Факел и книги

Он проспал слишком долго. День уже вовсю занялся, и солнце освещало смятую бледно-голубую постель своим никому не нужным светом. Маккой посмотрел на пустующую сторону кровати — сторона жены была не в таком жутком беспорядке, в отличии от стороны мужа. Каким же одиноким он себя в этот момент чувствовал… Леонард вспомнил о минувшей грозе, о том как засыпал под громыхающие звуки рвущегося неба. Вскочив с кровати, он быстрым шагом подошел к окну и открыл его. До умопомрачения свежий, наполненный какой-то энергией, словно оживший после долгой спячки воздух, чуть ли не сбил Маккоя с ног. Воздух вобрал в себя запах пропитанной дождем земли, газона-гибрида и, может так казалось только Маккою, запах роз и жасмина, растущих у дома Павла. Лео вдыхал его как можно глубже, с закрытыми глазами отдаваясь неизвестности. Он не будет плохим, — говорил он сам себе, — этот день не будет плохим. Весь дом наполнился шумом «родственников», они смеялись, не понятно над чем, и говорили, не понятно о чем, часто обращаясь непосредственно к хозяйке дома. Кэрол с придыханием, смотря в сценарий и бесконечно кусая губы, активно участвовала в выдуманном разговоре. Маккой остановился в дверях и взглянул на жену. Она была как всегда прекрасна. Как те милые новые домики, которые вырастают за несколько часов словно грибы, продолжая город, расползающийся в разные стороны паучьей сетью. Как идеально заправленная роботами-слугами постель, без единой морщинки. Точно такая же яркая, как отполированная и начищенная пожарниками «саламандра». Однако, вблизи такая же грубая и шероховатая, точь в точь стены этих скороспелых домов. И как эта безупречно ровная отглаженная постель, ни разу не приглашает к себе в объятья. Как машина «саламандра» — капризная и вызывающая. Она прекрасна, да, идеальна. Но такая далекая и чужая. Между ними не расстояние в несколько шагов, между ними вековые стены. Маккой на миг задумался: «А если после работы я случайно забреду в другой дом, лягу в чужую постель, рядом с совсем чужой женщиной, будет ли это хоть немного отличаться от того, что есть сейчас?» Кэрол с долей тревоги посмотрела на мужа, словно прочитала его мысли. — Ты проспал. Ты опоздал на работу на четыре часа, — сказала она. — Почему же ты меня не разбудила? — Я не знаю… А вообще, это твоя работа, ты должен сам вставать. Не мне же учить тебя ответственности, — заключила она с умным видом. — Да, все верно, — Маккой подошел к ней поближе, — У меня сегодня выходной. — И похлопав, по спинке дивана, на котором сидела Кэрол, вышел из комнаты. Леонард вышел во двор и, потянувшись, решил открыть гараж. Гараж был пустой, и даже на его полках почти ничего не лежало, кроме нескольких ветхих истлевающих коробок, доставшихся по наследству о какого-то пра-пра-прадеда. Машины, соответственно, не было — основная часть зарплаты уходила на телевизионные стены. Маккой приоткрыл одну из коробок, на глаза ему попался гаечный ключ. Он взял его, присел, и стал крутить в руках, рассматривать. Он совершенно не понимал, для чего же эта вещь нужна, но штуковина приятно лежала в руке и выглядела забавно. В какой-то момент ему пришло в голову, что возможно Паша знает что это, ведь этот парнишка знает все на свете, но потом он отбросил эту мысль. Паша был… А кем был Паша? Вполне возможно, мальчишкой, который считает себя не таким как все, и который на самом деле такой особенный. А может, одиноким скитальцем с душой старца. А может, он просто не стареет телом, и всегда юн и свеж? Вероятно, он бы вписался в ряды тех светломыслящих, которые берут тебя за руку и ведут к тихим поднебесным местам. Его дом был окружен цветами, но кто знает, росли ли цветы в его комнатах. Паша любил своих дядю и тетю. Но он не всегда жил с ними. У него была и другая жизнь. Бывали и времена, когда его сердце не различало тех неведомых миру вещей. Но сейчас, он заметил, как один его сосед-пожарный задумался над гаечным ключом. Чем ни картина маслом? — Мне кажется, или сегодня вы что-то задумали? — Прозвучал теплый голос Паши в тон теплому дню. Маккой поднял глаза на парня и зажмурился, то ли от солнца, то ли пытаясь скрыть свое чересчур довольное лицо. Он был безумно рад увидеть Пашу. Так рад, что его лицо стало до неприличия счастливым. — Ты хочешь сказать, что это слишком странно для такого прожженного миром сухаря как я? — смеясь, ответил Маккой. — Нет, вы можете быть кем угодно, но только не сухарем, — сказал Павел, устраиваясь на стул, который стоял напротив, сидящего на небольшой каменной изгороди, Леонарда. — Я хочу знать что это, — Маккой вытянул руку и показал ключ. — Мне не дано знать все на свете. — Но ты ведь знаешь? — Да, — он смущенно засмеялся, — Это гаечный ключ. Инструмент. Его использовали в строительстве и ремонте, в основном машин. Но это все, что я помню. — Строительство. Ремонт машин… — Маккой с недоумением смотрел на металлический предмет. Леонард выглядел как задумчивая каменная статуя, сгорбившаяся под тяжестью времен, сидящая на одном месте невероятное количество лет. И лишь зеленая трава, покрывалась снегом, оттаивала, её забрасывало осенними листьями, а ветер шевелил её короткую густую собачью шерсть. — У вас выходной, мистер Мак… Леонард? — прервал Паша его повисшее в воздухе состояние. — Да, так и есть. Выходной, малыш. — Чем вы хотите заняться? — Я… я даже не знаю. Обычно я провожу время с женой перед телевизионными стенами. По большей части это пустое безделье. — Если тратить время на безделье, то пусть это будет настоящее безделье, в остальное же время я предпочитаю выдумывать. На Маккоя немного исподлобья смотрели два ярких глаза. Они улыбались. Это то, чем стопроцентно, железобетонно обладал юноша. Его глаза умели улыбаться, смеяться, отливать теми золотыми песчинками, что он видел в своем сне. Во сне? Ах, точно сон! Маккою будто выстрелили в лицо взрывом конфетти или окатили водой из тех самых каналов. Он вспомнил. Его мозг взрывался яркими воспоминаниями. Но не стоит рассказывать парню о своих странных снах-видениях. Надо что-то предпринять. — У меня в гараже стоят коробки, им сто лет, наверное. Давай посмотрим, что еще там осталось, — сказал он, всеми силами стараясь удержать нахлынувшее волнение внутри. Получилось не самым лучшим образом. Но Павел с самым невинным лицом принял игру Леонарда, у которого на лбу подрагивала вена, а сам он неожиданно, побагровел. — Я с удовольствием отправлюсь в путешествие по вашей истории. — Как ни странно, это так и есть — здесь вся моя история. Дом моих предков стоял на этом самом месте, — Они заходили в прохладное помещение гаража, освещенное дневным светом, падающим лучами из длинных узких окон — Отец говорил мне об этом. Старый дом снесли и построили то, что мы видим сейчас. — Да, предыдущий дом мог сгореть, ну или рассыпаться от старости, — мгновенно заключил Павел. Маккой опять бросил недоумевающий взгляд на Пашу, но отвечать ничего не стал. Он достал с полки одну коробку и поставил на старую тумбу. Паша, на секунду посмотрев на Леонарда, последовал его примеру, сделав тоже самое со второй коробкой. Маккой занес руки над одной из них, с такой же тайной, как это делают фокусники перед кульминационным представлением. На самом деле, его никогда не интересовало содержимое, однако сегодня он никак не мог понять почему. Ведь то, что есть в этих коробках, наверняка, единственное, что связывает его с семьей, настоящей семьей. Кэрол никогда не была её частью. Леонарду хотелось положить руки на грудь, почувствовать как бьются сотни сердец, сотни ушедших поколений, которые возможно, и только возможно, оставили одну единственную песчинку той связи, что ощущают люди, даже когда покидают дом, даже когда смерть превращает их в одиночек. Паша говорил, что раньше люди постоянно об этом думали, настолько, что верили в призраков и привидений. Или это одно и тоже? Содержимое коробки было прикрыто каким-то кусочком плотной ткани с выцветшим цветочным рисунком. Сверху лежали еще несколько металлических инструментов неизвестного назначения и черная шариковая ручка. — Замечательная ручка. Я бы все отдал за такую, — проговорил Павел. Рука Маккоя будто обрела свое собственное сознание и резко отдернула ткань. Железки с глухим звуком ударились об пол. Однако, в его голове они звенели лязгающим звуком, и сыпались и сыпались вниз. Внутри лежали книги. Маккой тяжело выдохнул. Его лицо оставалось безразлично-спокойным. — Не сжигайте их, прошу, — глаза Паши неотрывно смотрели на мужчину с детской мольбой. — Нет, не буду, — ответил Маккой голосом, который проваливался в него самого с каждой паузой и словом. Медленно отвернувшись от Павла, он побрел к выходу. Он смотрел как ветер шевелит верхушки деревьев над домами напротив. Павел также медленно, осторожничая в каждом шаге, подошел к Маккою. Легонько коснулся пальцами его руки. — Пожалуйста. Это все, что у вас осталось. Давайте взглянем хоть чуть-чуть. Маккой стоял, а его лицо, казалось, потемнело от печали. — Мы не будем читать, только посмотрим. Это не преступление, — Он чуть сильнее сжал кончики пальцев Леонарда своими. — Вернемся. — ответил Леонард не сразу. Они пошли обратно к коробкам, не замечая того, что еще держат друг друга за руки. Во второй коробке также лежали книги и разные мелочи. Было несколько фотографий. Маккой взял одну из них. Она была в рамке, черно-белая, и из-за стекла на него смотрел освещенный солнцем дом, покрытый сайдингом и с кирпичным основанием. Нецветная фотография, хранящая в себе яркость всех хороших дней, которая все равно казалась Леонарду какой-то зеленой. Рядом Паша рассматривал обложку книги о садоводстве. Самое большое что он сделал — это открыл корочку книги, дальше листать не стал. «Маргарет». Красивым, слишком наклоненным вправо, почерком был подписан левый верхний угол. Маккой замер, всматриваясь в тонкие буквы женского имени. Паша не поднимал ресниц, будто понимая, что это имя дарит Леонарду сейчас больше теплоты, чем живая женщина, сидящая сейчас в прохладных комнатах дома. Дальше лежало несколько книг об инженерном деле. И сейчас есть научные и профессиональные издания, однако они выглядят скорее как инструкции в несколько страниц. Поэтому Маккой был поражен. Он никогда не видел ничего подобного. Томик стихов Дилана Томаса в серой затертой обложке — кто-то из его предков все время его перечитывал. Тот самый дикарь в душе Маккоя снова изо всех сил начал давить на стены своего убежища, прося слова и свободы. Это именно он потомок этих людей: скрупулезного инженера, Маргарет, что любила выращивать цветы и деревья, неизвестного ценителя поэзии, который сам творил одинокими вечерами, записывая стихи дешевыми ручками. Это он должен держать в руках засушенные листья, спрятанные между страниц. Ему оставили послание в узоре из гаечных ключей, старых книг и фотографий. Ему, а не этой хмурой и потерянной оболочке, которую именуют Леонардом Маккоем. Человек посмотрел на Павла… Эта поразительно тонкая, кристальная как самый первый лед грань между людьми, охваченными чем-то, какой-то идеей, пусть это будут самые старые коробки с никому не нужным хламом, покрытые древней пылью. Да, порой двоим кажется, что их не разделяет ничего, что сейчас вся вселенная пронизывает их своими нитями, и они словно звезды висят на одном созвездии, поддерживаемые в пространстве неведомыми силами. И если есть магия, то сейчас все её рабы колдуют, на пользу огня в глазах этих двоих, лишь бы и дальше крутилась эта невидимая воронка, сближающая их души. Однако никто из них не осознает, насколько они на самом деле далеки. Вышедшие чуть-ли ни из разных эпох, твердый комок, который разворачивается только под светом юного ангела, и тот самый ангел, рожденный в цветах, в которых Леонард не видел шипов и колючек, потому что не думал о них и не знал. Не смотря на все, два разных мира стояли сейчас на пыльным прошлым, смотрели одинаковыми глазами, полные совершенно особенными чувствами.