45 сантиметров любви

Киеши открывал для себя новые уровни падения на дно. Как в своих глазах, так и в глазах окружающих, но он ничего не мог с собой поделать. - А тебе никогда Имаеши странным не казался? – осторожно выспрашивал он у Хьюги. Хьюга посмотрел строго, потянулся к нему через стол – словно собирался проверить температуру ладонью, и хмыкнул: - Обычный он. Что ты к человеку привязался? Шестой раз уже спрашиваешь. - А Ямазаки? - Третий, - цедит Хьюга, прячась за меню. Разговор, мол, окончен, а не то добью то, что Ханамия не добил. Киеши не сиделось спокойно, он перебирал всех знакомых, даже включил себя в этот список, и пытался составить психологический портрет потенциальной любви своего бывшего недруга. Все равно, что подкидывать монетку, надеясь, что при падении она напишет реверсом по бумаге верный ответ. Или искать гея в темной комнате, не зная, есть ли в этой комнате кто-то кроме самого себя. На этом месте Киеши упрямо буксовал. Геем он не был, но, как услужливо подсказывал ему внутренний голос, «не был» - совсем не значит, что не будет в дальнейшем. Да и коллеги по работе не раз намекали, что попробовать всё в этой жизни стоит, если речь не о наркотиках, конечно. А в Америке Киеши был, порно с лесбиянками смотрел, посмеиваясь с огромных ногтей актрис, почему бы и не открыть в себе новые грани? «Потому что это Ханамия», - напоминал он себе. «Человек, которого ты так ненавидел сперва, что хотел убить. А потом простил. А потом возненавидел опять, и снова простил. Самый неоднозначный из твоих знакомых, за которого ты теперь чувствуешь ответственность. Может, это – какой-то стокгольмский синдром? Эффект висячего моста?». Но в стокгольмском синдроме жертва зависела от своего мучителя, а Киеши точно был уверен, что испытывает к Ханамии не болезненную зависимость. Это вот у Хьюги к Рико любовь была настолько сильная и болезненная, что переплавилась бы в зависимость, не начни они встречаться после выпуска. Жизнь Ханамия ему тоже не спасал. Нет, он ее, конечно, здорово разнообразил своим поступком, но, по большому счету, Киеши стоило благодарить Алекс, Ниджимуру и своих бабушку с дедом за своевременную помощь и поддержку – что дома, что в Америке. Да и кто знает, не случись на поле – где бы еще он выбил это колено, как тяжело и больно перенес бы операцию в другой раз? Хорошо, что друзья всегда были рядом. Кстати о друзьях - Киеши осторожно поднял взгляд: Хьюга прекратил держать оборону картонкой с прилизанными фотографиями бургеров, и теперь строчил что-то в лайне, весь из себя хмурый и деловой. Рико не смогла пойти с ними, практиковалась с детьми на общественных началах, и сейчас наверняка жаловалась Хьюге на непутевых новичков. Киеши был уверен, что в ответ Хьюга жаловался на него. Эдакий тройничок любви друг к другу, где третий – не лишний, а бывший и хороший. Хьюга фыркнул, поднял вдруг взгляд и – Киеши даже дернуться не успел – сфотографировал его. - Слишком довольная рожа у тебя, - пояснил он, - скину Рико, чтобы не думала, что я тут жизнью наслаждаюсь, пока она решила отдать долг обществу, связавшись с этой благотворительной организацией. О том, что это организация наняла Рико на полставки в качестве свободного консультанта, назначив ей весьма солидный оклад для студентки, Хьюга не говорил, но Киеши и без того догадывался, как он гордится. Решив, что не ему одному страдать, Киеши мстительно сфотографировал Хьюгу, дождавшись того момента, когда он, как и любой счастливый человек, отсылает смс-ку и улыбается так глупо, словно у себя в квартире от всего мира прячется, а не в кафе сидит. Хьюга моргнул, заметив вспышку, оторвался наконец-то от своего смартфона и резко пнул в голень под столом, широко улыбнувшись: - Скотина! Киеши отослал фотографию Рико, щедро довесив туда счастливых смайликов, убрал телефон и приготовился к ответной атаке, но на табло высветился номер готового заказа, и войну пришлось отложить на время обеда. Домой он пришел сильно после полуночи. Дед, воровато докурив сигарету, приложил палец к губам. Киеши знал, что дедушка вновь пообещал вести здоровый образ жизни, что при бабушке он даже отварные овощи ест с таким видом, будто мраморную говядину на стол подали, но раз в неделю дедушка тайком курил одну сигарету. Еще Киеши знал, что когда дед уходит к друзьям, бабушка вдруг «забывает», что она на диете, и с удовольствием ест шоколад, щедро усыпанный желейными мишками, солью и орешками. Ни одному из них нарушения диеты не вредили, но добавляли какой-то своеобразной игры в семейный быт, поэтому Киеши не вмешивался. Понимающе кивнув дедушке, он сбросил грязную одежду с себя в стиральную машинку, ополоснулся и, кое-как прикрывшись коротким полотенцем, босой прошлепал в комнату. С Хьюгой в итоге долго сидели в кафе, обсуждали новую работу Изуки и Куроко – сценарий для постановки, мистика и комедия в одном флаконе. Потом ели бургеры, и Киеши вдруг подавился колой, когда в толпе мелькнул темный затылок, напомнив ему о Ханамии. Хьюга многозначительно посмотрел и промолчал, но обеспокоенные взгляды преследовали Киеши остаток вечера. Хороший он всё-таки друг, этот Хьюга. А вот себя Киеши хорошим уже не мог назвать. Ханамия мерещился ему, Ханамия был геем, Ханамия мог быть несвободен – и почему-то очень его волновал. Киеши помотал головой, шумно выдохнув: скорее всего, его просто догнал вкус этой «Американской свободы», принцип «Хакуна Матата» уровня экспериментов в колледже - Ниджимура месяц убил, пока не догадался объяснить, что кроме детского мультика этой фразой еще можно удобно покрывать свой образ жизни, и не важно, чем ты занят – угоном мотоциклов или внезапным поцелуем с другим мужиком по пьяни. Если тебе так хочется экспериментов – почему бы и нет? Забудь заботы, Хакуна, мать его, матата. «Потому. Это же Ханамия», - едко напомнил он себе, и попытался представить… Ну, хотя бы вот Хьюгу. Попытался – и тут же свернулся в клубок, давясь смехом и отвращением. Хьюга был своим, настолько родным и близким, словно вторая кожа и первые любимые тапочки – знал все привычки, поддерживал в трудную минуту и даже не обмолвился ни словом о своей любви, когда Киеши согласился встречаться с Рико. Нет, это точно был не Хьюга и не внезапно взбушевавшийся гормон. В голове, словно калейдоскопом, пронеслись обрывки воспоминаний – падение, мерзкая улыбка Ханамии, его тонкие пальцы, щелчок, оглушительный, как набат. Как на втором году глаза застилало от бешенства и ненависти, а на третьем Киеши отсиживался в Америке, учился пить текилу и лизать соль с запястья после того, как Хьюга позвонил и сообщил, что Кирисаки Даичи в этом году не пересекутся с ними аж до финальных, да и там – если пройдут. Ханамия удивленный, с новой стрижкой, повзрослевший и посвежевший. Болезненный Ханамия, с румянцем и светлой, ровной спиной без родинок и пятен, горячий от температуры. Вежливый, усталый, бредящий и злой. Очень разный. «Потому что это Ханамия». Нет. Именно потому, что всё это – Ханамия, он и был нужен Киеши. И, раз уже Ханамия оказался геем, Киеши понял, что он тоже «оказался» если не геем, то готовым принять в своей жизни новые грани «Хакуна Матата». Нашарив телефон, Киеши быстро набрал: «Нам надо поговорить», - и сбросил смс-ку, насвистывая незатейливую мелодию песенки, мысленно прикидывая разницу во времени: в Лос-Анджелес уже давно перевалило за полдень.