Красавцы и чудовище

Она и рада была закончить все так, и мучительно жалела упущенной возможности безнаказанно получить чужого мужчину.

Седой бледный рассвет ласково гладил веки. Сбросив липкую истому, Гермиона одним звериным движением села на постели. Такой сильной и отдохнувшей она не чувствовала себя уже очень давно. — Доброе утро. Тебе хорошо спалось? Люциус расположился в кресле рядом с кроватью, держал пергамент против окна на вытянутой руке и смотрел на Гермиону поверх листа, чуть сощурившись. С волосами, небрежно закрученными в хвост, в темном махровом халате он казался уставшим и очень уютным. "Ему бы пошли тоненькие очки", — образ благородной учености, сотканный воображением, дразнясь проплыл в сознании. Гермиона пожала губы и отвернулась. — Не спится так рано? — Мне надо работать. Увы. Для преодоления люстрации придется приложить усилия. Можешь еще понежиться. Не видя смысла возражать, Гермиона перевернула подушку холодной стороной и легла обратно. — Где моя волшебная палочка? — В верхнем ящике тумбы возле кровати. Контроль с неё полностью снят. Все необходимые документы подготовили мои юристы. Тебе нужно лишь подписать жалобу на незаконную слежку... — Я могу её взять? Люциус отложил свиток и пересел на постель, потирая переносицу большим и указательным пальцами. — Не очень вежливо перебивать, когда собеседник говорит о важных вещах, имеющих прямое отношение к твоему правовому статусу. Ты можешь её забрать, в противном случае, я убрал бы палочку подальше, не так ли, моя дорогая? — не дождавшись ответа, мужчина продолжил чуть задумчиво, приглашающе с однозначной хрипотцой в голосе: — Не хочу тебя ни в чем ограничивать, и не хочу ограничиваться. От тяжелого обещающего взгляда тело напряглось в предвкушении. Гермиона чувствовала отголоски того урагана, что скомкал простыни и превратил постель в поле боя какие-то часы назад. Зуд в запястьях, украшенных браслетами синяков, лиловые оттиски на груди, влажное горячее ощущение между ног. Люциус отвел с ее лица спутанную прядь и наклонился за поцелуем. Ласковое тепло коснулось неподатливо сжатых губ. Гермиона подобралась выше, пятками упираясь в матрас. От этого невозможного человека звенело в ушах. Он дарил, кажется, все в чем она нуждалась... но... Пальцы неспеша огладили кромку халата, треугольный запах на исхудалой белой груди. Гермиона уперлась ладонью, отталкивая, чуть повела в сторону по выступающим дугам ребер, по старым посветлевшим шрамам. Надо было уходить ночью. Сразу. Не продолжать этой жестокой, несправедливой муки. — Хотите повторить? — губы разомкнулись с трудом. — Да, — Люциус уже сбросил в сторону одеяло, он никуда не спешил, но не оставлял сомнения в своих действиях. Вжимал в кровать, подчинял, захватывал. — Пока в соседней комнате спит ваша умирающая жена? — Гермиона хотела, чтобы голос звучал брезгливо, с осуждением, отрезвляюще, как угодно, но не с такой животной тоской, нескрываемой обидой. Псина, ни за что получившая от любимого хозяина палкой по хребту. Ох, лучше бы он снова ударил! — Нам явно не хватает ясности. В сильных руках одеяло взмыло в воздух и ровно опустилось сверху, прикрывая нагое тело. Люциус подвязал халат и неспеша подошел к окну. — Я бы предложил тебе вина, но мой погреб разграблен. — И это не самая большая ваша проблема. — Почему ты решила, что Нарцисса умирает? — Люциус легко переключился на деловой разговор, будто не его внушительную эрекцию соблазнительно подчеркивала плотная ткань халата. У Гермионы же язык заплетался без всякого вина. Она и рада была закончить все так, и мучительно жалела упущенной возможности безнаказанно получить чужого мужчину. — Письмо. Я все же его прочла. Это вышло случайно, — пусть Нарцисса писала именно ей, но дрожащий голос наполнили извиняющиеся ноты. — М... письмо... Люциус, казалось, глубоко задумался. — Хорошая девочка не могла проигнорировать известие о болезни неприятной леди, как бы не относилась к ней? Жаркие, отчаянные просьбы матери... что в мире может быть более трогательного. Гермиона не спешила отвечать на риторический, даже издевательский в чем-то вопрос. Люциус сердился, и это легко угадывалось по его тону, излому бровей и нарочито вальяжной позе. — Моя жена никогда бы не написала подобного письма. Жалкое, тошнотворно слезливое, нарочито откровенное! А даже если бы и так, неужели ты думаешь, что после всего пережитого я не нашел бы сейчас способа ей помочь? — Значит ваша жена здорова? — поискав в себе радости за леди Малфой, Гермиона обнаружила только ужасающую пустоту. “Моя жена”, произнесенное не с теплом, но с гордостью, камнем ударило за грудину. Желание напомнить Люциусу, высокомерно рассуждающему о слабостях, его собственное падение ядовито жгло язык, но разум уберег от злословия. — Да, вполне. Чтобы избежать недоразумений скажу сразу: с Нарциссой вы обменялись одним письмом, в лучшем случае двумя. Вся остальная переписка была фальшью, и еще предстоит узнать, кто прикрывался её именем. — Этим неутомимым соглядатаям удалось ввести в заблуждение сначала Драко, потом меня. Не знаю с чего столько чести. Но, как бы то ни было... Я рада. Очень рада. Рада за вас. — Гермиона, тебе стоит позавтракать. Я распоряжусь, — Люциус мягко прервал поток её сбивчивых поздравлений. — Нет. То есть, да, наверное, стоит, но не здесь. Я хочу уехать. Скажите Драко. Гермиона попыталась облачиться в очередной изуродованный наряд, но вспомнив про палочку, забросила это дело и метнулась к прикроватной тумбочке. — Гермиона! — Люциус перехватил её, прижимая к себе. — Вечером роль любовницы тебя не отпугивала. — Мне нет нужды тут оставаться, мистер Малфой! Всех злоумышленников, покушающихся на состояние семьи, вы прижмете к ногтю, Драко повзрослел и является несомненно достойным наследником, ваша супруга похоже готова возрождать огонь в семейном очаге. — Нарцисса все поймет. Останься. Дрогнувшие губы сами сложились в улыбку. Остаться. Любовницей. Видеть каждый день Драко, сталкиваться в коридоре с Нарциссой, а может быть сидеть с ней за одним столом. Гермиона согласилась бы еще недавно привнести красок в супружеское ложе, проверила бы способна ли леди Малфой краснеть от смущения или извиваться от удовольствия. Люциус сделал ей неоценимый подарок - вернул рассудок и здравомыслие, неважно, как и зачем, но сейчас это играло не в его пользу. — Я пришлю вам порт ключ. Люциус никак ей не мешал, и это пробуждало противоречивые чувства. Опять между ними повисло многозначительное многоточие вместо точки, которую давно следовало поставить. Сборы заняли считанные минуты. Обрывки платья Гермиона бросила в камин, запалив заклятьем огонь. Только книги, белье, удобные свитера и пара джинсов. Многослойные монстры фасона позапрошлых столетий и плесневелых аристократических пережитков нетронутыми остались висеть в шкафу. Без жалости захлопывая дверцу, Гермиона с удивлением ощутила, что снова становится собой. Может не той собой, что пыталась лучше всех ответить на каждом уроке, но определенно уже не искаженной копией Беллатрисы или кого бы то ни было другого. Пока встревоженный Гарри не вышел из камина, без лишних вопросов принимая чемодан, Гермиона не верила, что беспрепятственно покинет поместье. Голос друга гулко толкнулся в украшенный потолок: — Теперь ты готова уйти отсюда? В гостиной пахло хвоей. Высокая ель свежая и нарядная продолжала попирать макушкой тяжелый свод. Шары, гирлянды, цветные ленты все еще не разобранные по коробкам и не убранные восвояси. Мэнор замер в празднике, как муравей в смоле. — Да. И скажу заранее, мне никто ничего не сделал. Просто, кажется, пришло время. Они стояли на лестнице. Люциус на нижней ступени напряженный, небрежный в наспех наброшенном камзоле, не подходящем под цвет к брюкам, Нарцисса спокойная и величественная на верхней. Кажется её взгляд был скорее усталым, чем холодным, но Гермиона не могла бы поручиться с такого расстояния. — Пошли, — Гарри мягко стиснул её ладонь, и трансгрессия схлопнула ненавистную гостиную, застывшие лица четы Малфоев и выбежавшего на лестницу Драко, слегка опоздавшего к прощанию. Вот и все. Можно начинать новую жизнь.