Красавцы и чудовище

Теперь вы животное, Грейнджер. Вы ненормальная и мы всегда были по разные стороны баррикад

Гермиона, как могла быстро, доковыляла до комнаты и взяла палочку, поставить на место Люциуса Малфоя и в буквальном, и в фигуральном смысле, пока не стало слишком поздно. Одно из платьев слетело с вешалки, серый атлас опустился на плечи, взрезала по ребрам шнуровка, юбка холодная, как мокрая, скользнула по обнаженным бедрам, вызвав волну отвращения. Наряды Нарциссы Малфой Гермионе были великоваты, и смотрелись чуждо её бледному осунувшемуся лицу и неухоженной пакле волос. — Лимонное печенье, ушастые поганцы, не шоколадное! Этот приказной тон, привычка долго тянуть слоги, одной лишь интонацией унижая собеседника. Гермиона ускорила шаги, игнорируя пульсацию боли в затылке, расходящуюся, казалось, во все клеточки тела. — Вам пора возвращаться в комнату. В камине горел огонь, влажные поленья шипели, трещали и бросались снопами искр. Люциус Малфой поставил изящную фарфоровую чашку на кофейный столик и тягуче поднялся с богатого глубокого дивана. Всего пять минут назад в гостиной не было ни того, ни другого. — Даже не позволите допить чай? Прямая, вся в струнку вытянувшаяся, как перед боем, Гермиона стояла на самом краешке ковра. — Допивайте, я подожду, — сухо и бесцветно, ничего хорошего не обещая своим напускным безразличием. — Благодарю, не будете ли так любезны, составить мне компанию? — Люциус умел говорить красиво, прямо-таки источать обаяние. Он все еще стоял, чуть склонив голову, и выражая столько почтения, сколько выказывал разве что Лорду. Гермиону это бесило так, что немедленно хотелось свернуть ему шею, вцепиться в красивое лицо, с кожей содрав его лицемерное выражение. — Нет. Рекомендую вам полностью насладиться чаепитием. Люциус хмыкнул, поправил обшлаг рукава и опустился на диван. — Я был бы бесконечно благодарен вам за свежую почту, нетерпится узнать вернулись ли в моду банты. Гермиона едва заметно раскачивалась с пятки на мысок, сжимала разжимала кулаки. "Как он смеет!" — Присядьте, мне не ловко чаевничать, пока вы стоите. — Вам неловко? — она не смогла сдержать себя, губы задрожали. — А устраивать такой фарс, вам в порядке вещей? — Мне почему-то показалось, что вам не сильно хочется в Мунго, а Гарри Поттеру ни к чему знать о растерзанном трупе в моём саду. Я ошибся? Сердце забыло как биться, а железный вкус, преследовавший Гермиону с утра стал особенно навязчивым. Отчетливым. Малфой жестоко взыскивал за услуги. — Я знала, что это не лиса, — она старалась говорить спокойно, но с каждым словом это выходило все хуже и хуже. — Никто не просил вас вмешиваться, но раз уж повели себя, как джентльмен, могли бы сыграть роль до конца. Вы виноваты в случившемся, и после всего смеете так себя вести! Я не вредила Драко! А вы… вы! Боль и обида вытекали слезами, выплескивались отчаянным укором, зазвучавшем в голосе. Гермиона вглядывалась в его жесткое моложавое лицо, надеясь найти хотя бы тень сожаления, но в надменном изломе губ в безразличных ледяных глазах не было раскаянья. — Могли повредить, Грейнджер. Могли. В любом случае, все к лучшему. — К лучшему!? — Гермиона мотнула головой, будто желая вытряхнуть услышанное. — Видимо, я не ясно выразился. Теперь вы животное, Грейнджер. Вы ненормальная и мы всегда были по разные стороны баррикад… В груди что-то разорвалось, лопнуло, скатываясь в пустой желудок. Горло схватил спазм. — Круцио! Алая вспышка ударила в тело мужчины, и Малфой, не издав ни единого звука упал на пол, треснула изящная чашка, выскользнувшая из дрогнувшей руки. Секунда и на лбу вздулись вены, заскрипели в неестественной тишине сжатые зубы, помертвело лицо. Пять и он будто постарел, паутинка морщин углубилась и разбежалась в стороны. "Я привязалась к вам, Люциус Малфой. Я, кажется, вас полюбила." Он вытерпел стоически, так и не дав волю крику, и вскинув голову, поднялся, едва Гермиона отвела палочку. — Я не закончил, — от его глухого тихого голоса мышцы сковало льдом. — Я увидел то, что заставило меня решить… Я решил, будто ты не держишь слова. Причиняешь боль моему сыну. Защита семьи стоит выше любых принципов. Наверное, мне стоит извиниться, — он говорил, с явным трудом проталкивая слова в пересохшее горло. — Я передала Драко письмо от Нарциссы. Это был подарок на Рождество. Он упал на колени с стал умолять о встречи. Вот, что вы видели. — И вы не могли сказать об этом вчера? Я ведь спрашивал… Что было в письме? — Я не читала. — Недальновидно. Так вы простите меня? — инцидент с пыточным заклятьем Малфой пропустил, словно и не заметив. — Значит вы не хотели зла? Так? — Гермиона нервно хмыкнула, она не готова была все так просто забыть, не после того, что услышала. — Не хотел. Не тебе, Гермиона. Он сделал шаг в её сторону, и девушка отступила, вновь разрывая расстояние. — Я слышала ваш разговор со Снейпом. У оборотней слух исключительный, если вы не знали. — Что же вы слышали? — Всю беседу от начала до конца, особенно понравилось ваше предложение включить фантазию. Пикантно прозвучало. Я прониклась. С ироничной издевки Гермиона сорвалась на крик, по щекам текли крупные слезы, но она этого не замечала. Всё отошло на второй план, даже ночное убийство. — Как вы могли? — Глупо, Гермиона, глупо было ожидать от меня чего-то хорошего. Ты с самого начала это знала, девочка… Он медленно приближался, она так же медленно пятилась назад. — Не подходите! Страх парализовал тело. Мэнор, гостиная, алчный огонь камина, Люциус, гипнотизирующий стальным взглядом, так близко, что видны полопавшиеся во время пытки сосуды в глазах. Он подошел почти вплотную, Гермиона упиралась лопатками в стену, продолжая вжиматься, желая раствориться, слиться с обоями. — Остолбеней! Заклинание попало в выставленную вперед ладонь и втянулось в вычурную печатку на пальце. Этого кольца Гермиона ему не оставляла. — Не в моем доме, мисс, — его рука схватила палочку, выдергивая древко из ослабевших пальцев. Гермионе осталось только жалобно подвывать от обиды и страха. — Тише, девочка, тише, — шершавый палец собрал слезинки со щек, Люциус приобнял, притянул к себе, вжал в горячую грудь. Его сердце, испуганное недавно пережитой болью, часто и аритмично колотило в ребра, на лбу проступила испарина, глубокая морщинка возле рта очертилась четче, кожа после Азкабана была неприятно белой, почти прозрачной и ссадины пламенели на ней яркими клеймами. Гермиона помнила упоение, с которым оставляла эти отметины. Тогда он был сломленный, слабый, целиком её. Сейчас все встало на свои места. Снова. Он отыграется обязательно, а может и нет? Люциус Малфой человек, он способен на боль, на тоску, на ошибки, на жалость. Должен быть способен. Тело – слабая оболочка, предатель принципов и нравственности дрожало от ужаса и холода, перед глазами вспыхивали и гасли искры, наползала жадная предобморочная муть. Щека прильнула к шершавой ткани, и гулкий стук отдался во всем теле. "Пусть его сердце бьется сильно и спокойно. Пусть." "Что с тобой, Гренджер? Совсем не осталось мозгов? Растеряла последние?" Гермиона повела глазами в поисках палочки, но тут же была еще крепче прижата к широкой груди. Его ладонь опустилась на голову, прошлась по волосам, тяжелый перстень чуть зацепил прядь, и девушка подалась за рукой, будто выпрашивая продолжения этой утешительной ласки. Ладонь замерла на секунду, и возобновила размеренное движение. Гермиона крепко зажмурилась и, расстегнув серебряные пуговицы сюртука, холодным лбом уткнулась в шелк рубашки. — Тебя надо отмыть, пойдем, — хрипло выговорил он, и горячее дыхание обдало чувствительную кожу возле уха. Гермиона позволила отвести себя наверх в его спальню, повинуясь кивку, забралась в ванную и повернулась спиной. Обтянутые тканью пуговки легко поддавались умелым пальцам, по оголившейся коже пробежал холодок. — Не носи больше эти платья, эльфы пошьют тебе другие. — Это низко – эксплуатировать труд волшебного народа, — под стук зубов сиплым шепотом отозвалась Гермиона. — Даже не смешно. Гнешь свою линию и в патовом положении, — От его слов девушка вздрогнула, и это не осталось незамеченным. — Я тебя не обижу, — значительно мягче закончил мужчина. Скользнувшее с плеч платье опало на дно ванны, и Гермиона тихо заскулила, когда пальцы провели дорожку по позвоночнику, скользнули меж ягодиц и грубо вторглись внутрь, раздвигая узкие стенки, вызывая дискомфорт, почти боль и ненормальное, возрастающее с каждым движеньем желание. Пальцы с влажным звуком покинули тело, и девушка не сдержала разочарованного вздоха. — Нагнись, я хочу видеть. Щеки полыхали от стыда, слезы едва успевшие высохнуть, опять навернулись на глазах. — Убеждаете меня в своем скотстве? Зачем? — Просто хочу, чтобы ты не питала иллюзий. Вера в лучшее всегда была твоим слабым местом. Наклонись, Гермиона. Дрожащие ладони уперлись в бортик мраморной чаши. Не потому что у него была палочка, не от того, что мужчина физически сильнее. Малфой обещал больше не причинять ей вреда. Гермиона решила поверить ему последний раз, поэтому наклонилась, прогнулась, и чтобы хоть как-то отвлечься от хоровода пошлых и стыдных мыслей изучала аккуратные стыки плит, отстранено краем сознания, радуясь, что в купальне почти нет света. Обнаженная, в развратной, унизительной позе Гермиона обратилась в слух, дорисовывая в воображении все то, что не могла увидеть. Люциус неторопливо избавлялся от одежды. Тихо зашуршала плотная ткань, клацнули об пол пуговицы, со скрипом повернулись медные краны, и горячая вода коснулась босых ступней, от контраста ощущений мурашки разбежались по телу. Девушка сцепила зубы и ниже наклонила голову, чтобы выглянуть из под руки и посмотреть, что происходит сзади. Дыханье глухим шорохом сочилось сквозь искусанные губы. Люциус абсолютно обнаженный, возбужденный до предела, развешивал согревающие чары. Палочка Гермионы в его цепких белых пальцах смотрелась инородно. — Не подглядывай! — уголок губ чуть дернулся вверх в одобрительной усмешке. Гермиона послушно перевела взгляд на полированные плиты змеевика. Руки подрагивали и потихоньку начинали неметь, сладкое возбуждение, разбуженное всего несколькими небрежными движениями мужчины, безраздельно владело телом. "Трахни меня, или я потеряю сознание прямо здесь!" — Люциус, пожалуйста… Предвкушение тесно сплелось с усталостью, не отпускающей с самого пробуждения в холодной кишке разоренного коридора. Справа проплыл теплый мерцающий огонек, и Гермиона удивленно моргнула, подняла тяжелую голову, щекой потерлась о плечо, отклеивая влажную от поднимающегося пара прядь. Мазнув по кончику носа, пролетел еще один светлячок, похожий на крупную снежинку, сотканную из необжигающего огня. Горячая вода, заполняющая чашу, добралась уже выше щиколоток и ласково дразнила, колыхаясь. Вокруг стало светлее и уютнее, крошечные огоньки медленно поднимались вверх по неровной спирали. Деревянный стук, упавшей палочки, отвлек от созерцания. Сегодня всё будет не так, как обычно. Гермиона знала это и ничуть не жалела. Властное прикосновение к шее приподняло волосы на затылке, одним движением Люциус скрутил их в жгут и сжал в кулаке. Девушка ахнула от боли, основание шеи все еще тянуло. Он встал рядом, с удовольствием выдохнув, когда теплая вода обняла ноги. Гермиона подалась навстречу, и твердый член потерся о влажную промежность, пустив сладкую волну в низ живота. Невозможно и томительно было чувствовать его напряженную плоть так близко и не иметь возможности получить её в себя. Она двинула бедрами, выгибаясь, откровенно предлагая. Малфой сердито шикнул, чувствительно прикусил плечо и ввел три пальца глубоко внутрь. Сразу три пальца! Жар приливший к щекам, влага, сочащаяся по бедрам, стыдный сладкий звук от каждого его движения. — Не могу больше… — Терпи, — колючее, отрывисто брошенное сквозь сжатые зубы. — Мы только начали, моя леди. Она уже мало, что соображала, но кивнула. Трясущиеся руки стали бесчувственными и чужими, ноги подкашивались, и на месте удерживали лишь грубые проникновения, слишком желанные и будоражащие, чтобы обессилено соскользнуть в теплую воду. Жесткие пальцы Люциуса делали больно и хорошо, но все-таки недостаточно, и она умоляла о большем. Стоны вперемешку с жалобным хныканьем, абсолютная покорность, разве не этого он хотел. — Я знаю, как решить твою проблему, Гермиона. Горячая головка легко скользнула в растянутое лоно, Люциус сжимал член в кулаке, не позволяя насадиться на него полностью, дразнил, заставляя плакать от досады и неудовлетворенности. — Несколько слов и ты больше не причинишь никому вреда. Ты ведь этого хочешь, Гемиона? Пелена первобытной похоти держала рассудок слишком крепко, но даже сквозь неё девушка ощутила болезненный укол. Она опять убила человека. Сожрала. — Ты хочешь этого? — Да! Крепкий член ворвался на всю длину внезапно и резко. Это вытеснило зарождающиеся мысли, вырвалось криком. Люциус сжимал бедра до синяков и с удовольствием пользовал то, что так щедро было ему предложено. Золотые искорки кружили по причудливой траектории, создавая ощущение полета. Они поднимались к самому потолку, опускались на воду, окутанные паром светлячки в теплом ореоле. Тяжелый гул стоял в медных трубах, шумел поток, вырывающийся из кранов в мраморную чашу. Любые слова звучали смазано и не отчетливо, не так явно, как шлепки по мокрой коже, как несдержанные стоны. — Еще одна крошечная клятва, и этот кошмар закончиться. Хочешь? — Да!