45 сантиметров любви

Ямазаки сопел так шумно, что Ханамия буквально слышал, как он закипает изнутри. Краснел Ямазаки быстро – щеки густо заливало багрянцем, но если он не знал, стыдиться или орать, то всегда начинал сперва шумно дышать, пытаясь успокоиться. В другой ситуации Ханамию бы повеселила эта реакция, но он был уверен, что и сам выглядел не лучше. И ведь ни один не дотянулся до пульта, чтобы остановить уже это безумие. Актер на экране работал явно не за еду, как заметил Ямазаки, нервно посмеиваясь: парень прогибался в пояснице, красиво двигался на камеру и стонал с таким удовольствием, будто ему платили по сотням долларов за каждое движение задницей вверх или вниз. Хотя, кто этих актеров знает, может фильм действительно был так востребован, что в пересчете на минуты актер именно сейчас и зарабатывал свой очередной миллион. - Восхи… Восхуит… - Ямазаки булькнул и засуетился. Вскипел, не иначе. Нашел пульт, спешно отрубил трансляцию, ссыпался с кровати неуклюже, и, множественно извиняясь перед Ханамией, сбежал на кухню. Его крики в сторону Хары и всей родословной самого Хары слышались даже через две двери, но мало волновали. Ханамия, упав на подушку, зажимал глаза. В абсолютной темноте он всё еще видел эту округлую смуглую задницу, блестящую от масла и геля, и как актив опрокидывал или заворачивал пассива в такие петли, что у самого Ханамии бы спина сломалась. Он даже попытался привстать на лопатках, прогибая поясницу вверх – и, хоть на гибкость обычно не жаловался, все равно ощутил, как заныла спина. Свалившись обратно, Ханамия лениво перекатился на живот и обхватил подушку, подминая ее под себя. Вопли про Хару с кухни становились менее связными, больше напоминая куски из диалога, и Ханамия крикнул, чтобы Ямазаки передал привет – явно же позвонил и отчитывал теперь за ссылку. Ямазаки что-то буркнул в ответ, заиграла стандартная мелодия приветствия – это он на ноутбук, видимо, решил перебраться, и шум с кухни стих. Ханамия прикрыл глаза, потерся щекой о подушку, пытаясь расслабиться. Фильм вышел, ну… Познавательным? Впечатляющим? Да он буквально пошатнул все представления о мире и окружающих, и Ханамия теперь пытался стереть увиденное из своей головы и уснуть. У него даже получалось - незаметно навалилась легкая дремота, потом сон тяжело утащил за собой. Он был мутным и очень быстрым: во сне Ханамия бегал между актерами и Киеши, пытаясь измерить их рулеткой, якобы для какого-то важного доклада в университет, и проснулся, когда троица с готовностью расстегивала штаны, потому что руки, торс и спину он уже измерил. Ямазаки покосился на него, пробормотал, что если кошмары – то может молока теплого погреть или сказку принести, а потом ляпнул, что лучше из коридора член притащит, но под ответным взглядом быстро стушевался и ретировался к двери, только таблетки на тумбочке оставил. Пробормотав, что выйдет до магазина, потому что в холодильнике у Ханамии повесилась мышь, и он повесится сейчас рядом, если не раздобудет вредного фаст-фуда, Ямазаки стащил его ключи и ушел. Ханамия протяжно вздохнул и упал в подушки. Он отлежал себе всё, что только мог, но не чувствовал сил, чтобы банально пройтись по квартире, умыться, привести себя в порядок. Кстати о порядке – поерзав, он согнул одну ногу в колене и, немного помаявшись сомнениями, все же потянулся рукой к штанам. «Черт с тобой, Киеши Теппей, побудешь спонсором моих фантазий на сегодня». Когда часами пролеживаешь бока в кровати, открывается просто безграничная возможность для занятия всем тем, что обычно Ханамия откладывал до последнего: чтение книг, просмотр фильмов, самоанализ и глубокие раскопки залежей философии и анализа о том, куда же катится его жизнь. И если обычно он не опускался дальше вопросов своего повседневного бытия, в духе попыток понять, что связывает его с парнями, хотя они не однокурсники, или почему он по пьяни целовался с девчонкой, к которой даже не испытывал особой симпатии, то сейчас Ханамия лениво перебирал в уме историю своих взаимоотношений с Киеши Теппем, пытаясь понять, какого черта он вообще подрочил на его светлый образ несколько минут назад. «Ну, здесь был немало виноват этот порно-ролик», - можно сказать и так. Хорошо, новые впечатления и волнующее переживание. Плохо, что Ханамия почему-то представил на месте ведущего актера Киеши, хотя после истории с коленом он едва не полгода ходил и гордился, как его «нагнул». Видимо, побыть слабым и расслабиться – давнее желание организма, выдавленное рационализмом в бессознательное. И еще эти руки. Ханамия как вспоминал про переодевание – так по груди, от соска, который Киеши задел неосторожно, сразу же легким током и мурашками разбегалось по всему телу какое-то приятное чувство, не только моментальное возбуждение, а словно… Ну, словно бы он ждал большего. «Бессознательно ждал», - поправил сам себя Ханамия, кивая. Не то, чтобы этот жест был важным, но некоторый контроль над своей жестикуляцией всегда пропадал, когда Ханамия глубоко уходил в себя. Он тут же помотал головой, запретив себе развивать дальнейшие мысли и идеи, потому что в голове то и дело всплывал голос второго актера, призывающий то войти глубже, то сильнее, то просто стонавший на разные лады, и Ханамия попросту испугался, что в бессознательном кроется нечто большее, чем идея расслабиться и потерять контроль. К моменту возвращения Ямазаки из магазина он уже более-менее успокоился, признал, что находит сложившуюся ситуацию интересной, и даже разработал небольшой план мести Киеши за все те мучения, что сейчас испытывал. Прикинув, что наверняка впереди у него еще одна (а то и больше) доставки силами Хары, Ханамия собрался проверить Киеши на прочность самым тупым и банальным способом, который он знал от девчонок едва ли не со средней школы: он собирался влюбиться в Киеши Теппея. В переносном, конечно, смысле, но потрепать ему нервишки, и восстановить таким образом свои показалось Ханамии отличной идеей. Если бы он только знал заранее, чем эта затея обернется – вернулся бы в тот день и нахлестал себе по щекам, чтобы наверняка. Но он понятия не имел, а потому со спокойной душой выпил оставленные Киеши лекарства и откинулся на подушку, ища пульт. В конце концов, стоило признать, что все складывалось не так уж и плохо.