Красавцы и чудовище

В колючей хвое горели свечи, сверкали пузатыми боками разноцветные шары, под развесистыми лапами теснились подарочные коробки

Люциус Малфой умел заботиться, умел быть трепетно внимательным равно как и безудержно страстным. Он поухаживал за Гермионой, смыл ржавую, стянувшую кожу, кровавую корку, выполоскал и расчесал волосы, залечил до мяса сорванные ногти мимолетным поцелуем в кончики пальцев и долго, со вкусом, наслаждался её телом уже в кровати, будто мстил за временную свою беспомощность. — Встань на колени. Нет, на руки не опирайся, лицом в подушку. Ноги разведи шире, прогнись. Вот так, молодец… Как на уроке, Гермиона была исполнительна и прилежна, она делала все, что скажет мужчина, иногда даже раньше, чем оформленный приказ размыкал тонкие губы. Еще. Беспомощно и покладисто, пока белые пряди чертят по спине, а жаркое дыхание опаляет макушку. Потом, лицом к лицу, приколотая к простыне точками черных зрачков, прижатая его горячим телом. Ничего не соображающая. Не желающая соображать. Заполненная предельно, обласканная, отогретая, вытраханая до полной невменяемости, до россыпи звезд под веками, до судорог в ногах. Потеря реальности, сладкая бездна, гостеприимно распростершая руки. — Ты станешь моей? Разве ему можно было хоть в чем-то отказать? Пробудившись как по щелчку пальцев, Гермиона открыла глаза, отмечая непривычную ясность сознания. Плотный излом подушки горел под щекой словно перченый. Тяжело выдохнув, девушка подмяла под себя соседнюю ласково-холодную и перевернулась на другой бок. Накрахмаленные уголки наволочки раздражающе топорщились в разные стороны. Шерстяные чулки до колена не кололись, но грели уж очень сильно, дышал оранжевым теплом огонь в камине, под кожей разбегался колючий жар, и девушка сбросила пуховое одеяло. «Малфой ушел сразу или побыл рядом хотя бы недолго?» Время приобрело практически осязаемую вязкость, и что сейчас - вечер этого же дня или уже следующего, Гермиона даже не бралась гадать. Такой спокойной и умиротворённой она не чувствовала себя уже очень давно. За расколдованным стеклом в плотном белесом мареве тонуло низкое багряное солнце. На подоконнике в темном портале окна оплавлялись толстые белые свечи, оплетенные венками остролиста; маленькие ягоды каплями крови алели среди жесткой зелени. Столбики кровати обвили гирлянды из пламенеющей красным пуансеттии, на столе, источая волшебные ароматы, стоял пряничный домик, размерами и архитектурой больше похожий на пряничное поместье, а под самым потолком золотым перемигивающимся ковром роились светлячки. От всей этой красоты в уставшей душе зарождалось робкое предвкушение настоящего праздника. Люциус Малфой умел заботиться. Умел. Он очень много чего умел… Люциус Малфой – двуличие во плоти. Обошел её в три хода. Галантность. Ласка. Сила. Обставил, особо даже не напрягаясь, еле живой и всего лишенный он был хитрее неё. Еще одна «маленькая клятва», вырванная между хриплыми вздохами и долгими стонами. Его отточенные движения, молниеносный выпад - и острие кинжала, тонкого точно шило, ужалившее меж четвертым и пятым ребром. Это было совсем не больно: только неприятный скрежет по кости, и подсохшая кровавая ранка, оставшаяся на память. Жар, еще недавно полыхавший в теле, схлынул, сменившись неуютной гусиной кожицей. Воцарившееся в душе равновесие прогнулось и, не выдержав, лопнуло под тяжестью навалившихся воспоминаний. Золотистый свет показался вдруг мерклым, запахи хвои, кардамона и имбиря - удушливыми. В похотливом зверином угаре, в приступе обожания и жестокой требовательной нежности она отдала ему все. Имущество, тело, магию и поручилась своим волшебством. Со щенячьем восторгом смотрела снизу вверх в холодные глаза, пока кинжал проворачивался в сердце. Его рука не дрогнула, он даже в лице не изменился. Гермиона проваливалась в беззвездную бездну под пристальным взглядом экспериментатора, не прекращающего плавных движений в её теле. — Ты станешь моей? — Да. Она бы вырвала себе язык, прикушенный, с трудом ворочавшийся во рту, чтобы не произносить этого: «Да». Не говорить: «Я люблю тебя». Поливать подушку слезами восторга молча, не усугубляя своего положения. Не. Не. Не. Слишком много «не». «Я люблю тебя», не задумавшись, за что и почему. Никто и никогда не был к ней так ласков и внимателен, не заботился об её удовольствии. Люциус обещал, что не обидит, его обещания не стоят и кната. Все самое страшное было уже сделано, но после этого не произошло ничего плохого. «Еще не произошло», — мысленно одернула себя девушка. Так и не донеся руки до аппетитного пряничного человечка, Гермиона раздраженно дернула плечом и отвернулась от накрытого стола. Она оденется и как ни в чем не бывало выйдет из комнаты. Может, Малфой прихватил сына, её палочку и сбежал куда подальше. Пока они мылись, серое платье, надувшись пузырями, колыхалось поверх воды и после бесформенным комком осталось валяться на дне ванны. Гермиона не стала проверять, там ли оно сейчас. Люциус попросил не носить одежду его жены, и в сложившейся ситуации это выглядело злой иронией. В углу комнаты на деревянном бюсте манекена нашлась достойная замена. Прекрасно скроенное, чуть старомодное по меркам не магического мира, коралловое платье из шифона. Рядом, на тонконогом высоком столике, аккуратно сложенное, лежало ажурное белье на крошечных пуговичках. Плотное кружево почти не тянулось и жестко впилось в кожу. Роскошное, но неудобное и причиняющее боль, как и сам Малфой. Платье село как влитое, и очень понравилось Гермионе. Рукава-фонарики, скромный вырез, порядочная длинна - придраться решительно было не к чему. В голове теснилось тысячу мыслей, более всего девушку занимало, как Люциус станет пользоваться обретенной властью. Первый порыв рассказать все Гарри после секундных раздумий показался смешным. Признаться лучшему другу в своей зависимости от мужских членов, от Малфоя старшего собственной персоной… Гарри протянул ей руку, был рядом, поддерживая волю к жизни, но и он устал наполнять бездонный колодец. Впутывать его в это казалось стыдным. Любая проблема требовала строгого плана решения. Только так можно было заставить себя двигаться вопреки всему. Гермиона скрипнула зубами, стесанными и поотколотыми пережитой нечеловеческой болью, до хруста сжимающей челюсти. Сначала проверить Драко, потом найти Люциуса и поговорить с ним. Девушка прошла по чистому, хорошо освещенному коридору без битого стекла, прелых яблочных огрызков, следов крови и прочего мусора. За новенькими окнами широкими крыльями трепетала белая метель, сосредоточенный домовик крутил волшебную лампочку в настенном светильнике. В то, что Малфой оставит сына прозябать в комнате, она не верила ни на миг, поэтому, обнаружив Драко в спальне, впала в ступор. Он читал что-то, сидя за столом, и встрепенулся едва открылась дверь. Ищущий взгляд метнулся Гермионе за плечо и сразу погрустнел. Дверной проем был для него темен, как арка смерти, что не мешало понять, что девушка пришла одна. — Гермиона! Есть какие-то новости? Неожиданно было осознать, что Люциус даже не заходил к сыну, видимо, нашел дела поважнее. — Прости, пока нечем тебя порадовать. — Не вышло, да? — Обязательно получится, — прозвучало слишком хрипло и отстраненно, оттого неискренне. — У тебя что-то случилось? Они стали почти друзьями, а друзья делятся своими тревогами и печалями. Переложить часть на чужие плечи, вспороть уютный кокон, которым сама же его окрутила, показалось очень заманчивым. — Хочется настоящего Рождества, — Гермиона уже не следила за своей речью, за кривой, подрагивающей в уголке губ, улыбкой. — Чтобы друзья и родители, накрытый стол, пироги, гирлянды, елка. Чтобы все как раньше. Понимаешь? — Рождества? — он посмотрел в окно и картинно вскинул бровь. — Не рановато? — Неужели не заметил? Ты такой невнимательный… Гермиона постучала по стеклу, как разбила витраж собранный кем-то старательным. Красочный летний закат выцвел в контрастную черно-белую гравюру разоренного сада. Высокий кованный забор, виднеющийся из-за голых деревьев, присыпанный снегом расколотый фонтан, уныние и разруха мертвого Мэнора. — Метель кончилась, — задумчиво вглядываясь в даль, проговорила девушка. От окна веяло холодом. — Вот оно как… Не из-за заклятий ледяной сквозняк по полу. — Злишься? — В сущности нет. Какая разница? Безумие расползалось по комнате, окрашивая когда-то вполне уютный мирок черным и серым. Он все понял, но почему-то спросил, сминая пальцами страницы книги. — Я дома? — Да. — Да, — эхом повторил Драко. Сознательность исчезла из его глаз, остановившиеся зрачки смотрели мимо Гермионы, выше её плеча – на дверь, ведущую в коридор. — Моя скрипка. Моя одежда. Мои книги. Мой дом… Он сел на стул и бездумным взглядом вперился в окно. — Драко… Мерлин, она не хотела, правда не хотела делать ему больно, просто раскрыла правду, и этого оказалось неожиданно много. — Драко! Гермиона легонько потрясла его за плечо, но не получила никакой реакции. Малфой покачивался из стороны в сторону и шептал что-то настолько неразборчиво, что не удавалось понять ни слова. Бесполезно. Девушка знала это по собственному опыту. Не раз сама сидела, забившись в угол клетки и раскачиваясь, выла на одной ноте. На душе заскреблись кошки. В коридоре она еще несколько раз озиралась на дверь, но в комнату так и не вернулась, убедив себя, что все равно не сможет ничем помочь. Видеть Драко таким было болезненно неприятно, чувство вины, неуместное по отношению к Малфоям, точило изнутри. Он отойдет, но это будет позже. Распорядившись в пустоту отнести Драко горячего чая со сладостями и приглядеть, чтобы не наделал глупостей, девушка пошла искать Люциуса. Он спал на диване в гостиной. Желтый отсвет разожжённого камина делал цвет его лица чуть розоватым, теплым, обманчиво здоровым. Непроходящую, не излечимую сном усталость, выдавали серые тени, собравшиеся под глазами и выпуклая синяя венка на веке. Было похоже, что Малфой задремал прямо за своими неотложными делами: на ковре валялись исписанные листы пергамента, расслабленные пальцы сжимали мятый свиток. Палочка нашлась тут же, небрежно воткнутая между валиками спинки. Гермиона шумно сбежала по лестнице, немного потопталась в центре зала, кажущегося еще более огромным без черного стола. Качели тоже исчезли, истоптанный ковер сменился на новый с синим узором, елка стала повыше и попышнее, в колючей хвое горели свечи, сверкали пузатыми боками разноцветные шары, под развесистыми лапами теснились подарочные коробки. Люциус спал как человек, утомленный приятной работой, разве что не улыбался. Он не пошевелился даже когда она тихонько покашляла для привлечения внимания. Это было весьма забавно. "Сволочь, совсем без чувства самосохранения, что ли?" Палочка знакомо легла в ладонь. Убить? Пленить? Пытать, чтобы снял все обеты и клятвы? Его грудь плавно вздымалась; упавшая на лицо платиновая с серебряными нитями седины прядь, колыхалась от ровного дыхания. Резное древко принесло только обманчивое успокоение, что не способствовало решению проблемы. На Малфоя палочка не поднималась совсем, зато пергаменты так и просились в руки. Потакая любопытству и желая как можно скорее отвлечься, девушка воткнула палочку на место, собрала разбросанные листы и села, опершись спиной о диван. Два слова витиевато выведенные на гербовой бумаге: "Долг жизни". Письмо из банка — очень путанная информация по счетам. Какие-то даты, чины, фамилии, частично знакомые, частично смутно узнаваемые. Это одновременно значило много и не значило ничего. Гермиона разбирала чужие письма и черновики, а нехорошая улыбка все шире растягивала растрескавшиеся губы. Зря господа чиновники списали Малфоев со счетов, зря Кингсли позволил вывести их из Азкабана. В сердце зрело что-то похожее на отчаянный восторг. Легкое прикосновение к затылку заставило вздрогнуть и поежиться. — Привет, девочка, как спалось? — Отлично, спасибо. Страх услышать правдивые ответы мешал что-то спрашивать, Гермиона продолжила шуршать листами, делая вид, что поглощена занятием. Какое-то время сидели молча, Люциус перебирал её волосы и не торопился вставать. — Что вы собираетесь со всем этим делать? — не выдержала все-таки, на одном дыхании выпалив вопрос, скручивающий внутренности в комок. — Обезопашу себя и семью, конечно. Потом можно будет думать дальше. — Почему не навестили Драко? — Кажется, допроса мне не назначали… — он потянулся всем телом и продолжил. — А, впрочем, отвечу. С ним все нормально, навещу как только дела будут улажены. — А что будете делать со мной? — Ничего такого, чего еще не делал. Гермиона склонила голову, проглотив вставший в горле ком. Что-то было неправильно. Она списывала подкатывающую слабость на страх и влияние Малфоя, но покалывание по всему телу по-настоящему настораживало. Об этом тоже стоило спросить, но Люциус внезапно резко поднялся. — Похоже у нас незапланированные гости… Ровное и высокое пламя камина густо метнулось в трубу и опало до алых угольев, со свистом врезавшихся в каминную решетку. За вспышкой зеленого пламени из дымящегося жерла вышагнули Снейп, Гарри и Рон взъерошенные и вымазанные сажей. Гарри махнул палочкой, не пускаясь в разговоры: — Остолбеней! Гермиона, ошарашено глядя на своего лучшего друга, завалилась на бок. Он не промахнулся, он целился именно в неё. — Что вы о себе думаете? Вы хоть понимаете какому риску всех подвергли!? — севший голос Гарри винтом сверлил уши. Следующее заклинание полетело уже в Люциуса. Все происходило слишком стремительно. Северус торопливо подошел к девушке, на ходу доставая пузатую склянку. Гермиона не смотрела, как Малфой ловко орудует её палочкой, отбиваясь сразу от двух обозленных противников, как Снейп встав на колени, открывает пузырек, только в окно за которым, сияя идеально круглыми боками, едко скалилась луна. Оцепенение ушло, сменившись дикой, наружу выворачивающей болью. Гермиону смяло и распрямило, кажется, она всего лишь на ноги вскочила, а Снейпа и его зелье сильнейшим ударом отбросило к дальней стене. Разъезжалось по шву коралловое платье, с хрустом и чавканьем выходили из пазух суставы, миллиард уколов вспорол кожу, дрожащий крик застыл в перестраивающемся горле. Единственное чувство – лютый неутолимый голод. Опасность, луч заклятья. Уклониться оказалась необычно легко. Лакомая добыча отступала к камину, огрызаясь разноцветными вспышками слишком медленными чтобы нести угрозу. Один длинный прыжок – и оба, так кстати сбившиеся группкой, упали на пол; отлетела в сторону опасная деревяшка, начиненная какой-то сильной пакостью. Вторую можно было отгрызть вместе с рукой. Они что-то кричали, кого-то звали, и даже толком не сопротивлялись. — Гермиона! Этот голос она узнала бы из тысячи других, ему нельзя было сопротивляться. — Приди в себя, девочка. Голод терзал прожорливое нутро, но и он отступил на задний план перед силой произнесенной команды. Перед камином, опрокинутые на пол лежали не двуногие куски мяса, а Гарри и Рон. Мертвецки бледный рыжий шарил рукой в поисках палочки, Гарри свою держал наготове, плотно стискивая дрожащие губы. Её друзья, те, кого она столько лет защищала. Из уродливой пасти вырвался жалобный скулеж, Гермиона отступала спиной вперед, пока не прижалась боком к бедру Люциуса. — Прошу покинуть мой дом, господа. Не задерживайтесь. — Малфой, через несколько минут тут будет все боевое подразделение Министерства! — Рон набрал побольше воздуха в грудь, схватил-таки валяющуюся палочку и вскочил на ноги. Гарри тоже медленно поднялся, легонько дернул его за рукав и кивнул в сторону камина, коротко бросив: — Мы поговорим о случившемся завтра утром, никакого аврората не будет. Профессор, можете идти? Северусу досталось больше всего, он впечатался спиной в колону чуть правее елки и вставал, опасно пошатываясь. — Более чем, мистер Поттер. Все это вдруг показалось незначительным по сравнению с ласковыми пальцами, треплющими загривок. Гермиона дождалась, пока мужчины покинут дом, и ласково лизнула подставленную ладонь.