Одержимость

*** Вскоре начался учебный год и немного отвлек меня от навязчивых мечтаний о Юроше. А потом я познакомился с Петвой. То есть нет, строго говоря знакомы мы были с пеленок, но в выпускном классе нас внезапно посадили за одну парту, и я впервые обратил на него внимание. И даже удивился – как это такой милый омежка ходил столько лет у меня под боком, а я и не замечал! Внешность у него была не то чтобы примечательная, но в целом симпатичная. И фигуркой он был ладный и крепкий, и характер имел вроде не такой склочный и стервозный, как у некоторых местных воображал, мнивших себя первыми красавцами на селе. Он был милым и теплым, и очень вкусно, как-то по-детски пах, хотя зачем-то, поддавшись новой и совершенно дурной омежьей моде, перебивал свой запах дешевыми приторно-сладкими духами. И я ему тоже явно нравился. Во всяком случае, приглашение пойти вместе в субботу в клуб на дискотеку он принял сразу. Там, в темном прокуренном зале он сам крепко прижался ко мне во время медляка, обвил руками шею и уютно устроил голову на плече. Я таял от счастья и все никак не мог осознать, что впервые в жизни обнимаю омегу. Потом его пытались приглашать другие, но он всем отказывал и не отходил от меня ни на шаг. Позже он разрешил проводить себя, и, хотя от клуба до его дома было рукой подать, этот путь занял у нас целый час. А потом случился и настоящий поцелуй на прощание – первый в моей жизни, а может быть и в его тоже. Он вышел неумелым и почти невинным, но даже от этих робких сбивчивых касаний его губ возбуждение шарахнуло мне в голову и в остальные части тела. Мозги отключились. На миг показалось, что я готов завалить его прямо здесь, у его собственного дома, и даже если его папаша выскочит на меня с ружьем, не смогу его отпустить, хорошенько не отымев. Он это сразу просек. Замер у меня в руках, а потом ловко оттолкнул меня и юркнул в приоткрытую калитку. Но не скрылся в доме, а затаился в темноте - верно, сочтя забор в полтора метра высотой реальной преградой для потерявшего голову альфы. - Ну ты и горячий, Янек! – сказал он восхищенно, и большие глазищи так и мерцали в ночи. С глухим рыком я вцепился в штакетник. - Лучше беги домой, не то я за себя не отвечаю… Сам не знаю, что со мной делается... - Это ты мою течку почуял. - Течку?! Ты что, дурак что ли в таком виде по танцулькам бегать?! - Так она еще только будет, завтра или послезавтра, наверное. Никто еще не чувствует. Только ты. Значит, мы друг другу подходим. Понятно. Начитался всякой романтической хрени, какой полны глупые книжонки в мягких обложках. Но я не стал спорить. Мне было приятно думать, что я подхожу ему, а он – мне. - Иди домой, Янек, - ласково сказал он. – И не ходи сюда пока, ладно? А то папка рассердится. Он меня в эту пору готов вообще под замок посадить, такой старомодный! А если тебя рядом с домом увидит, то сразу все поймет… И тебе попадет, и мне. Не приходи, понял? - Да. А потом можно? - Потом можно. Да… Он растворился в темноте, а я, окрыленный, помчался домой. Те несколько дней, которые Петва провел дома из-за течки, я прожил, блуждая в любовном тумане. Помня свое обещание, я не приближался к его дому, но ведь ходить неподалеку мне не возбранялось. Я даже бинокль у папаши спер, и как-то после школы целый час провел в зарослях бузины, пытаясь разглядеть в окне моего любимого омеги хоть какие-то признаки жизни. Но окно было надежно зашторено, и удача мне не улыбнулась. Через несколько дней Петва появился в школе и показался мне еще красивее и желаннее. Настолько, что той же ночью я, позабыв стыд и страх, забрался в огород к старому Люцу, который выращивал самые красивые в округе цветы и продавал их на базаре у станции. Я сорвал три бледно-розовых гладиолуса и даже успел перемахнуть через забор, прежде чем чуткий до ворья хозяин выскочил из дома и с проклятиями погнался за мной. Мне удалось сбежать и даже сохранить в целости свой ценный груз, но вслед мне долго летела крепкая ругань. Потом старик еще долго ходил по домам с дознанием и обещал в случае чего не церемониться с паразитами и стрелять на поражение – хорошо, что хоть солью. Цветы я потихоньку подкинул Петве в окно, за что на следующий же день в школьной кладовке был вознагражден поцелуем куда более глубоким и долгим, чем первый. Я ходил не чуя под собой ног от счастья. Я был влюблен, и весь мир вокруг – этот серый, унылый, привычный с детства мир - стал мне казаться чуть менее безрадостным, чем всегда. Нет, я понимал, что дома у нас все такие же старые, и на ремонт ни у кого нет денег, что дороги раскисли от дождей, а люди не стали меньше пить. Но в целом картинка обрела краски, и я стал замечать, как хороша поздняя осень в своем блеклом, но милом глазу одеянии и как, оказывается, вкусно пахнет на улице, когда во всех дворах одновременно топят бани. Я даже стал лучше учиться, и некоторые предметы впервые в жизни показались мне не лишенными определенного интереса. Учителя недоумевали, но честно ставили мне заслуженные четверки, отец на радостях обещал в осенние каникулы свозить в город, а Петва светился от счастья и всем рассказывал, какой я умный и внимательный, и как мы с ним подходим друг другу. Мое недолгое счастье закончилось в одно промозглое, сумрачное и дождливое субботнее утро. Я обнаружил, что в доме нет ни корки хлеба и побежал в магазин. Наш магазин я любил. Любил душноватое тесное пространство, в котором иногда приходилось толпиться и потеть в очереди, если случалось чудо и завозили импортную тушенку или дефицитный зефир в шоколаде. Там остро и одновременно сладко пахло свежим хлебом, селедкой, табаком и сдобным печеньем. Этот запах, кажется, въелся в бревенчатые стены, и стал одним из неизменных признаков моей жизни. Я ворвался внутрь, спасаясь от дождя – разумеется, зонт я забыл, а единственную куртку с капюшоном извозил накануне, и ее пришлось стирать. Очереди не было – значит, и хлеба, скорее всего, не было. Но зато был Юрош. Я застыл на пороге, не в силах сделать ни шага. С волос текла вода, капая на плиточный пол. Влажный ворот противно лип к шее, словно кто-то собрался душить меня холодными мокрыми пальцами… Он стоял, облокотившись о прилавок, соблазнительно изогнув спину и выпятив зад, и что-то втирал молоденькому продавцу-бете, который только недавно устроился сюда на работу. - Ну что, придешь? – расслышал я. – Ты такой хорошенький, что можешь ничего не приносить, сам угощу. Как тебе такой вариант? Продавец мялся и краснел от его бесцеремонности, но выглядел польщенным и довольным донельзя. Они еще о чем-то пошептались, прежде чем соизволили заметить мое присутствие. Юрош обернулся и в упор посмотрел на меня. Я отступил на шаг и уперся спиной в дверь. Она скрипнула и натужно приоткрылась под моим весом. Если бы не удерживающая ее закрытой тугая пружина, лететь бы мне на улицу спиной вперед. - Ну, чего застыл, пацанчик? – спросил меня Юрош. - Давай, бери, что надо и мотай отсюда. Видишь, у людей серьезный разговор. И дверь закрой – холодно. Он поиграл белесыми бровями и многозначительно посмотрел на продавца. Тот еще больше покраснел и опустил глаза. На ватных ногах я подошел к прилавку. Юрош смотрел на меня насмешливо. Я рискнул и робко окинул его взглядом. На нем были те самые джинсы в обтяг, в которых он приходил к нам летом. А еще пижонская белая водолазка и черная дутая безрукавка – последний писк городской моды. - Хлеба нет? – промямлил я. - Есть один батон, но позавчерашний, черствый уже, – отозвался продавец. - Давать? - Давайте… - Что-то еще? Я помотал головой. - Ярик, детка, - сладко пропел Юрош. - Обслужи его по-быстрому. Мы с тобой еще не договорили. - Да о чем же еще говорить, все вроде ясно… - прошептал смущенный Ярик. - Так я жду? Часиков в десять? - Да… - Ну, вот и умница. Юрош сгреб с прилавка покупки – коробок спичек и пачку печенья и послал Ярику воздушный поцелуй. Тот хихикнул, а я к тому моменту уже готов был умереть – ну или убить их обоих. И состояние мое отнюдь не улучшилось, когда проходя мимо, Юрош – случайно или намеренно, кто его разберет – умудрился наступить мне на ногу. - Ох, милашка! – Он схватил меня за плечи. – Прости, я не нарочно! Очень больно? - Нет, - прохрипел я. - Точно? – он упорно пытался заглянуть мне в глаза, а я также упорно пытался их отвести. - Наступи мне, - предложил он, выставив вперед тонкую джинсовую ногу. Я смотрел на белый кроссовок с черной иностранной надписью и не мог понять, чего от меня хотят. - Наступи! – Он сжал мои плечи еще сильнее, чем едва не довел меня до сердечного приступа. – А то поссоримся! Топтать его заграничную обувь грязным резиновым сапогом было для меня настоящим кощунством, но я послушно наступил ему на носок. - Ну вот - теперь не поссоримся, - рассмеялся он и ущипнул меня за щеку. – Пока, милашка. Ярик! – это уже продавцу. – До вечера! Он ушел, оставив нас краснеть и умирать друг перед другом от чудовищной неловкости. Он ушел. Растаял его запах – его персональный пряный аромат омеги в самом расцвете сил, перемешанный с алкогольными парами и терпким сигаретным дымом. Но было уже поздно. Краски снова померкли. Мир снова показался мне серной унылой пустыней. Осталось одно вожделение. Острое, болезненное, грозящее перетечь в безумие и затопить мой неокрепший разум. Я понял, что для меня не существует других омег. Только он, Юрош, конченая блядь, пьяница и матершинник. Что только его я хотел и буду хотеть, и никакая влюбленность не приживется во мне надолго, пока эта потасканная деревенская шлюха будет маячить перед моими глазами. Да и было ли то, что я испытывал к Петве влюбленностью, если Юрош развеял ее в прах парой невинных касаний и минутой шутливого разговора? Я страшно боялся объяснений с Петвой, но в них не оказалось надобности. Он быстро почуял, что мой интерес к нему угас и отдалился от меня сам. Какое-то время я боялся, что он устроит мне сцену с обвинением или чего доброго, будет рыдать. Но он оказался с характером. Просто перестал обращать на меня внимание, в школе пересел за парту к хулигану и второгоднику Славко, и уже очень скоро прижимался к нему на дискотеке. Выглядел он вполне довольным и на весь класс трещал о том, какой сильный и красивый его альфа и как изумительно они подходят друг другу. Самое смешное, что я даже не расстроился. Но понял, что больше так не могу и, если не предприму никаких решительных действий в отношении этого проклятущего Юроша в самое ближайшее время, вся моя молодая жизнь пойдет под откос.