Проблемы

      После того утра мы всё время вместе. Джинён стал моей аксиомой в повседневной жизни: как оказалось, он перевёлся в мою школу в этом году, но в переводе возникли трудности — учителя в прошлой школе всеми силами пытались его вернуть. И Нён теперь постоянно со мной: на уроках, на переменах, после школы он забегал ко мне или же мы заходили в кафе его родителей — это было кафе-библиотека, что не могло не наводить на мысли об увлечениях парня. Мы сразу привыкли к присутствию друг друга, были вместе и доверяли свои мысли. Я никогда не любил делиться своими размышлениями, но что-то изменилось именно в общении с Джинёном. Он же обсуждал со мной книги, которые читал, хотя от других он отгораживался. Мы верили друг в друга больше, чем на сто процентов, это было единение душ, не меньше. Мы. И клянусь, что моя жизнь перевернулась — родители стали замечать, что я по-необычному весел, ко мне вернулось вдохновение после долгого его пребывания где-то за полярным кругом. Просто появилось желание жить. Жить так же, как и сейчас. Рядом с этим парнем.       Я написал ряд песен, которые нещадно хвалил Нён. По его словам, я даже умел петь. Честно, это не могло не радовать. Кстати, песни мне всё ещё необходимо записать — Джинён напоминал об этом чуть ли не каждый день. Да и я перестал сопротивляться. И оказалось, у знакомого Марка была студия для записи. Всё как будто было создано для исполнения мечты.       Но все эти мысли перебил ряд случаев. Для начала расскажу о месте. Всё разворачивалось в кафе, где я работал и куда Нён приходил на мои смены четыре раза в неделю. Там я познакомил его со своим хорошим другом — Ёнджэ, который, словно солнышко, каждый раз согревал меня своей улыбкой, когда я приходил мрачный и холодный, и растапливал тонкий лед недовольства. А Нён… Ревновал. Как бы смешно это ни звучало, но он ревновал меня к Ёнджэ, как дети — чистой и беспричинной ревностью, словно Ёнджэ собирался отобрать меня, похитить и никогда больше не отдавать ни ему, ни родителям. Он не отпускал меня на кухню, когда мой друг не принимал заказы, он капризничал, подзывал к себе в любое свободное время, но был милее ребенка. Всё его внимание было приковано ко мне. Я сходил с ума. Но самое главное произошло далее. Однажды в ноябрьскую пятницу моя мама заболела, и я не мог не помочь ей. Я дождался отца, чтобы тот караулил, и рванул в кафе. Конечно, я всех предупредил, но, прибежав на всех парах, всё равно долго извинялся. Хозяйка кафе была доброй и любила моё трудолюбие, поэтому обошлось даже без выговоров, но с улыбкой начальницы и словами, что я не виноват. Забегая в кафе, я не заметил одного. Одного парня. И, переодевшись, пошёл его искать, ведь Нён тут сразу после школы. Но я не нашёл его на обычном месте. Пришлось искать Ёнджэ, который работал за двоих. — Хён? Он там, в углу, видимо, не хочет, чтобы его видели таким… Думаю, он и тебя не очень-то захочет видеть. Удачи. — Он похлопал меня по плечу, поджимая губы. Странно всё это. Я подошёл к месту в углу. Оно скрыто ото всех глаз перегородкой и растениями, свисающими с потолка, как лианы. Он был там. И коньяк тоже. Нён был пьян, и он плакал. Во второй раз на моих глазах. И, честно, я почти не выдержал. Джинён лежал на столе, вытянув руки, и как будто спал. Я подошёл ближе, слегка дотронулся, словно боясь спугнуть. Он поднял на меня голову и открыл всего один глаз, пьяно кивая. — Дже-ебом, — Нён произнес это нараспев хриплым голосом и икнул. — Ты пришел, ик, радость моя. — Ёнджэ, сколько он выпил, чтобы дойти до такого состояния?! — я удивленно посмотрел на друга. — Всего лишь… — Не нужен тебе этот Ёнджэ! Отойди от него. Ты мой, отстань от него. Ёнджэ плохо-ой! Я ж ревну-й-ю. — Было бы смешно, но смешно, увы, не было. Нён притянул меня, обнимая за талию, и, дыша куда-то в пупок, пытался говорить всё это. Ёнджэ, видимо, уже слышал такие высказывания в свой адрес в моё отсутствие и просто продолжил. — Всего два стакана, и он в ауте. Он пришёл в неважном состоянии, и хозяйка дала ему коньяк. А он, видимо, не пьющий даже шампанское. — Всё это Ёнджэ доложил спокойно, пока я стоял с поднятыми руками и пытался разобрать, что вообще происходит. С поднятыми, потому что Нён сразу хватался за них и пытался приложить к щекам. Поэтому сейчас он просто обнимал меня и сопел в живот.       Мой друг пошёл к клиентам, а я решил всё-таки разобраться, что к чему, и бережно убрал его руки с талии. Сел рядом. — Нён, что произошло? — как можно мягче попытался спросить я. Вся эта ситуация пугала. — Что произошло? А что произошло, Бом-и? Что же? Же. Я тут… Напился. Представляешь? Ха-ха. А я напился. Ты представляешь? Умора… Ничего не случилось, хён. Совершенно. Сегодня я только шёл один сюда, сегодня только мой отец шёл не один, только отец шёл даже не с матерью, сегодня шёл с другой женщиной. А так ничегошеньки, Бом-и. Так ведь? — И он рассмеялся. Только я видел вместо смеха слёзы, такие же горькие, как и его хохот. Потом он взял мою руку в свои и приложил ко лбу. Он был горячим. — Хён, я не знаю, что мне делать. Моя драгоценная семья разваливается, отец ходит на сторону, мать страдает, а я… Я ничего не могу… Я могу… Спеть! Ёнджэ, ставь музыку! Мою любимую! — Сначала он говорил с закрытыми глазами, а потом внезапно вскочил и, шатаясь, на подгибающихся ногах пошёл в сторону сцены. Я его даже схватить не успел.       Как он мог держать равновесие, я понятия не имел, так же как и то, как он собирался петь в таком состоянии. Всё как будто сопутствовало тому, чтобы он спел ту потрясающую песню. По пятницам к нам приходит кавер-группа, но у них нет вокалиста. Что ж, вы, наверное, поняли, кто выполнял его роль. Когда он поднялся на сцену, заинтересованные взгляды, уже знающие его нежный голос, выражающий все спектры эмоций и чувств, сразу же уставились на него. Хозяйка приглушила свет, оставив его лишь над Нёном, который стоял с закрытыми глазами, пытаясь настроиться, направить чувства в нужное русло. Я подошёл близко к сцене, так, чтобы отчётливо видеть, куда направлен взгляд Джинёна. Когда же заиграла музыка, кавер на знаменитую песню, она охватила весь зал потрясающей атмосферой покоя и… Интимности? Каждый мог уединиться с самим собой или же со своей половинкой. Эта атмосфера была почти ощутимой, как одеялом окутывая слушателей.       Но когда Нён запел, я уставился на него во все глаза, я забыл своё имя, что я здесь делаю. Был он и я. Он смотрел прямо мне в глаза, одна бесконечность в другой, и пел. Пел так сладко, что, казалось, я готов был растаять. Пел про меня и себя. «Я перестал смотреть по сторонам, когда уловил твой взгляд. Ты не представляешь, что ты начал, ведь я пришёл просто повеселиться, а сейчас твои руки вокруг моей талии. Просто дайте музыке играть». Эта песня… Она была создана для нас двоих на тот момент. Мурашки бегали от макушки до кончиков пальцев и обратно, заставляя вздрагивать. Но я не смел пошевельнуться, не смел отвести взгляд и прервать зрительный контакт. Обстановка между нами двоими накалялась, она была слишком интимной, слишком… Просто слишком. С каждой секундой, с каждым словом Нён словно связывал меня и себя нитями: от сердца к сердцу, от руки к руке. Хотелось подойти вплотную, хотелось стоять так близко, чтобы видеть только его глаза и целую вселенную в них, и слушать эту песню бесконечно… Всё это время он не отводил взгляда, он пел для меня, я чётко ощущал это. Но почему? Разве есть причины петь мне песню с таким смыслом, если… Песня закончилась. Аплодисменты. Каждый в зале хлопал, люди были в восторге, даже музыканты были под впечатлением, под очарованием этого сладкого голоса. А мы всё так же смотрели сквозь. И я не выдержал. Я просто взял свои вещи, сорвал фартук, извинился перед хозяйкой мимоходом, сковал запястье Нёна стальной хваткой и убежал. Я не помню путь в дом Джинёна, ведь у меня дома были родители, а его — куда-то постоянно пропадали. Всё как в тумане. И тишине. Ни единого слова, лишь засыпающий Нён. Я очнулся только в тот момент, когда мы стояли в тёмной прихожей, озарённой лишь светом луны. — Пак Джинён. Что это было? — Которое «это» ты имеешь в виду? — Не шути со мной, — я начинал злиться. — Даже в мыслях не было, Им Джебом. Вдох. Выдох. Взгляд. Я приближаюсь к нему, он спиной прислоняется к ледяной стене, руки с двух сторон от головы и дыхание одно на двоих. — Зачем ты спел такую песню для меня. Я ведь знаю, что для меня. — Он смотрел на меня, словно на умалишённого, и я не понимал такой реакции. Всё казалось слишком сложным на тот момент. — Я никогда не считал тебя дураком, Бом-и, ведь трудно не понять. Я люблю тебя. — Чт… — Господи, Бом, я влюбился в тебя ещё тогда, под дождём. Ты у меня такой глупый…