Красавцы и чудовище

Не вздумай сбежать из этого дома, теперь я найду тебя даже на краю света

В волчьей шкуре Гермиона чувствовала себя человечнее, полнее и живее, чем в собственном теле. Волна запахов вонзалась в чувствительный нос: непрогоревшие дрова, летучий порох, выпечка с корицей и доминирующий, пряный, холодный, с ума сводящий аромат мужчины. Люциус вкапывался в густой мех, не сомневаясь в своем праве это делать, и дарил спокойствие глубокое и ясное, как ледяное озеро. Вскрытый заклятьем камин плевался зелеными искрами, разлетевшиеся по гостиной угли остыли и почернели, Гарри уже наверняка был дома и разумными словами урезонивал пылкого Рона, а Гермиона стояла, боясь пошевелиться. Человеческий разум плохо уживался в теле животного, мощные лапы предавали хозяйку, норовя перепутаться или подломиться; вносил сумятицу жалко по-собачьи поджатый хвост, но, несмотря на все это ей было хорошо. Блестящих аналитических способностей не требовалось, чтобы понять – похоть, помешательство и жажда крови не вернутся, если Люциус этого не позволит. Одновременно и страшно, и волнующе было осознать такую свою зависимость от врага, от безнравственного и жестокого мужчины, ставшего необратимо нужным. — Не хочешь снова стать человеком? Хотела, но не знала как. Тело не контролировало превращение, а боль, идущая с ним об руку, пугала. Будто почувствовав её сомненья, Люциус присел на корточки и заглянув в глаза. — Давай, Гермиона, я помогу. Она не то чтобы верила, но все же качнула тяжелой головой, соглашаясь. — Fieri. Factus homo. Подчиниться манящему взгляду, принять неизбежность физического мучения оказалось до странного просто. Он будто позвал: «Следуй за мной», и она пошла, жмуря слезящиеся глаза и воя под мерзкую симфонию рвущейся кожи, лопающихся связок и выворачивающихся суставов. В огромном доме столь скудном на тепло, посреди гостиной, помнящей её позор, слезы и крики, с той же ослепительной люстрой над головой, под ободряющем взглядом того же мужчины, Гермиона рыдала, царапая сорванными ногтями потемневшие доски пола. — Все. Все, молодец. Ни о чем не заботиться было прекрасно и непривычно. Плыть по течению, совсем не переживая о том, как выглядит со стороны, уткнуться горящим лицом в подставленные ладони, не стесняясь скулить от боли, пока тебя заботливо укутывают и укрывают, цепляться за шею, пока несут до кровати. "Я не сумасшедшая, больше нет", — Гермиона лежала под теплым одеялом и смотрела, как плотные облака серой вуалью занавесившие луну, рвутся и разлетаются неопрятными клочьями. Обстоятельный разговор с Гарри состоялся утром, ленивое зимнее солнце едва показалось из-за горизонта, а друг уже ждал её в гостиной. — Отлично выглядишь, — продолжительно всматриваясь в лицо Гермионы, заговорил он. — Помнишь что-то из вчерашнего? — Я помню все. Садись, позавтракаем. Гарри умостился с краю дивана так, чтобы видеть лестницу. Эта незначительная деталь и напряженность в позе и взгляде лучше любых слов передавали его состояние. — Завтрак на двоих и чай, пожалуйста. Пока невидимые домовые сервировали маленький столик, сидели молча. Гермиона смотрела, как загораются и гаснут волшебные огоньки на рождественской елке, Гарри бросал напряженные взгляды то на подругу, то в мрачную темноту лестницы. Говорить не хотелось обоим. За всей той колоссальной неловкостью, взаимным чувством вины, буйными попытками залезть в штаны женатому лучшему другу, капризами и битой посудой уже не осталось тех отношений, которые позволяли когда-то говорить почти обо всем или молчать не сомневаясь друг в друге. Чувство долга и благородство - вот что раз за разом помогало перебороть отвращение и приводило Гарри Поттера в этот дом. Сумасшествие убивает любовь и дружбу любой крепости, оставляя за собой тугую узду обязанностей. — Я была уверенна, что вы снова придете втроем. — Снейп отказался без объяснения причины, сказал лишь, что в зельях больше нет необходимости. Рона я не взял умышленно, решив не волновать тебя лишний раз. Гермиона, ты же такая умная, как вышло, что... – Гарри искал и не находил нужные слова, он мучительно морщил брови и отводил взгляд, как провинившийся школьник. — Говори прямо - это единственное, что сейчас правильно. — Люциус Малфой подал прошение о пересмотре дела в связи с неправомочностью суда, состоявшегося над его семьей. Оно было рассмотрено в кратчайшие сроки, – секунду помедлив, Гарри достал "Пророк" и протянул его девушке. – Ты имеешь к этому отношение? "Малфои добиваются справедливости!", как всегда громко и вместе с тем ни о чем. Малфои, красивые и элегантные, свысока смотрели со старой колдографии, не удосуживаясь даже шевелиться. На губах Нарциссы играла легкая полуулыбка, Драко стоял боком, повернув голову в сторону камеры, Люциус чуть позади, гордый и несокрушимый. "Решением большинства голосов Визенгомота семья Малфой оправдана и полностью восстановлена в правах." — Я не имею к этому никакого отношения. Гермиона свернула газеты, не вчитываясь в сенсационные подробности. В груди было легко и пусто. — Вчера ты уже знал? — Нет. Вчера Снейп не смог попасть в поместье, чтобы передать тебе антиликантропное, поэтому мы так подорвались. Газета сегодняшняя. — Значит и Люциус, и Нарцисса, и Драко теперь свободные волшебники с добрым именем? Гермиона налила чай мимо чашки и безразлично проследила за тонкой струйкой, сбегающей от стола на пол. — Да. Думаю, тебе стоит переехать отсюда, – Гарри сделал вид, что не заметил её оплошности. — Неужели? Мой запрет на выход из дома все еще в силе. — Вообще-то нет. Я хотел подарить тебе это на Рождество, но все так стремительно закрутилось... Алый бант на золотой коробочке распустился от одного неуверенного прикосновения. "С Рождеством, Гермиона!" а внутри золотой ключик на бархатной положке, так похожий на те волшебные ключи, которыми запирали самые нежные из секретов. — От маленького домика на берегу моря. Против этого выступали многие чиновники, но Кингсли поддержал. Прости, что не смог сделать этого раньше. Чаинки расходились в кипятке густым шлейфом, удивительно похожим на черные метку. — Спасибо, но я останусь. Теперь это мой дом. — Он тобой манипулирует. Использует тебя, понимаешь? Ты снова становишься жертвой! — Гарри потемнел лицом, он с трудом держал себя в руках. — Слава Мерлину, хоть кому-то сгодилась! И я счастлива, не счастья ли ты мне желал? — Не такой ценой. Люциус получил обратно свободу и имущество, деньги реквизированы не были, даже в дом я попасть не смог, он снова принадлежит Малфоям. Скажешь, что не имеешь к этому отношения? Кингсли по какой-то причине не воспрепятствовал решению Визенгомота, и теперь Малфой выжмет из тебя все и просто убьет или запрет в подвале за ненадобностью. Пойми это, Гермиона, пока не поздно! Гарри озвучивал её собственные мысли, тихие, старательно запрятанные в самый дальний уголок сознания трусостью, нежеланием смотреть правде в глаза... надеждой. Признать это было больно, но необходимо. Что ей делать: сложить руки и ждать, пока Нарцисса Малфой, полноправная хозяйка Мэнора, горячо любимая супруга Люциуса, на законных основаниях вернется в свою вотчину, или быть умнее и принять подарок друга. Выкинуть из головы то, как сухие губы невесомо и горячо касаются подъема, пока пальцы тисками сдавливают щиколотку, пепельно-белую проседь прокравшуюся в лунное серебро волос шелковых под ладонью. Все выкинуть из головы. — Гарри... я... — перед глазами поплыло, зал потерял очертания, провалившись стенами в бесконечную пустоту. Думать о скором расставании было так больно, что Гермиона предпочла бы не думать совсем. — Мистер Поттер, бесконечно рад, что вы неукоснительно следуете данному слову. Точность – вежливость королей, мы ждали вас аккурат к завтраку, — Люциус при полном параде неспешно выплыл с лестницы. Он позаботился о себе и ничуть не походил теперь на жертву длительного заточения. — О, газета! Как любезно с вашей стороны! Пророк прыгнул в руку, обтянутую лайковой перчаткой, удачно скрывающей обветреность сухой кожи и бурую корку на сбитых костяшках. Скользнув взглядом по передовице, мужчина улыбнулся еще слаще. — Гермиона, ты поговорила обо всем, о чем хотела? Сраженный великолепной наглостью Люциуса, Гарри сидел молча стискивая зубы. — Нет, нам еще многое нужно обсудить, — минутное помутнение прошло, и Гермиона готова была любыми способами отстаивать своё право общаться с другом. — Не смею препятствовать, — любезно отозвался мужчина, присаживаясь рядом с Гермионой. — Нальешь мне чай? Третья чашка появилась на столике, едва Малфой вошел в гостиную. Предупредительные домовики боялись гневить вновь обретенного господина. Гермиона, не споря, подлила всем чай, с трудом сдерживая кипящее внутри недовольство. Люциус должен был оставить их вдвоем, дать наговориться, а вместо этого он еще раз ненавязчиво показывал свое положение. Ничуть не смутившись холодному приему, Малфой сам завел светскую беседу, в данном случае похожую больше на тонкую издевку или завуалированную угрозу: — Как супруга, мистер Поттер? Как детки? — У меня только один ребенок, — процедил Гарри. — Я не намерен беседовать с вами на тему семьи. — Думаю, это временно, — что именно по мнению Люциуса временно – наличие одного ребенка или не желание Гарри общаться, он не посчитал нужным уточнять. Шестым чувством Гермиона знала: Люциусу плохо и с каждой минутой становится хуже. Ей даже головы не надо было поворачивать - за безупречно сидящей одеждой и прочей атрибутикой скрывалась растущая магическая усталость. Гарри пока был слишком занят, чтобы заметить тусклый взгляд собеседника и то, как тяжело вырывается дыхание сквозь его напряженные губы. — Спасибо за заботу, Гарри. Давай обсудим все как-нибудь в другой раз. — Ты уверенна? — Гарри предпочитал игнорировать Люциуса, но тоже держался с трудом. Его агрессия и непонимание, сжатые тугой пружиной, проглядывались в каждом жесте, слове, движении плеч. — Да. Оставь меня, хочу все обдумать, передавай Рону привет. "Нас", Гермиона хотела сказать: "Оставь нас", но поправилась в последний момент. Они знали друг друга достаточно давно, чтобы видеть правду за каждой запинкой и недомолвкой. Гарри отрывисто кивнул и шагнул в камин, щедро просыпав под ноги летучего пороха. — Вы впустите его завтра? — Да, если он придет. Гарри Поттер стал умнее. Превратился, наконец, из слепого мальчишки в достойного мужчину. И почему ты прогнала драгоценного друга, разговор же не был закончен? Люциус утомленно насмешничал, одна рука душила "Пророк", замяв газету пополам, вторая слепо поглаживала обивку дивана, пальцами выводя по выпуклому узору ткани. — Вы выглядите очень усталым. — Не боишься об этом мне говорить? — Было бы чего бояться... После прошлой ночи ей действительно было совсем не страшно. — Смешная, — холодные пальцы легли девушке на щеку, слегка ущипнув. – Не вздумай сбежать из этого дома, теперь я найду тебя даже на краю света. — Знаю. От слез сделалось бы лучше, но Гермиона не плакала. Она с ногами забралась на диван, секунду посмотрела Люциусу в глаза, не нашла там ничего кроме усталости, расстегнула торопливо слои его дорогой одежды и прижалась всем телом к белой прохладной коже.