Право Выбора

Молоденький, едва ли старше его самого, стражник забрал у него пояс с ножом, попросил, стесняясь, расплести косу и отдать шнур из нее и спросил, нет ли оружия, которое эрни Эккен Лойте должен сдать. Оружия не было, стражник что-то говорил ему, но не был сил слушать и Экке с трудом различал слова, складывая их в нужное — допрос будет завтра, нельзя шуметь, кричать и открывать щиты. Он и не подумает. Неужели это кто-то делает в тюрьме? Он еще с трудом понимал, как это случилось и почему он находится тут, в городской ратуше, где всегда был гостем на тренировках стражи, а теперь ему отвели комнату внизу, где темно, где простая деревянная мебель и суровый страж. Где Хильмар? Что с ним сделают? И как это все случилось? Замок провернулся за стражем четыре раза, и юноша остался один. Уже почти светало, ночь прошла так быстро, перевернув всю его жизнь. Зачем он пошел туда? Зачем поверил этому письму… Глупый, наивный дурачок, что еще мог бы сказать ему Хильмар? Ведь он не хотел идти, все два дня, что были означены в сроке, он сходил с ума, не знал, куда себя деть и чуть не решился рассказать все Кайэ. Кайэ бы сердился, это наверняка, но и дал бы совет. У него умный супруг, намного умней, чем сам Экке. Но Кайэ было не до него, да и встретились они всего один раз, когда супруг забежал, чтобы помыться и сменить одежду, скупо поцеловал Эккена, попросив прощения. Выборы завтра, и значит, всем не до него. Никто даже не заметил, что он не знает, куда себя деть. Много раз он решал, что говорить им не о чем, все было сказано в последней ссоре, тогда, когда он разбил лицо. Но потом память уводила его дальше, когда Хильмар еще любил его, когда говорил ласковые слова, когда были жаркие ночи… Этого было уже не вернуть, но и помнить о том что расстались врагами? Поэтому он пошел. Он вправду хотел только поговорить. Это был тот же дом, где они расстались весной, та же темная лестница, и та же комната. Только теперь он смотрел под ноги внимательней. Не оступился, и сейчас, вспоминая, пожалел об этом. Хиль ждал его, с вином. Они и раньше часто встречались так, чтобы и вино и ласки. Ничего не изменилось, словно и не было той половины года, когда они не виделись. Где был Хиль? Он так и не сказал. Они начали разговаривать, не обвиняя и не упрекая, не спрашивая. Экке не задал ни одного вопроса, просто слушая и не в силах уйти. Зачем ему нужна такая правда?! Зачем ему знать, что Хиль вправду сжег чужой дом, чужой род и скрывался в столице? Где еще же можно спрятаться в Келлин? Догадывался и раньше, по намекам, по недовольству, по исчезновению. И ах, да, не Хильмар…совсем не Хильмар — Гелан Хаодтар. Не сказал истинного имени и лгал, все время лгал. Зачем?! Он ведь слышал про Хаодтар, его искали уже год, если не больше, это известная история. Наверно и лгал о том, что это была просто месть, а не убийство. Теперь он и сам не знал, чему верить. Как он оказался в объятиях? Как оказался обнаженным, в руках Хильмара-Гелана? И даже тогда не подумал о ловушке. Будущий дознаватель, сын законника, супруг законника, ученик дознавателей. Это было хорошо, как глоток воды после долгого бега или подъема в горы, это последнее о чем он будет вспоминать, перед казнью или самоубийством, потому что другого у него ничего не будет. Его снова подвело тело, его проклятие и дар, когда он снова просто хотел наслаждения, ни о чем не думая, не в силах совладать с собственным желанием. Хиль или Гелан хорошо знал, что ему нужно и не лгал в этом, и был так честен в постели, что Экке забыл про Кайетана Ахолу, под тяжелым крепким телом, под той силой, с какой Хиль вдавливал его в кровать, чувствовал свой пот, текущий по спине, вкус вина на губах. Только так, по каплям можно вспомнить все, что случилось ночью. А потом был грохот в дверь, городская стража и дознаватель. Эккен потер руки, которые до сих пор болели от захвата, хоть он и не стал сопротивляться, еще не понимая, что на самом деле случилось. Его не били и не принуждали, просто захватив руки в замок, лишь потом позволив одеться. Его держали двое, пока скручивали Хильмара, вот уж о чьей чести не стали заботиться. «Я не хотел этого, Экке…» — последнее, что он услышал от того, кто даже солгал о своем имени. «Я надеялся, что ты не придешь, маленький Лойте, я надеялся, что ты распознаешь ловушку в моем письме, почуешь подвох. Ведь ты у меня умный мальчик, будущий дознаватель, законник, но ты не услышал и не прочитал между строк. Те, кто нанял меня, знали тебя хорошо, знали что ты придешь. Я не желаю тебе зла, я не желаю твоей смерти, но жизни моих детей и моей эрнис дороже всего, прекрасный эрни Экке. Ты нравился мне, горячий, чувственный, искренний, очень красивый. Один раз ты уже прошел по краю смерти, когда заговорил про поджог. Я испугался, эрни, испугался по-настоящему, что Войтан Тиадар перехитрил меня и моих владельцев. Я думал, не убить ли тебя тогда. Но тогда я бы убил и свою семью. Ты даже не представляешь цепь тех событий, что привела нас с тобой к этой ночи. Мое преступление, моя месть, потом моя семья оказалась в плену, и я очутился на цепи чужих интриг. Сначала это казалось легко — привлечь тебя. Что может быть приятнее, чем спать с красивым юношей? Я обманывал, я уходил от твоих вопросов, возвращался к хозяевам, выполняя их поручение, и чуть не испортил всю их задумку, когда ты ушел от меня в гневе, когда я дал волю чувствам. Меня крепко за это наказали. Но я исправил свою ошибку. Я не хотел бы быть причиной твоей смерти, но это уже решено не нами. Я надеюсь только на то, что твои родичи найдут возможность спасти тебя. Меня уже не спасет ничто». Совсем скоро рассвет, значит уже утро, из окошка под потолком тусклый свет. Юноша улегся на одеяло, теплое, но колючее, пастушье — такое делают на равнинах из полос шерсти, завернувшись в него можно было спать даже на снегу. В комнате было холодно, и он завернулся в одеяло целиком, пытаясь согреть руки. Ему остается только ждать. Наверно отец и Кайетан уже знают и это катастрофа для них. Страшно себе представить, что сейчас творится у Лойте. Наверно отец хочет его убить, и совершенно справедлив в этом желании. Мало били в детстве… Не надо даже быть умным, чтобы понять, что это ловушка, в которую он зашел так бездумно и ловушка не на него — на отца. Его жизнь никому не нужна и утечет как вода сквозь пальцы. Даже если его обвинят только в супружеской измене, отец не сможет быть главой управы, Кайетан не останется там работать, а значит, он просто подвел свою семью под большую беду. Отец, мама, Инце, Невен, Брет, Оррис, малыши, эрнис — такая огромная семья и одна его глупость пустила все под откос. Кайетан… Разве он желал ему зла? Если супруг спросит «ты думаешь только задницей?» — ответ будет очевиден. Тупая похотливая тварь Экке. Ему никогда не вымолить прощения у родичей. И он бы не простил. Жаль, что забрали шнурок для волос. Это постыдная и жалкая смерть, но ее забудут быстрее, чем суд над сыном главы управы. Даже его знаний достаточно, чтобы представить обвинение — связь с преступником и супружеская неверность. За первое могут наказать по-разному, но второе очевидно. Скорее всего, тот, кто это придумал, хочет, чтобы умерли оба. Никаких выборов сегодня не будет, а будет скандал и лакомая сплетня для всего города. Бедная мама… Ему было страшно, как в детстве, когда его оставили одного в доме, и хоть теперь ему тридцать, за окном нет бури, а в ратуше наверняка полно мужчин, но ему страшно от того, что он натворил. Самоубийство для слабых… Но он еще не решил, слаб он или силен, хватит ли у него сил взглянуть в глаза Кайетану и отцу? Кайэ, как хочется сейчас поговорить с ним, и как поздно доходят до разума самые простые вещи. *** Ойхе Лойте молчал долго, так долго, что Кайетану стало страшно и понятно, что в той бумаге, которую им принес гонец в гвардейском кафтане, что-то жуткое — что еще может быть в письме, которое принесут на рассвете в пустую судебную управу? Настолько жуткое, что даже у его всемогущего тестя нет слов, а сам он не мог спросить, потому что слышать о беде не хочет никто. Эрн Ойхе сидел за своим столом, заваленным бумагам и книгами, закрыв лицо руками и наглухо сомкнув щиты. — Лучше бы я убил его своими руками… — наконец-то отнял руки от лица Ойхе. — Мне надо было просто ударить получше и разбить ему голову, когда я был в гневе. На, читай. А потом ты сам пожалеешь, что он не мертв. «Эккен Лойте, супруг Кайетана Ахола, арестован… Связь с преступником, разыскиваемым Геланом Хаотдар, убийцей, поджигателем… Очевидная супружеская измена… Находится в городской ратуше». Это невозможно. Он только вчера утром виделся с Экке, когда улучил время зайти домой, сменить одежду и Экке был рад ему, Экке улыбался, и загрустил только тогда, когда дело окончилось одним поцелуем. Оставалось потерпеть до завтра, которое наступило сегодня, когда будут выборы, когда эрн Ойхе снова примет эту должность. Кайетан ждал этого дня — ему обещали неделю наедине с супругом, и он уже купил подарок — восхитительной красоты пояс, с чеканным узором, с множеством подвесок и серебряных бляшек, Экке бы понравилось. А еще бы ему понравилось провести седмицу в постели. Экке арестован. Супружеская измена и связь с преступником. Будет допрос, и тогда решат, когда будет суд. Теперь ему тоже нечего сказать. — Гори все это! — Ойхе спихнул все со своего стола, бумаги разлетелись по кабинету, и Кайетану стало жутко, потому что тесть открыл щиты, в которых был гнев и боль… — Скажи мне, чем я это заслужил? Что я сделал не так, чтобы наступил этот день? Я что, не любил его? Разве он видел войну и голод? Чего ему не доставало, скажи мне? Почему мой сын вырос такой безмозглой тварью? — Я думаю, это ловушка, — аккуратно сказал Кайетан, с трудом находя слова, — я не думаю, что бы он хотел этого сам. — Ты не думаешь?! Ты половину года живешь с моим сыном и не знаешь, чем он думает? Своей задницей он думает! И думал ей всегда. Конечно это ловушка, конечно, мой сын знал, что ничего не бывает так просто, я тысячу раз твердил ему об этом. Будь осторожнее, Экке, драгоценный мой сын, любимый мой мальчик, не сломай голову и нашу честь. Я много раз вытягивал его из передряг, я бил его, чтобы он перестал лезть туда, где сломает голову. Мне было стыдно потом за эти удары, но он был жив! Жив, сыт, обут, одет, он учился тому, чему хотел. Что мне стоила эта идиотская затея с управой Тиадар?! Сам Войтан за него просил… Чтобы несколько лет учиться и потом быть застреленным на равнинах. Я тут уступил ему. В чем я ему отказал? Ни в чем. — В браке… — наверно пора это сказать, самое время и самое неудачное время. — Он не хотел быть моим супругом. Экке потом сказал. Он не любит меня и не любил бы. Я иногда чувствую себя как насильник. Наверно он любил этого, Гелана… — Я тоже много чего в жизни не хотел, — эрн Лойте сделал самое неожиданное, достал бутылку вина и обошелся без стакана, — я очень многого не хотел. Не хотел голодать, не хотел работать как проклятый, я не хотел наживать себе врагов, я тоже мог бы жениться на женщине, которую полюбил бы сразу, а не через несколько лет, когда родился Инце. Я не хотел убеждать своих сыновей жениться на тех эрнис, на которых было нужно. Или может я хочу тут ночевать, а не спать со своей Элине или играть с внуками? Я все делал для семьи и ничего никогда для себя, Кайэ. И тебя выбрал потому же — ты точно такой же. От него требовалась одна жертва, и ты не самый плохой для него супруг. Конечно, стоило бы найти жеребца, который бы трахал его без остановки и держал в спальне, выпуская только на учебу, но такие не нужны в моей семье. И молодость слишком быстро проходит, чтобы выбирать супруга задницей, а не головой! — Нам надо думать, что теперь делать… — это бессильный гнев, но эрну Ойхе очень больно. А ему самому холодно внутри и не верилось — неужели это его Экке? Темные вьющиеся волосы, улыбка — теплая или совершенно детская, трогательная обида, такая, что хотелось потрогать мальчишку за щеку. — И кто это мог сделать. И как. — Что теперь делать? Да ничего, — пожал плечами эрн Ойхе, словно вернувшись из отца в судью. — Меня отстранят от всех дел до конца суда, а я напишу письмо, где попрошу князя Эарана освободить меня от должности. Подожди пару часов, начнется беготня и принесут предписание из княжеской канцелярии. Кто мог сделать? Да кто угодно, я назову тебе в горах самое малое пять родов, кто желал бы этого больше всего, и не перечесть в Келлин и на равнинах. Я восхищен тем, как это сделано. Ведь не один день готовили… И как все вовремя сошлось. Где Войтан Тиадар, у которого я мог бы попросить защиты для своего сына? Ярл Войтан у людей, эрна Войтана послали на переговоры в Тармай, его не будет до зимы! Где тот прощелыга, с которым пьет Экке, из стражи? Его тоже нет в городе! Никаких выборов не будет сегодня, Кайэ Ахола. Мы с тобой можем ехать домой и сказать женщинам черную весть, о которой еще не знают. Гаденыш! Хоть бы о матери подумал! Она любит его больше всех… Что я скажу своей жене? Я могу ей пообещать, что он будет жив? Нет. У тебя нет эрнис, и ты не знаешь, что такое приносить ей такую весть. Что я скажу его братьям? Что они потеряли все, благодаря своему любимому младшему Экке? Что я скажу эрнис моего дома? Что нам надо убраться из столицы, потому что только в горах можно снова встать на ноги, после того как мне перерубили колени? Что теперь только и будут, что перемывать нам кости? — Я хочу поехать к нему, спросить, почему он так поступил?! — горько, где-то в горле было горько, а в груди больно. — И может, ему нужна одежда или еда? — Петля ему нужна, чтобы удавиться и на мои глаза не показываться! Тебя никто не пустит до допроса. И после него не пустят. Скорее всего, те, кто будут его судить и устроили все это. — Вы, правда, желаете ему смерти? — жестоко задавать такой вопрос отцу, но сейчас Кайетан не чувствовал ничего кроме боли и страха. И гнева почему-то не было. Может он еще не успел понять, что на самом деле случилось? — Лишь бы он сам ее не желал. Я не знаю, кого просить за него. Эаран не вступится. Я могу упасть в ноги и просить его о помиловании, и я хочу этого, но не могу — мой сын виноват. Я слишком хорошо его знаю, чтобы верить в его невиновность. И достойно ли судьи просить помилования там, где других казнили? Честно ли это, Кайэ? Мы за этим сюда пришли и за это я боролся всю жизнь? Поехали домой. Нам тут делать нечего. **** Уснуть он так и не смог. Ему было ужасно холодно, и Эккен не мог понять, замерз ли он оттого, что холодными были стены или от того, что ему так страшно. Снова приходил молоденький стражник, и так же не глядя на него, поставил на стол поднос с едой — Эккен не притронулся к ней, только выпил немного воды. Наверно уже дома знают обо всем. Отец точно в ярости, а Кайэ расстроен. Может, удастся увидеться с ним и попросить прощения? Нужно ждать допроса. Этого дознавателя он не видел ни разу, хотя встречал многих — кто-то учил их беседе, кто-то охоте, кто-то рассказывал законы, но этот нордеа со светлыми волосами и темными глазами был ему незнаком, а сила его была такова, что щиты Эккена мгновенно сомкнулись под ее натиском, заставляя страхом холодеть тело. — Меня зовут Эари Каррну, — дознаватель указал ему на стул, — и я займусь твоим делом, точнее делами. Они у тебя не очень хороши, Эккен Лойте. — А у кого они сейчас хороши? — следовало бы прикусить язык, но слова летели поперек разума. — Тебе стоит поинтересоваться своими, Экке Лойте. Итак, ты наверняка уже подумал, в чем тебя могут обвинить. Ты же хотел стать дознавателем? — щиты сомкнулись еще больше. Об этом Эккен слышал, это сознательный способ надавить на больное, чтобы через боль заставить раскрыться. — Тогда наши выводы совпадут. Тебя обвиняют в супружеской измене и это доказанный факт, который мало нуждается в расследовании и меня не интересует, пусть твой супруг переживает, а вот твоя нежная дружба с Геланом Хаотдар и есть мой интерес. Это невозможно. Нельзя быть таким… Наверно с ним что-то не так, но внутри живота от голоса Эари Каррну разливалось давно знакомое ему возбуждение. Почему это происходит с ним и сейчас?! Дознаватель так сильно прижимает его щиты своими, что Экке чувствовал так, словно его придавили к полу. Этого просто не должно быть. — У меня свидетели того, что эта ночь была не первая, что почти год ты встречался с Геланом Хаотдар в столице, в разных местах и почти всегда вы проводили ночь вместе, будучи любовниками. Это верно? — голос дознавателя был сух и наверно он бы ничем не выдал себя, хотя знал о том, что испытывает Экке. — Да. Но я не знал его имени… — лгать не имеет смысла. Он встречался с Хильмаром, не с Геланом Хаотдар. — Ты спишь с мужчинами, не спрашивая даже их имен? — приподнял точеную бровь на красивом лице дознаватель. — Или они не считают нужным тебе их называть? — Я все равно забываю иногда их имена, если мне нечем их вспомнить, — нужно не сдаваться и не показывать свою слабость. Это недопустимо, но и лгать нельзя. Иначе его щиты просто раскроют насильно, — но Гелана Хаотдар знал как Хильмара. — Хорошо. Ты не интересовался его родом и землями? — Нет. Я спрашивал, а он не хотел отвечать. Я сплю не с родом, а с мужчиной. — Об этом я наслышан, — кивнул дознаватель. — Ты спрашивал его о клане, занятии, жизни, а он не отвечал тебе. Так? — Да, — сколько раз Хиль отшучивался и уводил разговор в сторону? — И тебя это не насторожило? Будущего дознавателя, сына главы судебной управы, — еще раз кивнул Эари Каррну, его светлая, почти белая коса качнулась, — я правильно понимаю? — Совершенно верно, — точно так же качнул головой Эккен, невольно повторяя движение. — Я пришел спать с мужчиной, а не играть с ним в будущего дознавателя. — И у тебя не было никаких сомнений, что это неправильно? Можно было бы солгать, хотя и глупо бы это было. Все равно станет очевидно. — Были… — Эккен опустил глаза, признаваясь, — но кому я озвучу их и как я мог бы предать того, кто мне нравился? — Действительно, — улыбкой Эари Каррну можно было бы резать на живую, — совсем не с кем было поделиться. Но, почему-то почти всему городу были известны все твои любовники, а этого ты тщательно скрывал. — Потому что он просил меня об этом, — безнадежно. Что они хотят у него выпытать? Догадывался ли он о том, что дела Хиля нечисты? Да. — Хорошо. Что ты слышал до этой ночи про Гелана Хаотдар? Ты не мог не слышать, на одном из занятий вам рассказывали про него. Откуда он и это знает?! — Я слышал, что он сжег соседнюю усадьбу, вместе со всей семьей, эрнис и детьми. Ночью и не признался в преступлении мести и продолжал скрываться. Я не знал, где он прячется. Он просто присылал мне письма, и я приходил туда, куда он просил. Я никогда не звал его к себе. — Где вы встретились в первый раз? — голос был бесстрастным, а щиты дознавателя давили все сильнее, так, что и о возбуждении Эккен забыл, — Когда? — Я не помню… может прошлым летом. Я встретил Хиля в порту, рано утром… Я смотрел на воду и был пьян, а он подошел ко мне и заговорил. Отчего бы нет? Я должен был сразу спросить, не ищут ли его за преступление? — Я верно понял, что ты был пьян и пошел с мужчиной, почти в два раза тебя старше, туда, куда он тебя позвал? Которого ты видел первый раз в жизни. — Совершенно верно, — согласился Эккен. Это какое имеет отношение к делу?! — И я не пожалел об этом. — Тебе повезло, — словно промежду делом обронил Эари Каррну, — четверо, таких как ты, уже никогда не вернутся. Это не имеет отношения к Гелану Хаотдар, так что продолжим разговор. *** Возвращаться к себе домой не было смысла и не хватило бы сил выдержать еще все то, что скажет Аргайл, поэтому Кайетан поехал в особняк Лойте. Может, он чем-то сможет помочь эрну Ойхе. Наверно следовало что-то делать, куда-то ехать и договариваться, но эрн Ойхе был абсолютно спокоен, он обнял жену, обменялся приветствием с сыновьями и предложил, весьма с намеком, отдых Кайетану. Завтрак, купальня и сон, все равно следует собраться с силами, чтобы что-то предпринять. Эрнис Имма проводила его в покои — личные комнаты Экке. Он был в них несколько раз, оставаясь ночевать с супругом в усадьбе. Все точно так, словно Экке и не вступал в брак, даже цветы на столе. Наверно эрнис Элине ставит их, в надежде, что сын, может быть, будет почаще заходить в гости. Как же ей сейчас будет тяжело… Наверно следовало бы рассердиться, но Кайетан никак не мог найти в себе гнева… Изменник, безмозглый мальчишка, который так сломал все то, что долгие годы строили две семьи. Что должно было быть в голове, чтобы так поступить? На что он надеялся? Или это последнее средство, чтобы разорвать опостылевший брак? Неужели Экке было так плохо? Да… мало постели, мало разговоров и ухаживать Кайетан не умел особенно, но ведь прошла всего половина года. А может быть это обида на отложенное дело с домом? Отчего… Экке, как ты мог? И жалость. Наверно ему сейчас тоже нелегко. Его будут допрашивать, держать в закрытой комнате, будут пугать. Бедный Эккен, привыкший к солнечному свету и сытной еде. Надо будет все равно ехать в ратушу, может надо что-то передать или уговорить на свидание. Кайетан сам не заметил как уснул и крепко проспал несколько часов, а когда спустился вниз, то Ойхе Лойте ждал его в своем кабинете. В обычном шумном доме, где было множество женщин и детей, стояла тишина. — Элине спит, мне пришлось звать лекаря, чтобы он дал травы, — тесть показался старше, чем он был, всего за несколько часов. — Я не знаю, как она это переживет. Инце в ярости. Вот, смотри — все, как я говорил. Письмо с печатью княжеской канцелярии было уже вскрыто. Да, сухие строчки: <i>> «Отстраняется, до выяснения… запрещается участвовать в выборах».</i — Они добились своего. Я не знаю, кто это, но я выясню, — Ойхе Лойте не собирался сдаваться, вовсе нет. Сильный удар, очень сильный, тяжелое предательство, но пока еще ничего не кончено. — Мне придется уехать в горы, после суда, вне зависимости от приговора. Скорее всего, я заберу всю свою семью, чтобы сберечь их там. Ты останешься тут. — Я сегодня же напишу письмо о своей отставке. Я не буду работать с теми, кто так использовал моего супруга! — вот сейчас Кайетан действительно сердился. — Как такие мрази могут устанавливать законы?! И я не меньше вашего хочу знать, кто за этим стоит! — Тогда не горячись, — надо же, у Ойхе Лойте остались силы на улыбку, — я бы советовал тебе не писать никаких писем — если тебя попросят, ты уйдешь, но пока будь на своем посту, тем более если ты хочешь мести. Они видят тебя по-иному. Ты для них всего лишь фигура в моей игре и никто не принимает всерьез твой брак. Это не удар по тебе. Садись, нам надо хорошо подумать. — Я уже думал над этим, — они понимали друг друга без слов. Вот так бы с Экке! — Его могут обвинить по двум поводам. Это Гелан Хаотдар, но если Экке докажет, что не знал о том, что это преступник, то наказание не повлечет смертной казни. Я надеюсь, что это так, что он действительно не знал. — Может быть. Дознаватели будут спрашивать его именно про это. И я тоже надеюсь, что он применит то, чему они сами его научили. Но я понимаю, почему ждали до выборов, а не сделали этого раньше. Чтобы он попался в ловушку обоими ногами — и за измену, и за связь. Дознавателей не интересует первое. А вот тех, кто будет его судить, очень интересует. И здесь у него нет шансов на оправдание, а у нас надежды. Он может вынуть любой камень. — Если Гелана Хаотдар приговорят к смерти, то как он может тянуть камень? — вдруг пришло в голову Кайетану. — Если он тоже вытянет черный? Его же не убьют два раза? — Нет. Его все равно убьют. Но чтобы убить моего сына — его заставят тянуть этот камень. Хаотдар будут судить за поджог и убийство и за измену тоже. Экке — за укрывательство преступника и за измену. У них у обоих есть шанс на смерть, и наших врагов устроит именно это. Но в лучшем случае выиграешь именно ты — ты станешь свободен от Экке, и останешься на своем месте. — Я не хочу быть от него свободным, — нахмурился Кайетан. — И почему бы у меня первого не спросить, как я отношусь к его измене. Я не знаю, как наказать его, но наверно я сам виноват. — Да, ты был слишком мягок. — Отрезал Ойхе Лойте. — У меня есть наказание для него, но это дело только моей семьи. Ты можешь остаться в моем доме и ждать вестей тут. ***** — Что было в той записке, которую прислал тебе Гелан Хаотдар? — Эккену казалось, что это будет бесконечным, за спиной дознавателя было небольшое зарешеченное оконце, и свет там был уже закатным. Он бесконечно отвечал на вопросы, которые повторялись и повторялись, иногда их спрашивали другими словами, но они были теми же самыми. — Он писал мне и просил прийти, чтобы поговорить. Мы поссорились, когда виделись весной. Он хотел попросить прощения. — И поэтому тебя застали голым в его постели. Хорошо он извинился, доходчиво, — кивнул Эари Каррну. — Почему ты пришел? Он нравился тебе? — Вы сказали, что не будете спрашивать про измену, — вспыхнул Эккен, не терпевший, когда ему лезли прямо в душу, но тут же охнул от боли, удар по щитам был сильный, — это не ваше дело. — Что мое дело, я решу сам, — дознаватель даже не изменился в лице. — И тебе повезло, что с тобой сейчас не разговаривают так, как с твоим разлюбезным дружком, ради которого ты предал и своего супруга, и своего отца. Думаю, ты знаешь цену, которую они заплатят за твою глупость. Отвечай на вопрос. — Да. Он мне нравился, иначе бы я не пришел к нему. — Почему ты не ушел, когда он раскрыл тебе свое имя? — Я не смог, — признался Эккен, — мне стало жаль его. Он рассказал мне про усадьбу и почему он это сделал. Но вы наверно и сами это узнаете. Он не хотел больше прятаться. — Трогательная история, — почти согласился дознаватель. — Если у меня будут вопросы, то я еще приду к тебе. И советую тебе поспать, силы еще пригодятся, Лойте. Жаль, что ты их не туда тратишь. «Вы должны быть законом и не позволять себе эмоций», так говорил им эрн Войтан Тиадар? Тогда почему этот Эари Каррну так себя ведет? Или ему просто забавен мальчишка, который тоже хотел стать дознавателем, а стал преступником? Стража привела его обратно в комнату, где уже была свежая еда и вода для умывания. Неужто кто-то ест в тюрьме? Его словно избили… внутри болело все, а щиты до сих пор плохо работали, пытаясь закрыться крепко-накрепко, но юноша чувствовал, как страх и отчаяние пробиваются сквозь них. Одеяло кололось, даже сквозь одежду, которую давно следовало сменить, но Эккен накрылся им с головой и наконец-то расплакался, не утирая слез. Умереть от страха будет еще позорнее, чем повеситься на собственном поясе.