её едва только вышагнул из камина. — Рад видеть вас в добром здравии, мистер Малфой. А сейчас, будьте любезны вернуться в комнату, в которой содержитесь, — Гарри всегда был образцом вежливости, но со временем его голос оброс гранитной коркой, приобретя приказную силу. Люциус поднял Гермиону с пола, целомудренно перехватив халатом под колени. — Удивительное дело, прямо поступок достойный Дамблдора. Мне в вашем убогом представлении о плохом и хорошем всегда была отведена роль мерзавца, и ждать от меня иного было бы наивно… Но запереть девушку в доме, где ей столько всего пришлось пережить. До такого изощренного садизма даже я бы не додумался. Люциус оперся на стол, напряженные мышцы подрагивали, но мужчина и не думал расставаться со своей ношей. Скучающая вежливая улыбочка органично смотрелась на тонких губах, он говорил тихо и вкрадчиво, так что Гермионе казалось, что слова были адресованы не Гарри а только ей. Завуалированное извинение, будто оправдание своих действий. В голове вспыхнула яркая, преступная мысль: "Не имеет значения кого я убила, главное это не Люциус". — Положите Гермиону на стол и идите. Не заставляйте меня применять силу. — Вы значительно подросли, мистер Поттер, но все еще не отринули сладость поспешных выводов. Не представляете, как я был поражен, когда вышел из комнаты и обнаружил вокруг родные стены! К нашему обоюдному счастью всякие министерские мандаты и декреты не могут повлиять на тот факт, что я глава рода и соответственно хозяин поместья. Ваша Грейнджер задрала лису, некстати забежавшую в сад, так что можно обойтись без Мунго и авроров. — Вы видели тело? — Гарри не вступил в перепалку. Он много чего мог бы ответить Малфою, но не стал этого делать. — То что от него осталось и фрагменты рыжего меха, можете сами убедиться, если выйдите на задний двор. — Гермиона, я посмотрю? Девушка молча кивнула. После слов Люциуса, как гора свалилась с плеч. — И кто додумался навесить тут качели? Малфой оглядывал запустелую гостиную Мэнора, черный стол за которым восседали пожиратели, чертов ковер, тот самый. Гарри пошел искать подтверждение успокоительным речам, а Гермиона боялась поднять глаза на Люциуса. Иллюзия её власти развеялась, как от удачного заклинания. В Мэноре Малфои дома, а она в плену, и ничего этого не изменит. Люциус замолчал и теснее прижал её к себе, могло даже показаться, что это жест защиты. Думал о чем-то, просчитывал следующий ход. — Это была не лиса, — Гермиона не спрашивала, утверждала. — Это была лиса, моя леди.