45 сантиметров любви

Ханамия не был уверен в происходящем с той минуты, как перешагнул порог собственной квартиры, заботливо поддерживаемый Имаеши под локоток. Вспышка гнева из-за неуместных шуточек про валяющийся в коридоре член отняла последние силы, и на кухне Ханамия скорее существовал, чем помогал Имаеши с ужином, притулившись на неудобном, но жутко стильном стуле. Имаеши, к счастью, понял все верно и перестал докучать шутками. Даже не пытался убить Ханамию своими навыками готовки — редкостное милосердие с его стороны! Сварил легкий бульон, уложил под одеяло и выдал лекарства, не забыв о дежурном стакане воды на тумбочке. Но Имаеши бы не был собой, если бы хоть раз сделал всё для удовольствия Ханамии, поэтому ночевать домой он не пошел, а остался в гостях, и, как высшая мера наглости — улегся рядом на кровати. — Я замерзну. Заболею и умру. И все ребята с моего потока слягут вместе со мной — кто же будет вытягивать идиотов? Ханамия только и смог, что зашипеть в ответ. Имаеши не был мизантропом, он обожал людей, копался в их душах и страхах, каждую личность рассматривал, словно держа в руках кусочек паззла, который рано или поздно найдет свое применение в его жизни. И хотя он частенько ныл о собственной излишней востребованности у окружающих, Ханамия знал, что Имаеши один бы не выжил. Слишком уж он любил такую жизнь — активную, полную людей и знакомств. После школы даже команду для уличного баскетбола подорвался собирать, хотя после вылета Тоо из кубка долго орал, что он «больше никогда». Ханамия не всегда понимал такого Имаеши. Но тот был хорошим другом — своеобразным, но другом, и он был благодарен. И поэтому, когда возня под боком прекратилась, Ханамия повернулся, устраивая горячий лоб на чужом плече, мстительно посопел — а пусть тоже заболеет, король драмы ходячий — и уснул. Мяч. Первое, что увидел Ханамия у своих ног — баскетбольный мяч. Он моргнул и осмотрелся: вокруг все переливалось, украшенное к праздникам, и слепило глаза до рези. Он наклонился, поднимая мяч, а когда выпрямился — уставился на Киеши. Последний был легко одет, тяжело дышал, утирая раскрасневшиеся щеки. — А, вот ты где! — Киеши улыбнулся — непривычно мягко и искренне, как никогда не улыбался Ханамии, и забрал мяч из его рук. — Спасибо! — он поклонился и развернулся на пятках, убегая куда-то в просвет между деревьями. Ханамия подумал, что упускает что-то важное, стоя столбом посреди пустой улицы, и полез следом, не обращая внимания на смесь из снега и грязи под ногами. Пару раз он едва не стряхнул мокрые капли с деревьев себе за шиворот, срезал путь по газону, и вывалился прямиком к сетке, за которой оказался старый корт. Расчерченный универсальным прямоугольником, он явно использовался под любую игру, от тенниса до футбола: были видны крюки для сетки и рамы от ворот, убранные за трибуну. Сейчас на площадке играли две команды, еще с десяток игроков сидели вокруг — в основном, бывшие ученики Сейрин, кто-то из Тоо и Кайджо, Шуутоку. Их распасовщик, похожий на встрепанного воробья в огромном сером шарфе крупной вязки — Такао — орал с трибун в поддержку своих, а на поле развернулась целая бойня за мяч. Ханамия осторожно примостился на досках с края: Киеши и Оцубо теснили друг друга в центре, вокруг них мелькали Мияджи и Изуки, а Куроко и Мидорима почему-то замерли под кольцами и перебрасывались недовольными взглядами с Кагами, сидящим на трибуне. У Кагами распухла щека — на ней проступал след от девичьей ладони, и Ханамия с уважением посмотрел на сидящую рядом Рико. На Хьюгу он старался не смотреть: очкарик вызывал у него какие-то неосознанные внутренние протесты, так и тянуло подразнить и выбесить, но сейчас численное преимущество было на стороне Хьюги, а значит — нечего и лезть в драку. Ханамия смутно помнил, что шел по каким-то своим делам, то ли хотел с Имаеши встретиться, то ли ждал Хару с важными новостями о работе, но почему-то свернул и сидел здесь уже битый час, здорово отмораживая себе все на холодном ветру. Впрочем, иногда его бросало в жар — когда игроки пробегали мимо, и давно забытые эмоции от межшкольных турниров словно вспыхивали в нем изнутри. В глаза вдруг ударил резкий свет, площадку ослепил свет фар: по другую сторону сетки припарковался автомобиль. Мерседес представительского класса, сияющий и жутко дорогой даже в слабом освещении фонарей, вызвал у всех присутствующих легкие вздохи зависти. Ханамия услышал знакомые интонации где-то далеко позади себя, на верхних трибунах: «У нас на таких только топовые модели ездили», и как ему лениво протянули в ответ: «Еще раз повторю: не Хорикита — не интересует слушать, завянь». Кисе и Аомине тоже были здесь. А значит, Ханамия попал на возобновившиеся встречи бывшего Поколения Чудес? Миленько. Хара называл это «конвентом для волшебных мальчиков и их верных магглов», за что неизменно получал в лоб от Ямазаки, почему-то полюбившего эту серию книг. Из машины выскочил водитель, открыл дверцу, и все увидели Акаши. Он что-то сказал, улыбнулся, помахав присутствующим рукой, и с царственной неспешностью прошел на площадку. — Добрый вечер, — Акаши улыбался. Ханамия изредка встречался с ним, и не мог не оценить, как сухая и вежливая строгость для университетского общения полностью отличалась от его текущего поведения: расслабленные плечи, мягкая улыбка и легкий прищур. Мимо него пробежал Кисе, через минуту, бормоча проклятия, спустился Аомине, подгоняемый в спину своей фигуристой подружкой. Сейрин помахали рукой в ответ, но с места сдвинулся только Кагами: воспользовался заминкой и встал рядом с Куроко, вертел в руках отобранный у него мяч. — Неожиданно рано, Акаши-кун, — заметил Куроко, когда общие приветствия остались позади. Ханамия в этот момент решил, что насмотрелся достаточно, и пытался оторваться от трибун, но джинсы словно примерзли, и как бы он ни старался, не мог сдвинуться даже на сантиметр. — Сегодня я исключительно по делу, — начал было Акаши, и резко замолчал: площадку вновь ослепило фарами, и на парковку подъехала новая машина. Ханамия аж воздухом подавился: представительский премиум! Такую улетно дорогую мазератти он видел лишь однажды, когда заносил документы к маме на работу, и заметил машину генерального директора на парковке. Штаны наконец-то поддались, и, буквально скатившись кубарем, Ханамия бросился к сетке: машина буквально манила его к себе. Не то, чтобы он был безумным фанатом, но в этой машине шарм и привлекательность были настолько высоки, что молча подождать в стороне он бы попросту не смог. Машина остановилась, хлопнули двери, и на дорожке появилась пожилая женщина. Сухонькая, невысокого роста, по-европейски строго одетая: темно-синее платье-футляр до колен, и меховая накидка. Колье на ее шее переливалось бриллиантами, а за камень, украшавший кольцо на безымянном пальце старушки, наверняка можно было купить себе небольшую европейскую страну в постоянное пользование. Присутствующие потрясенно молчали, и тут Киеши сделал шаг вперед, утер мокрый лоб и виновато улыбнулся: — Ну бабуль… Теперь тишину на площадке можно было рукой потрогать. Акаши удовлетворенно кивнул, и шагнул в сторону, пропуская властную бабушку в центр площадки. Киеши тоже подошел ближе. — Я же сказал, что доберусь сам. Ну, переночевал бы в домике, а завтра домой… Подумаешь. — Подумаю, что ты совсем нас не любишь, — строго произнесла эта пожилая леди, вынимая из маленькой сумочки белоснежный платок. Демонстративно прижав его к уголку глаза, она грустно вздохнула: — Тет-чан, мы с дедушкой уже не молоды… — Поэтому на выходных вы ездили кататься на лыжах с гор… — едва слышно пробормотал Киеши, не скрывая улыбки, и его бабушка строго посмотрела в ответ: — Поэтому надрать уши тебе нам будет сложнее. Не мешай бабушке. Так вот, мы уже не молоды… А ты заставляешь меня нервничать. Брать первую попавшуюся развалюху в нашем гараже и ехать за тобой! — она вздохнула еще тяжелее, а Ханамия чувствовал, как в его голове рвется этот чудесный шаблон о живущих в разваленной деревянной халупе стариках, у которых тусовался Киеши всю школьную жизнь. — Я знаю, как ты ценишь нашу летнюю резиденцию, но ведь там тесно… — Всего-то подземный бассейн, маленький спортзал и одна массажистка, — подсказал Изуки с задних рядов, но глухо булькнул, явно получив в бок локтем от Хьюги. — Тесно, я сказала, — невозмутимо продолжила бабушка, — и поэтому зимние праздники мы встретим дома, как подобает семье. Она оглянулась, смерила Ханамию, Аомине и Кагами одинаково презрительными взглядами, фыркнула добродушно в сторону Рико, и удалилась. Только перед тем, как уйти в машину, крикнула: — Но друзей своих можешь позвать в гости. Даже вон того, плюгавенького! — кивнув на Ханамию, бабушка села в машину. Взревел двигатель, и машина уехала за считанные секунды, но Ханамии было уже не до того: все обернулись и смотрели на него, словно бы заметив лишь сейчас. Он как наяву представил себе тот дом — с шестью спальнями, шестью ванными комнатами, панорамные окна открывали вид на весь город, а зайти можно было не только из подземной парковки, но и с вертолетной площадки на крыше. И каждая стена - в крови. Тяжело сглотнув, Ханамия прижимался спиной к сетке: прожигаемый недобрыми взглядами, он почувствовал, как всё тело моментально бросило в жар. И следом — в холод, пробирающий до костей, когда из толпы Киеши шагнул к нему навстречу, близко-близко, прижался лбом (мокрым и ледяным - остывший на таком ветру), и хрипло рассмеялся: — Сыграем еще раз? Ханамия закричал, дернулся в сторону и упал, приземлившись неудобно — от удара заныло колено и правый локоть, его мелко трясло и, кажется, мутило. Куль из одеяла, на котором он оказался, застонал, и оттуда показалась рука Имаеши. — Скотина… — пробормотал он, спихивая с себя трясущееся желе на пол, и кое-как откатился в сторону. — Худшее пробуждение в моей жизни. А я знаю, о чем говорю, я в лагере ночевал в одной комнате с Аомине, а когда он храпел — с Харасавой. Так вот, Харасава после пьянки храпит еще хуже… Но сейчас ты побил все рекорды, выкинув меня на пол. Собой. С пинка. Злодей! Имаеши кряхтел, и в другое время Ханамия бы обязательно пошутил про его стариковские замашки, но он все еще не отошел от увиденного во сне (слава всем богам, что это просто сон!), и мелко трясся на полу, едва не забившись под кровать. Выглядел, видимо, весьма жалко при этом, потому что Имаеши, внимательно присмотревшись, покачал головой, перетащил его на кровать и убежал на кухню. Ханамия успел задремать, тяжело и болезненно вздрагивая из-за опасения провалиться в новый кошмар, когда Имаеши осторожно потряс его за плечо и буквально влил в рот сироп, помог сменить мокрую одежду и обновил холодный компресс на лбу. Имаеши еще с полчаса бродил по комнате, собирая его вещи, осколки разбитого стакана из-под воды, который упал вместе с ними, и незаметно для себя Ханамия провалился в сон, на этот раз — без сновидений.