***
Сирена визжала, как бешеная, и её звонкое дребезжание вызывало вибрации по всему телу. Маккой резко поднялся с кровати. За окном уже начало темнеть, пасмурный день погружался в сумрачный вечер. Маккою было некогда удивляться своему затяжному сну, он мигом нацепил шлем, сапоги и перчатки и, за секунду соскользнув по шесту вниз, помчался к машине. Ему казалось, что он был невероятно быстр, впрочем, как обычно, однако команда уже была в сборе и буквально секунд десять ждала его. Это немного, но брандмейстер всё же обратил внимание и снова задержал взгляд на Маккое, который, конечно же, это заметил. Как выяснилось, нарушитель со своими книгами находился в том же самом районе, где жил Леонард. И Паша… Всё бы ничего, Маккой был готов нести службу, но этот маленький нюанс заставлял его сильно нервничать. За две встречи юноша с кудрявыми волосами, впитавшими в себя запахи ночных прогулок, ни разу не сказал, что ему приходилось открывать хоть одну книгу. Однако потерянному пожарному было за него неспокойно. Каждый поворот, приближающий машину к пригороду, обдавал холодным ветром, каждое более сильное нажатие педали газа отдавалось эхом в груди. — Вы замечали, что основная часть вызовов случается вечером или ночью, когда уже темно? — голос прозвучал у самого уха Маккоя. Глава команды успел неслышно перебраться на сиденье поближе, — Я думаю вы замечали, — не дал ответить Спок, и немного улыбнулся. — Что стоит за этим, как вы полагаете? — он продолжил. — По-моему, люди в некоторой степени считают это доносом, в смысле чем-то плохим. А раскрывать чужую тайну лучше тогда, когда тебя никто не видит — в темноте… — вдумчиво ответил Маккой. — Странно, ведь это благое дело. — Да, но возможно, в нашем подсознании осталось что-то о том времени, когда люди отдавали время и средства ради книг. Либо ради чтения, либо ради написания. — Подсознание? Серьезно? Я и представить себе не мог, что кто-то знает подобные слова. — он снова ухмыльнулся, но было непонятно, отчего же забавит его эта ситуация. Маккой покраснел. Как ни странно, сквозь загар его кожи тоже могут быть видны приливы взбудораженной крови. — Не переживайте, я не стану кричать в ночи о том, что вы используете в своей речи такое слово, в то время как наша наука давно отвергла само существование подсознания. Маккою легче не стало. Он не мог вспомнить, откуда знал и понимал это слово. Брандмейстер снова отсел от него. Через минуту они прибыли на место. Это оказался небольшой домишко с маленькой белой оградой вокруг. В темноте и ограда и дом казались серыми. Камень упал с души Маккоя, когда он увидел незнакомый участок. Над улицей же собирались грозовые тучи. Внутри не оказалось никого, свет был включен, а от комода в гостиной тянулся небольшой след из разбросанных книг — кто-то в спешке схватил самые ценные и скрылся. — Всё по плану, вы знаете что делать! — скомандовал брандмейстер Спок. Пожарники разбрелись по комнатам, через несколько минут каждая из них полыхала. Люди, собравшиеся снаружи, остекленевшими глазами смотрели на огонь в окнах, на мелькающие тени пожарных, на пестрящий дым, тянущийся к небу через приоткрытые окна. — Вас высадить здесь, Маккой? — спросил Спок после завершения огненной миссии, когда вся команда возвращалась на станцию. — Вы угадали мои мысли, мистер Спок. Покидая «саламандру» Маккой спросил брандмейстера так, чтобы это мог слышать только он. — Вы когда-нибудь читали книги, которые мы сжигаем? — раскаты грома поглощали голос мужчины. — Конечно, и убедился в том, что они бесполезны, — хладнокровно ответил Спок, не внимая заговорщическому тону подчиненного, и дверцы машины захлопнулись перед лицом Маккоя. Молния озарила небо ветвящейся костлявой рукой. Леонард стоял так, будто он поражен этим чудесным явлением, но на самом деле его ошарашили слова брандмейстера. — И он читал книги… И он тоже читал книги?! Почему все вокруг меня знают о книгах что-то такое, чего не знаю я? — думал Маккой, — Его ведь вполне могли услышать, понять, о чем он говорит. Ох, если бы они только имели уши, если бы могли понимать… Спок только что подвергнул себя опасности. Теперь его не удивляло то, с какой естественностью он сам всегда принимал все странности Спока, его хитроумные замечания, его отстраненность. Спок схоронил глубоко в себе что-то, что было в зеркальных глазах Паши, несомненно он полная противоположность юноши, но у них есть одна общая черта — пропускать всё через себя и иметь собственный, ни на чей не похожий, взгляд. Ветер шевелил волосы на затылке Маккоя, своим холодком он напоминал дыхание вентиляционной решетки, укрывшейся в темном коридоре. Её бритвенные перекладины стояли перед лицом сутулившегося под ветром человека. По спине пробежали мурашки. Леонард не такой как Паша. Он не такой как Спок. Он не похож ни на одного человека, и даже сам на себя. Гроза гремела все громче. Небо трещало и разламывалось. Маккой стоял посреди пустынной улицы, обвиняя себя в трусости. Трусость сродни лихорадки. Она накатывает волнами, распространяясь от маленького мотора в груди. Она наполняет каждый волосок на теле своей энергией. Ты кусаешь ногти, запускаешь руки в голову, делая умный вид, а на самом деле ищешь место своим подрагивающим рукам. Ты самый сильный, самый большой человек, стоишь посреди гигантского шторма, ни разу не содрогнувшись под его стрелами, но ты беспомощный трус, пока не решаешься посмотреть в глаза самому себе. Глаза же Маккоя были слишком полны огня.***
Утро наступает неожиданно, в отличие от ночи, к которой нас подготавливает постепенно уходящее солнце. Мы гораздо больше готовы ко тьме, чем к свету. Тьма предлагает укрытие и покой, свет же наваливается горой ответственности, заставляет двигаться независимо от того, хочешь ты или нет. Мало кто просыпается задолго до первых утренних лучей, и даже само пробуждение — удар топором по такому беспечному бездумному темному путешествию. Песок. Теплый и оранжевый. Отпечатки ног. Странное белое одеяние, вроде того что носили посланники богов Древней Греции, обвивает стройное тело юноши. Он сидит на мраморном берегу, болтая ногами в прозрачной воде, искрящейся бликами. Его кожа загорела, а ранее темные звездные глаза смотрят лучистыми каплями из-под черных ресниц. Сквозь завитки волос пробивается какое-то далекое солнце… Он протягивает бронзовую руку, которую облепили золотистые песчинки. Подойди, Леонард. «Подойди, Леонард…» Образ растворился моментально, однако эти слова еще несколько мгновений эхом прощались с очнувшимся от глубокого сна Маккоем.