Право Выбора

Сколько может еще вытерпеть его тело, прежде чем сдастся? Он уже не мог встать и едва различал тени в углу, в кромешной темноте. Чьи они? Кто-то ждет его там, за порогом? Он еще никого не терял, чтобы тосковать по умершим. Все, кого он когда-то знал, живы и скоро забудут его. Тени не шевелились, но он явственно ощущал их присутствие. Хильмар… Гелан Хаотдар. И те, кого он убил? Человек почти не бывал теперь, но может Эккен путал время, когда терялся в жившей в нем боли и в новой, и может, ее приносил человек, а может, он просто неудачно переворачивался. «Падаль»… Так в последний раз назвал его человек. Смерть, наверно, забыла про него в этой темной тюрьме, где он был спрятан от мира и от нее засовами. Она никак не приходила, хотя Эккен надеялся, что это вот-вот случится. Неужели он не заслужил смерти, даже если она будет тяжелой и страшной, в одиночестве и грязи? А тени не делали и шага к нему. Он уже почти отчаялся, пребывая в безвременье и стоя на границе миров, как вдруг начал различать небо. Оно было ярким и синим таким, каким бывает в конце лета в Келлин, когда ночью синева начинает осыпаться звездами. Он потерялся в этой синеве, а тени, ждавшие его на пороге смерти, протянули к нему руки и Эккен улыбнулся. Это родичи. Он ощущал их всех сразу, все их чувства, хотя они были странными, надо радоваться, а чувства были плохими — испуг, гнев, ярость и ненависть. Не может же быть там так плохо… Наконец-то, дождался. Она все-таки не забыла! *** Кайетан забрал вещи, а тела ему пока не хотели отдавать, но зато обещали доставить в горы, для того чтобы похоронить в деревне, где Аргайл Ахола родился. Вот все и кончилось. Совсем кончилось. Аргайл повесился в тюрьме, оставив предсмертную записку и осознав, что на самом деле случилось, когда он взял чужое серебро. Отчего-то Кайетан вдруг почувствовал облегчение — хотя бы за это не придется отвечать. Аргайл действительно не знал, точнее, не удосужился проверить. — Я не буду возвращаться, — сказала ему мать. — Я останусь в доме с моим внуком и его семьей. Не надо было приезжать в Келлин, это все ты придумал, и теперь живи там. Можешь никогда не возвращаться. Судьба жестоко шутила… Только, наверно, сейчас он смог понять, что чувствовал Экке, когда слушал как от него отказывается родная семья, и это действительно было больно, больно настолько, что он пришел в комнату бывшего супруга, чтобы перечитать эти бумаги. Скупые строчки отказа — лишен права обучения, лишен права носить имя и быть членом семьи, «признается свободным от брака». Эккен остался в одиночестве, как и он теперь. И только теперь они бы смогли по-настоящему понять друг друга, но Экке теперь не было и не было никаких вестей от уехавших. Ему сочувствовали — Кайетан получал письма соболезнования, и такое пришло даже от Ойхе Лойте, где тот явственно говорил о том, что не видит никаких причин для того, чтобы не вернуться на службу. Но Кайетану не хотелось ничего. Он помнил, что Экке пил и пил много. Наверно еще для того, чтобы скрыть боль — но, сколько не пил он сам, не помогало. Было муторно и отвратительно утром, а боль не уходила. Не та ли самая боль, выгнавшая промозглым днем Экке из дома? Как же он это терпел?! Но он не Экке, и если бы не было Экке, все равно Кайетан не пошел бы этим путем. Мальчишка еще может жалеть себя, но не мужчина. Экке можно простить слабость, но самому себе нет. Нужно будет вставать, вставать и жить. Экке причинил боль одним своим уходом… И даже если по Кайетану никто не заплачет, он все равно не поступит так. Значит, он вернется к Лойте. **** В Алрис нордеа даже напиться негде толком. Вне особняка посольства лучше не появляться без сопровождения воинами местного князя — люди не дадут покоя. Да видеть их хотелось меньше всего. А напиться Эари хотел, может быть даже до беспамятства, чего с ним не было с ранней юности. Он видел кровь, смерти, пытки — много чего увидишь, если ты княжеский дознаватель, и меньше всего ты хочешь помнить потом об этом, но потом будешь помнить всегда. И то, что он увидел сейчас — Эари знал, никогда не забудет, даже если эрни Экке все-таки выживет. Нордеа всегда имеют повод для того, чтобы причинять друг другу боль, для того чтобы убивать, допрашивать или терзать пленника — войны кланов, государственные интересы, шпионаж. Но все это, по сути, желание жить или выживать. Неважно, бьются ли горцы за свои рудники, дающие им серебро, на которое можно купить все, чего не хватает в их скудных землях или Истелин хотят одеть в шелка своих женщин — они делают этот зачем-то. Эари не знал ни одной истории, когда один нордеа держал бы пленником другого и мучил только для того, чтобы посмотреть на чужую боль, если ничего другого от пленника не надо. Люди мучают ради удовольствия, просто потому, что им это нравится. Как вообще в голову может придти мысль купить живое существо за деньги и делать с ним все, что душе угодно? Наверно никто из тех, кто сейчас присутствует в купальне, не может этого понять. Он сам не знает, что тут делает — тело уже уложено на стол, принесенный сюда мужчинами, и с ним работает лекарь, двое помогают, и еще Дагейд так и возится с проволокой, которой спутаны изуродованные навсегда запястья. Но, однако, весь отряд, кроме эрна Войтана был здесь и молча, ошарашенно смотрел на тело, в котором было трудно узнать, когда-то полного жизни юношу по имени Эккен Лойте. Едва теплящаяся искра жизни, из которой нужно снова раздуть костер. Волосы пришлось срезать — спутавшиеся намертво кудри было уже не расчесать, и не самым важным это было сейчас. Эрнис — чья-то супруга, которая не побоялась отправиться за мужем в посольство на чужие земли — острыми ножницами срезает слипшиеся от пота и грязи пряди, от этого еще более беззащитным кажется распростертый на столе юноша . По полу, выложенному затейливым узором, течет вода — грязная и с красными потеками. Чтобы ощутить то подавленное настроение, которое было сейчас у всех нордеа тут, не надо быть охотником — отчаяние и стыд висели в воздухе и никто не скрывал его за щитами. Они спасли только одного. Четверо остальных были давно мертвы. Это дело ужаснуло даже людей. Когда арестовали купца Радзимма и начали его пытать, то взрослые мужчины выходили из пыточной, отводя глаза от присутствующих нордеа. Четверо молодых мужчин похищены, замучены до смерти и убиты или умерли от ран. Радзимм Велга сдал всех, каждого, с кого получил серебром за юного келлинца. И каждый арестован и признался. Последний, тот, в чью усадьбу они поехали с людьми, который купил двоих, Агрирра и Эккена, он даже не думал прятаться или сражаться, и наверно был не в себе. В купальне не было только Войтана Тиадар, который решал с правителем Алрис, что будут делать с этими людьми. **** За две прошедшие седмицы эрн Найэха окончательно избавился от мечты, изредка, но все-таки посещавшей его. На то, чтобы быть главой дознавателей — он не согласится никогда. Лучше всю жизнь просидеть в порту и не высовываться, имея достойный заработок, положение в обществе и хороший дом, чем терпеть все это. Он забыл, когда спал последний раз. Как эрн Войтан со всем этим справляется? Бесконечные поручения из всех управ города, из княжеской канцелярии, нескончаемые бумаги и просители, доклады дознавателей. И все нужно успеть вовремя. Но эрн Войтан как-то это делал и совершенно не сбивался с ног, Иддер даже не мог припомнить, чтобы ярл куда-то вообще торопился. И самое ужасное, что эрн не оставил ему никаких указаний насчет дела Айерги. «Я сам разберусь». Иддер всегда старался увернуться от войн высоких чинов, но теперь безучастным остаться было сложно — вся столица только и говорит о том, что произошло с кланом Айерги. Два сгоревших поместья — почти одновременно с отъездом всего клана был сожжен их дом в столице, и на равнинах они приехали к остывающему пепелищу. В холод и почти середину зимы, со всеми женщинами и детьми. Истелин, сопровождающие их, просто пожали плечами, сказав, что приютят только женщин и детей, а мужчинам в Гнезде делать нечего. Развернулись и уехали, оставив за собой только метель — они выполнили работу и сопроводили Айерги до места и больше ничем не обязаны. Сильная месть. Жестокая и очень наглядная. И тот, кто это сделал, был уверен в своей безнаказанности. Подтверждало это еще и то, что никто, никто из семьи Айерги не явился в дознавательскую управу с жалобой. Никто не ищет справедливости. Может, потому что ее нет? Найэха ждал вызова к его высочеству Эарану — такое же не может пройти запросто, без объяснений, но их не было, зато княжеская стража доложила о визите к князю эрна Ойхе Лойте почти сразу после первого пожара. И опять ничего — Эрн Ойхе все так же согласовывал бумаги управ, присылал поручения и просьбы. Тишина. Или затишье? Вторым, не менее поганым делом, было дело с Аргайлом Ахола и хуже всего было то, что касалось это напрямую. Его, Иддера вина. И после того, как он вернется весной в порт — все будет по-другому, даже если ему придется досматривать каждый корабль лично. Что не хватало Ахола?! Неужели это меньше того, что он мог бы получать в горах?! Нет. На что он вообще рассчитывал? И что получил — самоубийство в тюрьме? Иддер уже сотню раз перечитал предсмертную записку Аргайла Ахола и все равно никак не мог уложить это в голове. Непростительная беспечность. Ахола не знал, что за груз был на корабле, только предполагал, что это серебро, которое кто-то продавал людям в обход закона. И, если верить записке, брал он деньги не только с купца Радзимма, и записка эта была почти подарком Иддеру лично — там все имена купцов, все перечисленные корабли и если потянуть за нить, то можно выйти на тех, кто, нарушая закон княжества, продает серебро. Этим можно будет хоть как-то оправдаться в глазах князя и горожан, после провала с поиском четверых. Но все будет зависеть от того, когда вернется эрн Войтан и с чем он вернется. *** — Я надеюсь, что это была моя последняя война, Элине, — эрн Ойхе по старой горной привычке не менял пастушьи одеяла на дорогие шелковые столичные — как бы ни была недовольна жена, укрывался тяжелой шерстью. И сейчас он с наслаждением вытянулся под колючим одеялом, чувствуя, как усталость отпускает тело. — И они достаточно заплатили. Я доволен. — Что сказал тебе князь? Инце спрашивал меня… — черное шелковое платье аккуратно было повешено на спинку кресла, а вуаль эрнис Элине сняла еще в начале вечера. — Он был недоволен? Он что-то сказал про Экке? — Меньше всего его заботит Экке, уж поверь! — как не хотел бы глава управы избежать разговора с женой о мужских делах, но… — Ничего особенного. Он еще молод и пытается делать вид, что понимает все игры. Сказал, что не оставил бы этого просто так и делу не будет дан ход, потому что он помнит о сожженной Хаотдар усадьбе и считает это равноценной платой вместо приговора. Вот и все. У него есть выбор? Нет. Мне все это уже давно надоело, Элине. Но сдаться нельзя. При его отце было труднее. Доброй ночи. Я очень устал. Эрнис Элине только вздохнула, когда муж повернулся спиной и сразу же заснул. Не надо было ничего спрашивать. Если не приказано собирать дом, значит все хорошо. И не стоило сразу спрашивать об Экке… Сердце сразу сжалось, тревожа рану. Она бы отдала все — положение, дом, только бы мальчик вернулся, только был бы жив. Сыночек… Почему именно он? Самый последний мальчик, у которого должна была быть счастливая жизнь. Лишь бы Войтан привез его. Даже если привезет тело — она попрощается. Но хотя бы весть, хотя бы слово. Даже прядь волос. Кто слушает женщин?! Она просила, она умоляла Ойхе не торопиться с этим браком. Экке так не хотел, больно было смотреть на него на свадьбе, и нужно было быть слепым, как Кайетан Ахола, чтобы не заметить что один из супругов не очень-то рад. Молчал, не жаловался, когда приходил в гости, вот только был голодным и осунувшимся. Сколько раз она хотела приехать в тот дом, и уж этой грязнухе эрнис Ахола досталось бы как следует! Нет, нельзя… Ойхе запретил, правила запрещали. А мальчик почти ничего не ел. И никому из тех баб даже в голову не пришло, что мужчину нужно кормить! Так им и надо теперь… И если бы было в ее силах, она бы прогнала Кайетана из столицы, но он зачем-то нужен Ойхе. Нужен до того, что муж переступает через себя, когда говорит с ним, смотрит в лицо и помнит, помнит все что было — свои и чужие ошибки. Много бы она хотела сказать, и многое уже сказала Ойхе, вот только на него смотреть теперь тоже страшно, потому что победа далась слишком дорогой ценой. *** Войтану Тиадар хотелось поскорее вернуться в дом посольства, но разговор был безотлагательный и поэтому самую суету он пропустит. — Мой правитель просит смертной казни для этих людей, — Войтан решил не тянуть с самым неприятным разговором, — и это будет справедливо, князь Эйтан. Прошлый раз в Алрис Войтан был лет двадцать назад, и точно помнил, что у тогдашнего правителя не было сына по имени Эйтан. Значит, это внук — по возрасту подходит. — Мы готовы выплатить большую виру золотом семьям погибших и юноше Эккену, которого вы спасли. В нашем кодексе нет преступлений против нордеа. Я не знаю, как совет одобрит это решение, ярл Войтан, — человеку было лет тридцать, определил на глаз Войтан Тиадар, волосы еще не стали седыми, а глаза мутными и кожа крепкая. — Мы не продаем своих сыновей за серебро или золото, князь Эйтан, — он намеренно не называл «Высочество», так как это подобает только для Эарана, — и за смерть мы просим смерти. Золото не вернет сыновей семьям и не залечит раны эрни Эккена, но знание того, что они отомщены, а более такое не повторится — облегчит их боль. — Не повторится, да. — Но может повториться именно потому, что какую бы цену вы не заплатили семьям, может найтись тот, кто даст больше. Я не привез сюда своего помощника, юного Селина только потому, что нашелся бы тот, кто пошел бы на все ради него. Но не на смерть — это не та цена, которую кто-то может заплатить в предвкушении. — Вы очень мудры, ярл Войтан, — князь Эйтан не кривил душой, этот нордеа завораживал. Он не впервые вел переговоры с народом Сердца, но впервые встретил того, кто был воплощением ума, — но вы понимаете — это скользкий вопрос и он может вызвать недовольство у людей. — Отлично понимаю, — кивнул Войтан, не притронувшись к вину, поданному людской эрнис, — более чем вы можете себе представить. Двое погибших с равнин и один прямая родня роду Истелин. А Истелин всегда берут кровью за своих мертвых. И их не останавливает ничего. Я слышал, даже до вашего княжества дошла история о Тэгене Истелин и про это пишут ваши люди, которые складывают выдуманные рассказы? Тогда вы можете представить, о чем идет речь. Юноша Эккен Лойте — младший, любимый сын главы судебной управы, того, кто является законом в нашем княжестве, и кто стоит по вторую руку от князя Эарана — Ойхе Лойте. Он тоже не оставляет обид просто так, а денег у него предостаточно. Почти все эти юноши те, о ком говорили в столице и в княжестве. О, особенно эрни Лойте. Его любовник — тот, кто решает, зайдет ли ваш корабль в порт Алги или нет. И благодаря ему — мы тут. Вся эта долгая речь к тому, что нордеа тоже начнут опасаться вас — не заходить в лавки и не покупать товары. И более того, совет кланов может потребовать закрыть границы совсем — как уже бывало. Никто не умрет без ковров и обойдется простыми одеялами, зато при живых сыновьях. Это не выгодно ни нам, ни вам. — Я согласен, ярл Тиадар. Вы ловко загнали меня в угол. Правду ли говорят, что вы воспитывали князя Эарана? — Правду, — отчего этот вопрос интересен человеку? — Никакого угла, князь Эйтан. Наоборот, все в вашу пользу. Вы накажете преступников, которые могли нарушить мир между нашими двумя государствами, вы покажете себя справедливым правителем и думаю, ваши кредиторы, которые покупают у нас серебро и продают его втридорога, будут довольны. — Достаточно ярл Войтан. Я даже не хочу знать, сколько аргументов будет у вас еще. — Аргументов больше не будет, ваше Высочество, — все-таки тут придется уступить, — но будет одна просьба. — Говорите, ярл, мне доставляет удовольствие беседовать с вами, — это и вправду интересно — ярл Войтан похож на змею, которая знает, что ее жертве некуда деваться. — Когда мы получим головы преступников, я прошу вас обеспечить конвой до границы с Келлин. У нас небольшой отряд и с нами будет раненый, за которым будут следить двое. Тем более, вы говорили о недовольных. И, я должен и хочу поблагодарить вас за быструю помощь в этом деле, в ответ обещаю подобную услугу, хотя надеюсь, не понадобится. — Я тоже на это надеюсь, и у меня тоже будет просьба к вам, ярл Войтан, передать от меня письмо князю Эарану Хелльстрем. Я обязательно упомяну о том, что ему очень повезло с советниками. — Благодарю вас и обязательно передам. Церемониал закончен, Войтан, если бы мог, покинул бы людские земли как можно быстрее — лучше спать на снегу, но в Келлин, где даже горы родные. Эари ушел из купальни только тогда, когда лекарь приказал оставить их с Дагейдом и подопечным наедине. Дагейд умеет врачевать, а сейчас будут врачевать то, что не должно быть видно посторонним — внутренние раны. Жестоко… С юношей, любившим постель, умевшим многое и дарившим радость, произошло такое. Эари и не хотелось оставаться, желание уйти появилось еще тогда, когда он увидел спину эрни — изорванную кожу и раны, которые останутся шрамами. Экке Лойте был красивым юношей. Жаль. Хотя, наверно теперь ему это все не понадобится. Зачем красота, если у тебя будет закрыто лицо. Дагейд хорош собой, но кто это видит? — Все улажено. Мы уезжаем сразу после казни и так быстро, как позволит состояние эрни Эккена, — ярл Войтан собрал всех, кроме Змеи и лекаря в приемном покое посольства. — Дорога будет медленной и тяжелой, приготовьтесь. Потом мы разделимся, после границы. Эари, Дагейд, Раннин — повезут эрни в мое поместье около Сердца. Все остальные вместе со мной вернутся в Келлин. **** Дагейд остался в спальне, куда определили спасенного, на второй кровати, обещав усталому донельзя лекарю, что присмотрит. Несмотря на суматошный день, Дагейд не чувствовал усталости и спать совсем не хотел. Он вертел в руках людскую книгу, зачем-то захваченную с собой из библиотеки посольства, но читать ее вовсе не собирался. Вот значит, каков Охотник, про которого говорил ярл Войтан. И вправду, это того стоило… Дагейду становилось холодно внутри, когда он вспоминал людскую тюрьму, запах в камере и тело, которое было телом мертвеца. Вот только стоило Дагейду наклониться, и он не успел скрыть своих щитов — почти мертвый, с угасающим сознанием, мальчишка Эккен вломился сквозь щиты, поразив радостью. Не от спасения, не от того, что родичи пришли за ним, а от того, что он дождался смерти. Не их ждал охотник… Но был счастлив, когда решил что умер. Чудовищное ощущение… Значит, предположение о самоубийстве верно. После казни Хаотдар охотник ушел умирать, не в силах справиться с пережитым. То письмо, что послал ему Эари на равнины, пришло слишком поздно. Если бы даже на день раньше, можно было бы помочь справиться мальчишке с этим. Тот, кто придумал эту казнь — даже наверно не подозревал, что те, кто работают со щитами только после долгого обучения приходят к чужой смерти. И теперь нужно как-то убедить Охотника, что это не будет с ним всегда, что он сможет привыкнуть и не пропускать все через себя так глубоко и не давать ему искать этого снова и снова. Чтобы уберечь его разум. Если от него что-то еще осталось… Охотник, Экке, спал, укутанный сначала в бинты, пропитанные мазями и лекарствами, а потом уж в одеяла, спал крепко, почти не дыша и будучи на границе между сном и безсознанием. Дагейд внимательно следил за ним, рассматривая черты. Даже сейчас, сквозь худое лицо, видно, что он хорош собой, как ни странно, людской ублюдок не тронул лица, но изуродовал руки. Дагейду показалось, что в комнате снова запах паленого мяса и незаживших ран. И черная от гари проволока, накрепко врезавшаяся в воспаленные, изрезанные огнем и этой же проволокой руки. Изуродовано все до локтей. Изрезано все тело, и лекарь ничего им не обещал. Эрни может умереть в любой момент — слишком слаб, слишком измучен и не хочет жить. А значит, не будет заставлять жить тело. Сейчас щиты охотника наглухо сомкнуты, словно он хотел закрыться от всех даже там, в другом мире и Дагейд даже не стал их трогать. Можно самому поспать пару часов. Змея размотал платок, выпустил на свободу косу, можно немного побыть с собой наедине, без маски и без платка, без которого не помнил, как выглядит собственное лицо. Но кому оно нужно глубокой ночью? Охотник не спрашивает. Даже когда спит, и закрываться было уже трудно, когда чужая воля хозяйничает в твоих щитах. Дагейд схлопнул их резко, не щадя безмятежно спавшего. Но такой силы не может быть… Невозможно. И как его уберечь теперь?! И что он может еще, сам того не зная? *** Он не умер. Эккен так и не смог выйти из темноты, он потерял синеву, которая была единственным его ориентиром, и ему нужно было найти ее — ту лазурь, что обещала ему спасение. Где он потерялся? И почему только теперь разум предал его… Ничего не болело, он не ощущал ни боли, ни запахов, но не мог распахнуть глаз, чтобы увидеть даже тени. Он нашел чьи-то чувства — удивление и жалость. Разве он просил его жалеть? Нет. Никого не просил. Но эти чувства были единственным ориентиром, единственной его опорой, в поиске синевы. А теперь и их не стало. Но надо искать. Что-то не то… Бесцеремонность была такой настойчивой, что сердце колотилось от той силы, с которой Охотник пытался достучаться до него. И если бы на месте Дагейда был кто-то другой, даже Эари — вряд ли у него были бы силы защититься от этого. Что тебе надо, Охотник?! Хорошо, раз так, давай…попробуем. Я жду, видишь, иди и возьми все, что захочешь. Он нашел… Синева сама звала его, так, как это уже было, вот только обещала она не смерть вовсе. Но Эккен все равно решился — пусть. Под его ногами все равно нет дороги и разве есть разница, куда идти? Синева так красива. Как небо в летнем Келлин. Конец первой части.