Красавцы и чудовище

На короткое время стало возможным представить, что войны не было, и мир светел, как десять лет назад, а Лорд и пророчество просто условности, части запутанной детской игры.

Новая жизнь встретила холодом и запустением. Гарри требовалось время, чтобы уладить формальности: подключить особняк к каминной сети, решить вопрос с доставкой продовольствия и бытовых мелочей, проверить чары и барьеры. Из-за этого пришлось обосноваться на Гриммо. Брошенный оплот семьи Блэк обветшал еще больше, был пуст и недружелюбно холоден. Гермиона все время терла ладони и подтягивала рукава свитера до кончиков пальцев. В гости к Поттерам она не напрашивалась, считая заботу, проявляемую Гарри, избыточной. Собственное жилье являлось слишком роскошным подарком, чтобы без угрызений совести принять его от друга. В старом доме жили призраки. Ночами чудился звон бутылок в комнате Сириуса и разговоры в столовой. Гермиона знала, что это всего лишь старый брюзга Критчер, но подолгу не открывала глаз, вспоминая напряженные, таинственные, а иногда и веселые каникулы на Гриммо. Все были живы, всё было проще. Вечерами Гермиона часто стояла у окна бесцельно глядя на пустынную улицу. Должно быть прохожие чувствовали себя тут не очень комфортно и потому так спешили мимо. Забавным показалось снять квартиру в одиннадцатом или в тринадцатом доме, коснувшись пограничья миров. Сегодня Гарри запаздывал. Последние три дня он приходил к восьми — ровно на ужин, заботливо приготовленный Критчером. Совместные вечера возрождали зыбкое чувство близости, сложившееся в лесных скитаниях, словно бы вечность назад. Переезд всё откладывался и могло показаться, что Гарри тянет нарочно, пусть не находилось разумного основания так думать. Размышления о собственном будущем для Гермионы почти всегда заканчивались плохо поддающимися контролю приступами паники. Страх возможных проблем при легализации относительной свободы оборотню, и того, что друг будет скрывать их до последнего, подтачивал изнутри. «Всё временно, всё пройдет» — это не работало, совсем не помогало, но Гермиона повторяла, как заклинание. «Всё временно.» Гарри чутко следил за её настроением и наполнял дом всем недостающим, будь то шампунь или писчие принадлежности. Его забота обволакивала со всех сторон, расслабляя, баюкала, и невозможно было не отогреться в этом тепле. На ужин Гарри приносил фигурный шоколад и марципан, апельсиновый сок из магловского супермаркета, когда забегал на обед. Знаки внимания, ставящие в неловкое положение, но такие приятные окружили Гермиону со всех сторон. Её улыбка становилась всё искреннее, а глаза живее. Сидя у камина было замечательно подолгу вспоминать о школе, беззлобно спорить или обсуждать работу, которую Гарри приносил с собой. Читая засекреченные отчеты, Гермиона подмечала неточности и со скрупулезностью компьютера просматривала подозрительные места. На короткое время стало возможным представить, что войны не было, и мир светел, как десять лет назад, а Лорд и пророчество просто условности, части запутанной детской игры. — Скоро полнолуние, прости, я не успел закончить с домом. Иллюзия покрылась трещинами и с тихим шелестом осыпалась к ногам. Карминные блики на стенах, танец света и тени на ковре усеяли блестки-осколки. Гермиона сморгнула внезапные слезы, преломившие отсветы камина.  — Я не чувствую ничего необычного. Люциус исцелил… Самое замечательное расположение духа, какое можно только достичь, обсуждая тонкости магического законодательства в течение двух часов, улетучилось без остатка. Воспоминание о любовнике кольнуло, заставляя поежится. Отсутствие Малфоя рядом ощущалось неправильно и переносилось тяжело, но за время, проведенное на Гриммо, она не вскрыла ни одного письма, пришедшего из Мэнора. Конверты неопрятным ворохом копились в тумбочке у постели. — Не знаю, что сделал с тобой Малфой, но у нас нет гарантий, Гермиона. — Что ты предлагаешь? Разговор свернул не туда. Люциус и ликантропия — темы табу, которые до сегодняшнего вечера удавалось избегать. — Гермиона, если я прав, то мы пройдем через это вместе. Гарри чуть наклонил голову, как делал всегда, готовясь спорить до последнего, прямо бык, выставивший вперед рога. — Вместе? — от мурашек, пробежавших по хребту, девушка вздрогнула так, что лязгнули зубы. — Вместе. Тут есть комната вроде допросной. Мрачное местечко, но я уже прибрался там. — Это безрассудство, Гарри! Если ты прав… Ты можешь погибнуть. Превращение было омерзительным, страшным и по-своему интимным. Гермиона с внезапной ясностью поняла, что может допустить к этому цирковому шоу только Люциуса, и в его глазах не появится ужас или брезгливость. Не будет и жалости. Тогда в гостиной он смотрел на зверя тем же взглядом, что и на неё. — Не волнуйся, там прочные кандалы, рассчитанные на великанскую силу. Если поставить кушетку, тебе будет удобно. — Нет. Гермиона спорила, заранее смирившись со своим проигрышем. Гарри не отступал, что-то решив. Последний аргумент бил ниже пояса, но девушка все же спросила: — А что скажет Джинни, тебе, ведь, придется несколько ночей провести вне дома? Выпад получился слишком смущающим. Гарри подрастерял боевой настрой, но быстро взял себя в руки. — Она привыкла. Я часто ночую на работе. Была во всем какая-то неуловимая фальшь. Зверь, надежно запертый внутри, вздыбил шерсть, и Гермиона прикрыла глаза, борясь с головокружением. — Ужасная, рискованная идея. Я устала. Давай решим завтра? — Гермиона, если ты не превратишься, соберем комиссию для освидетельствования. Тебя признают безопасной. Сил спорить не осталось совсем. Безразлично махнув рукой, Гермиона, отложив в сторону тяжелый талмуд по магической юриспруденции, свернулась в кресле. — Завтра, Гарри. — Хорошо. До завтра. Легкий поцелуй в макушку, бегло сжатое плечо и хлопок трансгрессии. Что-то неправильное, настораживающее, заставляющее ерзать и ежится. Если бы не бесконечное доверие к Гарри, Гермиона уже искала бы укромное местечко куда бежать. Спор, его огорчительная причина и вспышка звериных инстинктов выпили много сил. Девушка уснула в гостиной, когда погас камин, бормочущий что-то Критчер укрыл её пледом. Утром шел снег. Он лепился к окну, чтобы тут же стечь вниз мокрой дорожкой. Гермионе подумалось, что это последний, и к февралю потеплеет. Мандраж перед полнолунием лишил её аппетита. Девушка перекладывала книги с места на место и даже протерла пыль. Безумие и похоть, снимавшие всякую ответственность за любые поступки, растворились без следа. Попытки понять, как вмещались в ней таки чувства, не приносили плодов. В случившемся отсутствовало рациональное зерно, и как неуклюжий человек, внезапно удачно отбивший подачу или поймавший падающий предмет, не может повторить своего успеха, Гермиона не могла контролировать свое состояние. День прошел в тягостном ожидании. Против обыкновения Гарри не пришел к обеду, Гермиона решила, это для того, чтобы раньше вырваться вечером. Действительно, Поттер трансгрессировал, когда часы пробили шесть. Помятый, будто не спал всю ночь и не переодевший форменной мантии. Запах огневиски наполнил гостиную, воскрешая не лучшие воспоминания о Бродяге. — Ужинать будешь? Осуждающее «Гарри, ты пил?!» Гермиона оставила при себе, привычка всех поучать сгладилась с годами. — Да, что у нас сегодня? — Не знаю, Критчер еще не накрывал. Хочу сразу сказать, что всё еще возражаю против твоего присутствия. — Я просто посижу рядом, почитаю в слух. Представь, что ты сможешь сделать, если ликантропия отступила. Гермионе было что возразить. Нетрезвый Гарри не успеет среагировать, если превращение все же состоится, но проще самой было проверить кандалы, чем спорить. Апатия приглушала здравые мысли. Если Гарри решил, пусть так и будет. Ужинали молча. Гермиона безразлично ковырялась в тарелке, разглядывая повторяющийся орнамент на скатерти, Гарри, так и не дождавшийся замечаний, цедил огневиски. — Пойдем, все уже готово. Он тяжело поднялся из-за стола и сомнения вернулись к девушке с новой силой. — Гарри, — аврорская мантия выскользнула из пальцев, Гермиона лишь секунду держалась за рукав, но этого хватило, чтобы Поттер остановился. — Всё будет хорошо. Его широкие ладони нашли её руки и бережно сжали. Только глядя на то, как контрастно они смотрятся вместе, Гермиона задумалась об изменениях, постигших друга за последние годы. Он больше не походил на встрепанного подростка, возмужал, раздался в плечах. «Вырос», кажется, так сказал Люциус. — Верю, что ты знаешь, что делаешь, но если кандалы покажутся мне хлипкими… — Я сразу уйду. Обещаю. Допросная оказалась узкой комнатушкой с дверью, замаскированной прямо на лестнице, ведущей в подвал. Внутри на голом каменном полу стояли два светильника из глазурованного стекла. Их мягкие цветные блики и софа под клетчатым одеялом, стоящая вдоль дальней стены, делали помещение менее пугающим. Отсутствие окон и черные цепи, свисающие с потолка, возвращали к мыслям о камере. — Тут странно. Гермиона запнулась на пороге, но, пересилив себя, шагнула внутрь. — Может быть немного. Отбросив сомнения, девушка проверила кандалы. Гладкие и черные, они казались плотными сгустками тьмы. — Это надежные артефакты. Такие есть в Аврорате для арестов, но не используются. Маги совсем измельчали, — Гарри пьяно усмехнулся и упал на софу. — Всё безопасно. Клянусь. Чем дольше они находились в допросной, тем сильнее Гермиона сомневалась. Самым правильным показалось прямо сейчас протянуть руки, пока страх не перерос в панику и волк, ворочающийся под кожей, не вырвался наружу. — Давай. Метал жадно прильнул к коже, кандалы сжались, плотно обхватывая запястья, и раздались в ширь, из браслетов став напульсниками. Гермиона устроилась на софе рядом с другом, длины цепи хватало, чтобы свободно сидеть и даже лежать. По рукам вверх распространялся холод, под сомкнутыми слабостью веками поплыли алые пятна. — Помнишь, мы со всем справимся. Рядом приятно зашуршали страницы книги. Подступающее превращение заставляло балансировать на тонкой грани. — Почему. Так. Почему так возишься со мной? — Гермиона… Запах огневиски опалил обостренное обоняние, доставляя почти физическую боль. В голове вспыхивали и гасли фейерверки, от сухости язык приклеился к небу. Гермиона почувствовала шершавые пальцы, обхватившие подбородок. Чужое дыхание на губах. Теплое, близкое, пьяное. Люциус. Он много пил, всегда приносил в её тюрьму тяжесть огневиски. Руки отнялись до плеч, но Гермиона не боялась, она была манекеном, у манекенов часто нет рук. Люциус рядом, он придержит, не даст упасть, удариться лицом. Утешительный шепот, поцелуй, побудивший податься вперед. — Люциус… Надежные ладони исчезли, черное пространство захватили страх, одиночество и пустота. Одеревенелое тело упало на мягкое, но Гермиона не могла сдержаться. Она уже рыдала в голос. — Люциус! Он бросил, исчез. Помутившийся рассудок ухватился за всполох алой ткани и удаляющиеся шаги.