Красавцы и чудовище

Малфой жестко взыскивал за непоследовательность и глупость её поступков и собирался, видимо, сделать урок максимально запоминающимся.

После ухода мальчишек остались грязные чашки и странные мысли. Рон слишком громко возмущался Малфоями, среди прочих приглашенными на благотворительный вечер, и теперь Гермиона пыталась убедить себя, что решение посетить мероприятие никак не связано с желанием увидеть Люциуса. Из недомолвок Гарри стало понятно, что той пренеприятной ночью, проведенной в магических колодках, Малфой не просто появился на пороге Гриммо, но и был убедителен в своих аргументах против любых видов физического сдерживания в полнолуние. Настолько убедителен, что Гарри с утра щеголял синяком. При мысли о собственной значимости для этого мужчины сердце заходилось радостно, но здравое рассуждение немедленно отправляло его в желудок. Уходя-уходи, без трепетных замираний и несбыточных надежд, а светский раут всего лишь отличный способ вернуться к полноценной социальной жизни. Гермиона решила - если столкнется с Люциусом тет-а-тет, что в целом маловероятно - темами для разговора будет связь, благодаря которой он точно знает, когда ей плохо, и научная ценность исследования способов сдержать сущность оборотня. По мнению девушки скрывать такое от мира было настоящим преступлением. Скольких, подобных Люпину, удалось бы спасти от мук, если бы Люциус согласился написать книгу с подробным разбором метода. Она продумывала предстоящий разговор и так, и эдак, представляя, как будет держать дистанцию, смотреть, убеждать, сохраняя невозмутимость и независимость. Синее платье из каталога одного из многочисленных журналов, принесенных Гарри, соответствовало размеру и закрывало уродливые шрамы на спине и руках. Гермиона не надеялась найти что-то получше за такой короткий срок, и немедленно отправив заказ через камин, еще целый час заглядывалась на струящиеся и изящные, более женственные, с многослойными юбками, глубокими вырезами, внезапно желанные и недоступные наряды. Сборы и подготовка прошли, как в тумане. В сопровождении Рона без всякого предупреждения заявилась Джинни. Она заполнила собой сначала гостиную, а потом и весь неуютный, но уже успевший стать своим, дом. Джинни было много в постоянных одергиваниях Рона с требованиями поправить бабочку и пригладить волосы, в нарочитых попытках обняться по-дружески и посекретничать о том, о чем Гермиона предпочитала даже не думать. «Люциус» из её уст звучало святотатственно, «Рон» пренебрежительно, а «Гарри» обывательски, как упоминание о полезном девайсе для чистки картофеля. Сам глава семейства Поттер припозднился, но его появление превратило коттедж в филиал ада на земле. Гермиона мечтала снова оказаться в одиночестве в своем «Азкабане», только не глохнуть от переругиваний рыжих, не слепнуть от блеска пайеток на платье Джинни и не ловить на себе полный нежности извиняющийся взгляд Гарри. Чувства стыда перед подругой за недавний поцелуй она совсем не испытывала, только легкую грусть. Как минимум один в чете Поттеров был совершенно не счастлив. Через мучительный час, когда все были причесаны, припудрены, надушены и готовы к выходу, Гермиона внезапно осознала, что не позаботилась об обуви. Чтобы избежать новой волны суматошной беготни и криков, она трансфигурировала валяющиеся в избытке пергаментные листы в простую пару туфель, справедливо рассудив, что длина платья скроет любые изъяны. — Ну как я вам? Джинни вертелась перед единственным в доме большим зеркалом, поправляя и без того идеальную прическу. Маг-цирюльник, если верить бухтению Рону, драл за прием целое состояние, но затраты окупились благородным профилем миссис Поттер, хоть слегка уравновешивающим блестящий алый кошмар, по ошибке именуемый платьем. — Ты зря переживаешь, кудри тебе бы не пошли, — Гермиона твердо решила вливаться в общение, как бы тяжело это ни было. Джинни совсем не походила на себя прежнюю, как искаженное отражение, узнаваемая, но чужая, она будто специально демонстрировала худшие качества, все время украдкой посматривая на мужа. — Гермиона, — Рон галантно предложил локоть, умудрившись не выглядеть смешным, его бледной коже шел темный бархат парадной мантии, а рыжая копна волос, уложенная в тщательном беспорядке, делала из привычного простоватого парня настоящего льва, героя, капитана команды по квитдичу и на данный момент самого завидного холостяка магической Британии. Получив собственный счет в банке, Рон неплохо постарался, чтобы обойти Гарри хотя бы в экстерьере. Для перемещения использовали пригласительный порт-ключ, достаточно плавный, чтобы не упасть лицом в подъездную дорожку. Гермиона зябко повела плечами и оправила длинную юбку. Страх, коварно притаившийся за суетой подготовки, проявил себя в полную силу, стоило увидеть волшебников и волшебниц через окна большой приемной залы. — Гермиона, ты же замерзнешь! Рон, веди её скорее внутрь! На разноцветном песке дорожки серебрился иней, а каждый выдох обращался облаком пара. Гермиона безразлично скользнула взглядом по верхней мантии, предложенной Гарри, рассерженному своей нерасторопностью Рону и независимо кутающейся в теплую шубку Джинни. Предстоящий вечер обещал быть долгим. — Не стоит беспокоиться, мне совсем не холодно. Кажется, все ждали именно такой её реакции. Быть удобной на редкость утомительное занятие. Министерские представители, встречающие от входа, рассыпались дежурными приветствиями, в холле рядом с колонами замаячили крепкие фигуры охраны. Приятная музыка лилась из основного зала, захлестывала, обволакивая; дробили волшебный свет хрустальные люстры, посылая по стенам мягкие радужные пятна; Гермиона кивала знакомым и улыбалась под вспышками колдокамер, чувствуя нарастающую панику. Так много людей хотели задать свои вопросы, пообщаться или просто поздороваться. Гарри что-то рассказывал про хозяина особняка и древнюю историю здания, раньше это наверняка бы сработало, но теперь Гермиона его просто не слышала. Рон куда-то запропастился, стоило войти в зал, а потом и Джинни увлекла упирающегося мужа в сторону зычно смеющегося над чьей-то удачной шуткой Министра, к счастью, три допущенных на прием журналиста тоже последовали за парой. Высокий свод потолка не спасал от накатывающей паники, Гермиона задышала часто и поверхностно, потерянно озираясь в поисках выхода. — Мисс Грейнджер, для меня большая честь познакомиться с вами, — мужчина, словно выросший из-под земли, старомодно поклонился. — Ричард Квислинг, кандидат на пост Министра Магии в предстоящей предвыборной гонке. Как вам наш благотворительный прием? Зал перестал вращаться, сойдясь в фокусе на живом молодом лице говорящего. Его окружала особая энергия, свойственная харизматичным личностям. Гермиона моргнула несколько раз, подыскивая подходящий к случаю вежливый ответ, но собеседник оказался достаточно внимательным, чтобы избавить её от этих мук. — Вам дурно? Пройдемте на балкон? Гермиона позволила взять себя под ручку и проводить на один из балконов. Холодный воздух мгновенно проветрил голову и пробрался под платье сквозь нескромный вырез на груди. — Было бы плохо, если бы вы замерзли. Мистер Квислинг жестом фокусника извлек золотистую волшебную палочку, и на плечи Гермионы опустилась легчайшая белая накидка, похожая на плотное облако. Неласковые порывы ветра даже слегка не колыхали её краев. Шелковый кокон не сковывал движений, а дарил чувство защищенности. Также уютно укутавшись в одеяло, Гермиона стояла на балконе Мэнора разглядывая запустелый сад. Перед этим особняком парк выглядел роскошно даже зимой. Вечнозеленые растения, цветные дорожки и волшебные фонари удачно разбавляли сезонное уныние. Слабость отступила, будто её и не было. Гермиона нашла в себе силы улыбнуться и продолжить знакомство с “кандидатом в Министры магии”. — Это ведь не трансфигурация? Очень похоже на пар. Никогда подобного не видела. — Да, я использовал согревающие чары на определенном объеме воздуха, заключенном в подвижную форму. Вам уже лучше? — Да, спасибо вам. Скажите, контур формы задает температура моего тела? — Меньшего от вас и не ожидал, мисс Грейнджер. Плотность можно менять в значительной степени, мой отдел ведет исследования в этой области. Информация по большей части засекреченная, но я готов рассказать всё, что вам интересно. — Действительно? Гермиона еще раз обвела взглядом сад, чтобы не смотреть в глаза собеседнику. В Ричарде Квислинге было что-то невыносимо притягательное, будоражащее, вызывающее желания вполне определенного характера. Пока подконтрольные, но достаточно явные, чтобы начать беспокоиться. — Действительно. Я наслышан о вашем уме и был бы рад видеть вас в числе своих сотрудников. — Это так неожиданно! Я буду иметь в виду ваше предложение. А в каком отделе вы работаете? Квислинг лукаво прищурился, чуть помедлив с ответом. — В отделе тайн. Желание немедленно покинуть общество невыразимца боролось с некстати проснувшейся похотью. Гермиона уже ругала себя последними словами за то, что пошла с незнакомцем в относительно уединенное место. — Пока я не приняла ваше предложение, не стоит нарушать закон неразглашения. Гермионе оставалось только аккуратно свернуть беседу и надеяться, что Квислинг не заметит её изменившегося состояния. “Мерлин, как невовремя!” Всего пара слов, долетевших через раскрытую балконную дверь, заставили забыть и о Квислинге с его очаровательно хитрой улыбкой, и о болезненном пульсирующем ощущении внизу живота. В нескольких метрах от балкона вел деловой разговор Люциус Малфой. Его голос, как звук дудочки гамельнского крысолова манил, ярко выделившись в общем шуме. — Не с моим реноме сейчас браться за подобное предприятие. Боюсь, это лишь навредит. С другой стороны, если вас устроит анонимное финансирование... — О, мой дорогой друг! — речь второго мужчины сопровождалась отдышкой, его густой громкий бас не был создан для кулуарных бесед. — Я не мог и надеяться на твою поддержку! Обещаю, в случае успеха мы все останемся в выигрыше! Гермиона облизала пересохшие губы и с усилием вернула своё внимание Квислингу. Оставаться с этим мужчиной еще хотя бы минуту она не собиралась. — Прошу меня извинить, вынуждена вас покинуть. Я пришлю вам сову, когда буду заинтересована в работе. — Конечно, буду с нетерпением ждать. Гермиона не смогла бы точно сказать, как это получилось, но Квислинг снова склонился и на несколько секунд сухой жар его губ ожег её руку. Мимолётное прикосновения к голой коже отрезвило поднимающимся изнутри отвращением. Этого удалось бы избежать, надень она перчатки, положенные по этикету. Пренебрегая всеми правилами, Гермиона выскочила с балкона в противоположенную сторону от той, где слышался голос Люциуса. По коридору направо от зала была дамская комната, запримеченная девушкой еще до начала этой пытки. Если её получится достичь, вновь не нарвавшись на прессу, вечер можно будет считать удачным. Периферическим зрением Гермиона увидела, что двое репортёров бодро направились в её сторону, но Квислинг, вышедший с балкона, перехватил обоих. Лучшего времени для побега могло и не представиться. Уже на выходе она запнулась, оборачиваясь, желая хотя бы мельком увидеть Люциуса, но его скрывала пестрая подвижная толпа веселящихся волшебников. Не дожидаясь нового всплеска интереса к своей персоне, Гермиона покинула зал. Ей становилось то лучше, то хуже, слабость и похоть захлестывали непреодолимыми душными волнами. Огромные, распахнутые настежь двери, не отрезали от гула голосов и звуков музыки. Выделенные авроратом стражи порядка, охраняющие холл, подобрались увидев девушку в коридоре. Только тупой и ленивый не знал об “особенностях” героиня войны, а таких на обеспечение безопасности мероприятий с участием Министра не ставили. Под прицелом профессиональных взглядов Гермиона расправила плечи и неторопливо пошла в сторону туалета. Воздушная накидка Квислинга таяла за ненадобностью, оставляя за собой шлейф белесых спиралей. Чужое внимание назойливо массировало затылок, и это ощущение не исчезло даже когда холл остался за поворотом. Гермиона с радостью бы вернулась домой, но не хотела проходить мимо незнакомых авроров без Гарри. Страх перед посторонними людьми скользко ворочался в груди. Оставалось лишь злиться на собственную беспомощность и ждать пока кто-то из спутников хватиться её отсутствия и отправится на поиски. Справедливо рассудив, что туалетная комната будет весьма посещаема гостями приема, Гермиона пошла дальше по коридору. Это поместье совсем не походило на Малфой-Мэнор. Мягкий тёмно-синий ковер заглушал шаги, деревянные панели на стенах блестели от полироли, а на умиротворяющих пейзажах картин колыхались травы полей и кроны деревьев. Дом подкупал своей неброской роскошью. Гермиона сама не заметила, как забрела в полупустую галерею, из раздумий её вывел холодный голос Нарциссы Малфой. — Что ж, не могу тебя винить. Не в праве. Но не смей потом изливать мне свои сожаления о сделанном выборе. Гермиона замерла, как вкопанная, невольно становясь свидетелем чужого личного разговора. — Значит такого ты обо мне мнения? — Снейп привычно цедил слова, но даже сквозь эту отталкивающую манеру сквозила неприкрытая горечь. — Я поговорю с ним сегодня же. Нет. Сейчас же! — Северус! Пожалуйста... Не так! — Не так? Тебе давно стоит решить. После того как я принес клятву, ты вернулась, избавившись от внимания сестры и вела себя, как последняя шлюха, а теперь переживаешь за репутацию. Ты знала, что я не смогу тебе отказать - идеальная жена лучшего друга. Не в чем не смогу отказать! Прекрати тянуть мне жилы! Снейп шипел так яростно и отчаянно, что легко было представить, как горят его страшные мертвые глаза, раздуваются ноздри и алые пятна выступают на нездоровой коже. Гермиона тихо пошла в обратную сторону, до онемения сжимая пальцы на волшебной палочке. Два могущественных мага не поставили барьера, чтобы скрыть свой приватный разговор не иначе как от избытка чувств. Звонкую пощечину, доставшуюся Снейпу, слышали, наверное, даже в бальном зале. Хлесткий звук подстегнул перейти на бег, лишь достаточно удалившись от злополучной галереи, Гермиона пошла неторопливо и чинно, как и положено даме из хорошего общества. Мозг, привыкший все анализировать, уже разбирал фрагменты подслушанного диалога. Получалась невероятная история, где у Нарциссы и Снейпа что-то было еще до победы над Волан-де-Мортом, ведь сестрой, от которой та избавилась, чтобы вернуться к Северусу никак не могла быть Андромеда, а Беллатриса погибла в битве за Хогвартс. Клятва - что-то нужное Нарциссе и обременительное для Снейпа. Вероятно, защита Драко, крепко взятого на шестом курсе в оборот из-за промахов отца. И еще интонации, с которыми говорил Снейп, непривычно живые, пропитанные человеческой мукой. От бессильной злобы на Нарциссу руки сами сжались в кулаки. Люциус нёс её на руках через заснеженный парк, как величайшее сокровище, хотя мог бы обойтись чарами. Его любовь к жене была так велика, что не помещалась за стенами аристократического снобизма, и человек внимательный мог разглядеть её без труда. Когда они трапезничали за общим столом, Гермиона с затаенной завистью ловила взгляды Люциуса, направленные на Нарциссу. Как бы ей хотелось быть объектом этих лучистых счастливых взглядов! Именно поэтому Гермиона сбежала из Мэнора. Семья собралась вместе, время насильной любовницы истекло. Всё кроме нескольких коротких моментов было фальшью, близость принуждением: сначала плодом извращенного желания Волан-де-Морта, затем следствием необузданной похоти Гермионы. Настоящими казались те короткие моменты, когда Люциус работал над возвращением собственного влияния, а Гермиона, подобно верной собаке, сидела в его ногах, благоговейно ловя любые проявления ласки. Бальный зал был всё ближе, оркестр играл бодрую музыку, волшебники ели, общались и танцевали, пора было подумать о чем-то другом. Гермиона тряхнула головой, рискуя растрепать прическу, и подняла глаза от цикличного орнамента ковра, чтобы столкнуться взглядом с Люциусом Малфоем. Сердце скатилось в желудок, попутно завязав внутренности узлом, к щекам прилила краска. — Мистер Малфой, — легкий ничего не значащий кивок головы в знак приветствия. — Гермиона, кажется, тебя ищут друзья. Было похоже, что Люциус вышел проветриться. Его шикарный оливковый камзол, отделанный кожаным кантом, был расстегнут до середины, а шейный платок чуть ослаблен. Гермиона невольно впитывала каждый нюанс его внешности. Распущенные волосы вновь идеально платиновые и блестящие с единственной седой прядью, идущей от виска, крошечные капельки пота на лбу, едва заметные тени под глазами и четкие линии морщин у рта. Люциус выглядел безукоризненно: трость, перчатки, роскошь дорогих тканей и лаковой кожи. Яснее отполированного к мероприятию фасада, Гермиона видела, как он устал и обеспокоен. Способность разглядеть это сквозь совершенную маску зажгла искру радости, впрочем, мгновенно погашенную вихрем противоречивых мыслей. — Иди в зал, Гермиона, а то Поттер перевернет тут всё вверх дном, — Люциус тоже неприкрыто ел её глазами, и от его взгляда по телу побежали мурашки. — Пусть переворачивает, я рада вас видеть. Гермиона отдавала себе отчет в том, что не ответила ни на одно письмо Люциуса, что сбежала из Мэнора сама и сама хотела совсем порвать болезненные отношения, но сейчас она плыла просто от его присутствия рядом и мысль, что Люциус, пойдя вперед по коридору, наткнется на супругу в компании Снейпа, а может даже услышит часть их разговора, причиняла необъяснимую боль. Он будет раздавлен или сразу вызовет Снейпа на дуэль, погибнет или снова попадет в Азкабан за убийство. Гермиона не могла позволить такому случиться. Нестабильное с еще начала вечера состояние дало о себе знать безудержным потоком слез. Люциус немедленно потерял весь официоз, подойдя ближе. — Гермиона? — его голос звучал встревоженно. Гермиона подалась вперед, пряча лицо на груди мужчины, прижимаясь, она дрожала всем телом, руша и возводя логические башни каждой возможной вероятности событий и к своему стыду пыталась найти ту, где можно будет часто стоять так обнявшись. Его сердце билось загнано, как если бы он бежал, дыхание стало прерывистым, руки легли Гермионе на талию, стискивая на грани боли. — Глупая девочка, у тебя есть свобода, шанс на нормальную жизнь. Что же ты творишь? Что позволяешь творить с собой Поттеру? “Я волновался” — скрывалось в кажущейся небрежности его слов. Гермионе хотелось спросить о многом, но сейчас это многое не казалось важным. — Нас могут увидеть, пойдемте. Она не в полной мере отдавала себе отчет, когда вела Люциуса в туалет, к большой удаче оформленный современно, как в хорошем магловском кафе, и закрывалась с ним в кабинке. — Что происходит, Гермиона? — сиятельный Лорд даже помыслить не мог, о том, что способно прийти в голову маглорожденной девушке. Гермиона дрожала, но уже не от холода или страха, а от нестерпимого возбуждения. Она скучала безумно, беспредельно скучала по этому мужчине, даже не по электрическому импульсу, пробегающему от затылка до копчика при любом его прикосновении, а просто по возможности наблюдать, прикасаться, быть рядом. Кровь стучала в висках: “Сейчас, сейчас”, и даже боязнь быть отвергнутой не предостерегала от опрометчивых поступков. Целуя твердые губы, Гермиона еще думала, что делает это, чтобы отвести от Люциуса эфемерную беду; когда мужчина ответил, неистово вжимая её в себя, думы бесследно выветрились из головы. Еще ни разу она не чувствовала себя такой смелой, желанной, свободной, падшей, как сейчас, расстёгивая тугие пуговицы камзола, воюя с замысловатой пряжкой ремня. Люциус отстранился, чтобы вычертить сложный контур, заставивший воздух вокруг мерцать защитной сферой. Гермиона мазнула губами по его гладко выбритой щеке и опустилась на колени. Вряд ли удалось бы представить что-то более мерзкое и предосудительное в глазах замшелых аристократов, веселящихся совсем рядом, чем то, что она собиралась сделать. Пряжка ремня, две переплетенные змеи, наконец поддалась, Гермиона медленно выдохнула, унимая нетерпение, трясущимися пальцами распустила завязки на брюках, распираемых крепкой плотью. Руки сами тянулись приласкать бархатную кожу, размазать прозрачную каплю смазки по темному от возбуждения стволу. Она прикрыла глаза и, сжав член у основания, медленно вобрала его в рот, вызвав короткий, будто болезненный вздох Люциуса. Справа упала его перчатка, и теплая ладонь легла Гермионе на затылок, пальцы вкопались в волосы, безжалостно путая, лишая возможности отстраниться. Это было уже не просто согласие на любые действия, условия, на всё происходящее — соединение после долгой разлуки, человеческая жажда удовольствия, не обремененная моралью, сладкая грязь. Не останавливаться, сделать всё чтобы ОН не передумал, до отвращения насытится запретным плодом. Гермиона сгорала от желания, отпустив тугую шлейку контроля, опутавшую с ног до головы с того дня, как за спиной остались стены Мэнора. Слезы текли по щекам от приступов удушья при каждом долгом, глубоком движении; растянутое горло сжималось рефлекторными болезненными спазмами. Гермиона сама доводила до предела, до контролируемой асфиксии и тошноты. Шикарная брючная ткань заломами собралась в бледных пальцах, под ней, отвечая каждому смелому движению, напрягались крепкие бедра. Люциус подавался вперед мелко, часто толкаясь в жаркий рот. Он всё ещё терпел, не позволяя себе грубости. Гермиона чувствовала, как подрагивает его ладонь, придерживающая затылок, слышала сбитое дыхание, звучащее громче музыки в бальной зале. Она хотела бы захлебнуться в восторженном крике, чтобы каждый узнал о том, какое счастье её захлестывает, но захлебывалась каменно-твердым членом и не хотела прекращать умопомрачительную экзекуцию. — Гермиона... — сквозь сжатые зубы, едва владея собственным голосом. — Прекрати! Люциус не говорил, он хрипел, пытаясь не причиняя боли, оттянуть девушку за волосы. Это была совершенно новая и увлекательная игра. Гермиона не отстранилась, из чистого упрямства принимая глубже, утыкаясь носом в золотистые завитки волос. Её до алых пятен под веками вело от солоноватого вкуса, размеренной пульсации, предвещающей скорую разрядку. Люциус любил такое, не раз и не два в обманчивом спокойствии запертого Мэнора он замирал так, требовательно давя ей на затылок, слегка потягивая зажатые в кулаке волосы, но никогда еще не пробовал по-настоящему отстранить. — Встань. Приказной, пробирающий до костей шепот ввинтился в мозг. Гермиона чувствовала, что парой движений может закончить начатое и не испытать всё то, что Люциус уже пообещал ей одной лишь интонацией голоса. Пронизанная странной робостью, она выпустила свою добычу изо рта, жадно и длинно лизнув напоследок, поднялась с колен и вопросительно посмотрела на мужчину. Его глаза, демонически глубокие оловянные колодцы, горели сумасшедшим огнем, тяжелое дыхание сочилось сквозь бледные губы. — Я подарил тебе свободу от проклятья, свободу от себя, — Гермиона невольно поёжилась, давящие слова прозвучали слишком холодно и внезапно и не сулили ничего приятного. — Ты же всегда стремилась к свободе, равенству и прочим утопическим иллюзиям, и всё для того, чтобы при первой же встрече упасть передо мной на колени? Это было обиднее пощечины. Гермиона дернулась, склоняя голову и украдкой вытирая лицо от слез и слюны, неприятно стынущей на коже. Люциус, как и можно было ожидать, даже в такой ситуации держал себя в руках. — Итак, ты либо глупа, либо не умеешь ценить подарки. Первое исключено, значит второе. Сейчас ты можешь уйти, и я забуду об этом инциденте и не стану предъявлять на тебя права в последующем, но, если хочешь остаться - проси. — Люциус... я, — от расстройства все мысли перепутались между собой. Откровения о Нарциссе, собственные тоска и желание. — Как я должна просить? Кажется, я уже просила... Люциус пресек попытку снова опуститься на колени, крепко поймав за локти. — Нет. Ртом, но словами, а не так, как ты уже просила, — передразнил он с заметной издевкой. — Скажи, чего именно ты от меня хочешь. Гермиона готова была заплакать, похоть не спешила исчезать под натиском обиды. — Зачем вы меня унижаете? Последняя попытка воззвать к голосу совести провалилась. Гермиона со всей ясностью поняла, что либо выполнит требование, либо никогда не сможет рассчитывать с Люциусом ни на что, кроме светского разговора. Малфой жестко взыскивал за непоследовательность и глупость её поступков и собирался, видимо, сделать урок максимально запоминающимся. — Я хочу, чтобы вы овладели мной! — проследив все причинно-следственные связи, в здравом уме сказать подобное вышло довольно просто. — Скупо. Малфой, похоже, получал садистское удовольствие от ситуации. Черты его лица заострились, привычная ухмылка стала похожа на голодный оскал, а зрачки расширились. — Воспользуйтесь мной пожалуйста? — М? Серьезно? Как горничной или как справочником по школьной программе? Гермиона густо покраснела и, повинуясь порыву, прижалась, по-кошачьи потеревшись грудью. — Нет, как женщиной! Хочу, чтобы вы сорвали к гриндилоу с меня это скучное платье, хочу, чтобы вы растягивали меня пальцами и членом, хочу, чтобы поимели, как девку из Лютного! С каждым словом становилось всё легче и легче, словно расправлялась невидимая пружина, мешающая свободно двигаться и дышать. Гермиона не могла уже остановиться. Она хотела, хотела этого всего, а еще просыпаться и засыпать вместе, читать книгу, прислонившись затылком к мужскому плечу, наплевав на статус, нежные чувства Драко и игры Нарциссы. Люциус гипнотизировал немигающим взглядом, ловя каждое слово, насыщаясь этой агрессивной мольбой, как божественным нектаром. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... Гермиона сжала каменный член Люциуса, призывно торчащий из брюк и с нажимом, провела снизу вверх. Этого хватило, чтобы сорвать последний покров. Мужчина, коротко рыкнув, толкнул Гермиону к стенке кабинки, его руки впились в вертикальный вырез её платья и одним рывком обнажили грудь. Боль в походя прикушенном соске заставила девушку тихо всхлипнуть. Затрещал в ладонях узкий подол, Гермиона запрокинула голову, стукаясь затылком и не замечая этого, ища необходимые сейчас губы ради животных поцелуев, жарких выдохов в жадно открытый рот. — Люциус... Люциус... Левая рука мужчины, по-прежнему облаченная в перчатку, проникла под белье. Гермиона почти плакала, принимая жесткие пальцы в узкое влажное лоно. Из-за перчатки плавные движения были почти болезненными, убийственно чувствительными. Гермиона, задыхалась от ощущений, позволила подхватить себя под колено. — Хочу запомнить тебя такой... Люциус не спешил, почти держа в узде своё яростное безумие. От его изучающего взгляда, направленного на влажную, растянутую пальцами, выставленную на показ промежность, на покрасневшую от грубовытых сжатий грудь и призывно торчащие соски хотелось немедленно сбежать. Гермиона зажмурилась и даже отвернулась, но ледяное прикосновение к клитору заставило её дернуться и распахнуть глаза. Мужчина, хищно улыбаясь, продолжал удерживать её ногу на весу и медленно водил оголовьем трости по самым незащищенным местам. — Ты выглядишь слишком испуганной, чтобы я продолжал. Мне остановиться? — Нет, нет, пожалуйста! Гермиона слушала свой-чужой голос, отдаленно удивляясь той добровольной беспомощности перед низменными желаниями, которую вызвать у неё мог лишь один мужчина. А Люциус дразнил, давил своей властностью, цыкал на Гермиону, если она начинала ёрзать и крутится, чтобы получить в себя член, влажно ласкающий внутреннюю поверхность её бедер, вместо пальцев в перчатке или оголовья трости, формой вовсе не предназначенного для подобных игр. — Лицом к стене. Гермиона кончила, коснувшись горящими сосками дерева перегородки, по щекам побежали слезы облегчения. Теперь ей хватило бы сил уйти, но не ради этого она умоляла, на коленях вылизывала соленый член и безропотно принимала грязные ласки. Люциус был рядом, он шептал возбуждающе пошлую чепуху, размазывал её влагу по бедрам, растягивал пальцами саднящую задницу, изредка болезненно сжимая ягодицы. Накрытая его телом, Гермиона наконец получила желаемое. Пальцы преодолели тугое кольцо сфинктера, даря извращенное удовольствие, а член заскользнул в текущую смазкой промежность. Отдаваться сразу после оргазма, не заботится о том, что хлипкая перегородка ходит ходуном, кричать и скрестить в стену было прекрасно и болезненно-остро. Второй оргазм оставил сладкую опустошенность в теле и странное спокойствие в душе. Люциус догнал её, в пару движений излившись внутрь. Они замерли, загнанно дыша. Гермиона смотрела на пол, заваленный чистыми пергаментами - срок трансфигурации закончился и туфли снова стали бумагой. Под босыми ногами лежал шуршащий ковер, листы прилипали к ступням, перемазанные спермой и смазкой бедра холодил сквозняк. — Я скучал по тебе, — быстрый поцелуй в шею, заставивший Гермиону рвано выдохнуть. — Ты прекрасна и благородна в этом темно-синем платье. Самая красивая женщина на приёме. Рядом с таким чудом все мысли о благотворительности выветриваются из головы. Почему ты не отвечала на письма? — Я их не читала. Руки слишком дрожали, чтобы пытаться привести себя в порядок. Гермиона развернулась, сожалея о тесноте кабинки, не позволяющей отвоевать себе кусочек личного пространства. Лицо Люциуса стало серьезным, почти жестоким, сползшая было личина, вернулась обратно с поразительной быстротой. Он стянул перчатку, бросил её ко второй, скрытой слоями пергамента и, не вынимая палочки, повел тростью. Перчатки рассыпались черным пеплом, а тело будто лизнуло пламя. Гермиона с сожалением почувствовала, как исчезает приятная заполненность и стыдные подтеки на ногах. Еще одно движение, целое платье прижало грудь и спеленало бедра, а пергаментные листы описали круг у пола и собрались в пару хрустальных туфель. — Тогда не стоит и начинать. Сожги их. А туфли оставь себе на память. Обе. Щелкнул замок, и Люциус вышел, не проронив больше не слова. С мелодичным звоном разрушился защитный купол, возвращая к реальности. Девушка тяжело привалилась к стенке и прижала ладони к лицу, пытаясь сдержать слезы. Похоже, Люциус знал магловские сказки и не собирался быть принцем, бегающим за грязнокровой Золушкой. Каждый раз после тесного общения с ним Гермиона чувствовала себя попавшей под Хогвартс-экспресс, но все же... “Я скучал по тебе” — робкая улыбка тронула зацелованные губы. Гермиона ступила в лёд хрустальных туфелек, сегодня она унесет домой их и крошечный клочок нежности, живущий в четырех словах.