Право Выбора

Мокрый густой снег летел прямо в лицо и мужчины как могли, закрывались от него плащами, мечтая лишь об одном — скорее добраться до столицы. Но сделать это было никак невозможно — фургон с раненым не может ехать быстро, они и так пошли на риск, уехав из Алрис почти сразу. Эари чуть приотстал, чтобы поравняться с фургоном и Змеей, неотлучно сопровождавшим его. — Ты можешь дать ему что-то посильнее? Это становится почти невыносимо, — пожаловался он. — Как он это делает? — Я ничего не могу ему дать, питье и так на пределе, — отрезал Дагейд, — если я положу туда еще хоть на полногтя, он умрет. Могу вам всем посоветовать только потерпеть это. Эари только раздраженно вздохнул. Эккен Лойте одно сплошное несчастье и себе и другим. Это бесстыдное присутствие в своих щитах выводило из себя весь отряд — но мальчишка даже почти не просыпается. Дагейд везет его спящим, опаивая травами, — так легче работать с ранами и дотянуть до приезда, когда можно будет начать лечить не только тело, но и душу. Защищаться бесполезно — Эккен проходит через преграды легко, словно не замечая их. Отталкивать его злыми чувствами тоже нельзя — это может навредить мальчишке, которому и так досталось больше некуда. — Как ты сам это терпишь? — оставалось спросить у Дагейда, ему-то перепадало больше всего. — Очень похоже, что тебе это даже нравится. — Не то слово, — Змея поправил платок на лице, — я в восхищении. Пусть трогает все, что хочет. Никогда такого не встречал и думаю, что больше не встречу. Он даже не может совладать сам с этим. Это как инстинкт у животного, Эари. Можно попытаться приручить и я займусь этим, как только мы приедем. Ты же говорил, что случалось подобное при допросе? — Да, но тогда я смог защититься, а теперь нет. Это было просто мелочью, по сравнению с тем, как он сейчас выворачивает нас. Что-то изменилось, там, в голове? Такого не было даже после казни Хаотдар. — Возможно, — Дагейд чуть прикрыл глаза. — Он мог просто сойти с ума. Или так повлияло все, что случилось с ним. Никто ничего не знает точно про щиты, ты же сам понимаешь это. Вот тебе еще одно чудо. «Мне бы твое благодушие», — тоскливо подумал Эари. Сейчас чужое присутствие было слабым, но все равно ощущалось, раздражая нервы. И только Дагейд доволен как не в себя. Даже не узнать всегда спокойного и невозмутимого Змею. — Я еще восхищен тем, — продолжил Дагейд, — как он терпит боль. Никто из нас ничего не почувствовал. Хуже было бы, если бы он открыл свои щиты. Эари даже передернуло. Вправду, раненых везти очень тяжело — не всегда нордеа могут скрыть боль. А что чувствует эрни — даже представить себе жутко. Рана после Хаотдар наверняка не зажила, а еще насилие и пытки. И он точно так же терпит, как терпел после казни?! — Да, — мотнул головой Змея, почувствовав вопрос дознавателя Каррну, — он терпит. Он знает, что мы рядом. Даже питье не всегда помогло бы, сгладило, но не скрыло бы. Я знаю только то, что он не хочет жить. Наверно я бы тоже не хотел. — Не хочет он… — Эари поморщился. — Думать надо было головой, а не задницей. Жаль, что не ты спрашивал его. Обычный нахальный сынок из высокой семьи. Он отлично знал, что делал, когда спал с Хаотдар! И знал, чем это может закончится. — Точно не тем, что случилось. И, я предполагаю теперь, что-то, что случилось меж ним и Хаотдар — это следствие дара. Слишком молод, не знает, что с ним происходит и подсказать некому. Мне жаль его. Но всем проще думать, что он просто шлюха. — Не без этого, — признался Эари. — Проще пересчитать тех, кто с ним не спал. Еще скажи, что и это из-за дара. — Возможно. На ночь теперь приходилось ставить шатер, чтобы Дагейд мог заняться ранами и эрни мог спать в тепле. Эари думал, что эрн Войтан тоже останется на ночь в шатре, но ярл предпочел спать с отрядом на земле. И еще эрн Войтан почти всю дорогу молчал, явно что-то обдумывая или решая, он почти ни с кем не разговаривал, кроме Дагейда или отдавал короткие команды и почти не подходил к повозке. Эари было безумно интересно, как ощущает ярл вторжение эрни Лойте и что он думает по этому поводу. Сравнимо ли это с восторгами Змеи или нет? С раненым оставался ночевать Дагейд, не потому что Змея любил тепло, а потому что именно на него легли обязанности лекаря в дороге. Дагейд тщательно размешал питье, проверяя каждую часть, что клал в него. Несколько трав для того, чтобы у тела были силы на исцеление — есть пищу эрни пока нельзя, — дурман для того, чтобы разум не сопротивлялся исцелению тела. Эрни Экке настойчиво хочет уйти, даже несмотря на то, что Дагейд призывал его остаться. Иногда удавалось проскользнуть самому сквозь крепко сомкнутые щиты Охотника и через несколько мгновений корить себя за это. Страх, боль, одиночество, разочарование, предательство. У мальчишки вправду нет причин оставаться и очень сложно будет найти слова, чтобы убедить его в обратном. Что там, в Келлин? Отказавшая от него семья, вышвырнут из общества, переломан чужой смертью, которую пережил как свою, пережил насилие в чужой стране, изуродованное тело. Дагейд размотал все бинты со спины и груди. Выглядит лучше, чем было, но все равно ужасно. Три шрама от наказания за проступок были видны под сеткой новых, едва заживающих. На руках тоже останутся полосы и эрни придется их заматывать до локтя, потому что шрамы от ожогов нельзя подставлять под солнце. Про любовные утехи тоже придется забыть очень надолго — внутри разворочено все, а что разворочено в душе, даже думать страшно. Но раны все равно заживают — молодое тело хорошо справляется. Ярл совершенно четко дал понять, что он хочет получить из того, что сейчас лежало перед Дагейдом на расстеленных одеялах — Охотника, совершенство. Оружие в руках князя и ярла, против любых заговорщиков и предателей. Наверно это возможно — у эрни Лойте почти нет выбора, точнее его совсем нет. Или принять покровительство ярла или пытаться жить самостоятельно, что, скорее всего, у него не выйдет — он просто не справится сам с собой. Мальчишке это наверняка не понравится — опять его будут подталкивать к нужному решению и во всем плане это самое слабое место. Это уже забота ярла, и его делом будет найти нужные слова. — Когда ты прекратишь давать ему это пойло? — ярл, как истинный равнинный охотник, подкрался неслышно и как всегда не имел ни малейшего уважения к лекарским премудростям. — Когда мы начнем подъезжать к Келлин, я начну разбавлять его другими травами, чтобы он постепенно приходил в сознание и чтобы основной отряд уехал. — Хорошо, — кивнул эрн Войтан, пристально рассматривая спину мальчишки. — Я еще раз спрошу тебя, ты готов справиться с заданием? Если нет, то скажи сейчас и я пришлю тебе на помощь Аскеля. — Нет, — отказался Змея, — достаточно меня и Эари. Даже мне не понравилось бы столько дознавателей вокруг. Еще неизвестно, захочется ли ему видеть Эари и не вывернет ли он его наизнанку. — Эари сам упустил все что мог, так что потерпит. Хорошо. Послезавтра мы будем в столице. Много нордеа кругом. Эккен чувствовал их так, словно это были его собственные щиты и чувства. Бесконечное множество чужих эмоций, в которых мешалось все, что можно. Почему они даже не защищаются? Он не встречал ни малейшего сопротивления. Один из нордеа был ему знаком — это дознаватель Каррну. Очень знакомые эмоции: раздражение, брезгливость и сочувствие. Жалость. Жалость была самым частым, что он встречал у тех, кто окружал его. Это жалость к нему, к Эккену. Он вовсе не просил никого его жалеть. Он сам с собой разберется. Еще было раздражение — никому не нравилось вторжение в щиты. Но иначе он не мог, стоило чуть-чуть отцепиться от чужого сознания и он снова начинал падать в пропасть. Но тогда ему протягивали руку — та самая синева, которая в конце концов надежно укрывала его и была единственной, кто встречал его спокойно и даже с радостью. Там было спокойствие. Кто-то, кто обладал этой синевой, вовсе не беспокоился за вторжение и не скрывал ничего, более того, ждал, когда Экке найдет его. Кто этот нордеа? Не эрн Войтан. Эккен тоже узнал его. Но эрн Войтан умел закрываться, и здесь было сложнее. Ярл не отталкивал его и не приглашал, словно давая ему возможность выбрать или самому попытаться пройти сквозь щиты. Получалось. Но там снова была ненужная жалость и то, что не давало ему уйти окончательно. Синева уговаривала, мягко окутывала его травами и постоянно была рядом с ним. *** Жив. Келлин, который осенней осенью был тихим, засыпающим городом, взбудоражено гудел, как растревоженный улей. Эрн Войтан вернулся. С пятью отрубленными головами, одним раненым и четырьмя дурными вестями. Эрни, бывший Лойте, а теперь просто Эккен, нашелся. Едва жив, но жив. И уж теперь не видать ему былой славы. Город обменивался сплетнями, оплакивал погибших и ждал княжеского слова. — Не буду, — Эаран выслушал своего ярла, с подробным отчетом, не скрывавшим ничего. Впрочем, о самом главном эрн Войтан, конечно умолчал, оставив это на разговор наедине и в другом месте, нежели княжеский дворец. — И не хочу. В конце концов это ваша работа и пусть Иддер Найэха отвечает за свое дело. Это его порт и отчасти его вина, вина его подчиненного. Вот пусть он берет эти головы, выходит на площадь, созывая семьи погибших и их родичей и объясняет, как это произошло. Я не хочу, чтобы он лишился своей должности, но думаю, впредь пусть хоть сам осматривает каждый корабль. — Справедливо, — согласился ярл. Такое решение можно было бы предположить, и Иддеру лучше сейчас закрыть навсегда это дело — на виду у всего города, а не ожидая каждый день мести четырех кланов. Это если не считать недовольства эрна Лойте, которое тоже стоит немало. Если эрн Ойхе захочет, ни один из портовых исков не будет рассмотрен вообще или Найэха сто раз пожалеет, что подписал бумаги в судебную управу. Потерпит. — Но это и моя вина и Иддер, как вы заметили, мой подчиненный — поэтому я разделю объяснение с ним на двоих. — Как вы пожелаете, эрн Войтан, — князь Эаран еще раз восхитился своему наставнику. Таких как эрн Тиадар еще следовало поискать, и о том, что же делать, когда ярл решит уйти на покой — князь старался не думать. Да, дело с пропавшими большая ошибка в работе управы Тиадар, но эрн Войтан не побоялся ее признать и более того, не побоится признаться в том семьям погибших. Эрн Войтан получил в Алрис больше, чем они хотели — он получил кровь, а не деньги. Деньги вместе с письмом князь Эйтан тоже передал, в знак виры эрни Лойте. Сумма достаточная для того, чтобы мальчишке было куда вернуться. — А у него нет выбора! — отрезал эрн Войтан вечером, в беседе, на которую в дом Тиадар приехал сам князь Эаран. — Если за него решал отец, то теперь буду решать я, раз эрн Лойте устал от своих сыновей. Как показало все случившееся, решать сам за себя эрни Эккен пока не способен. А теперь это будет даже опасно. — Я впечатлен вашим рассказом, — Эаран даже представить себе не мог эти способности. — И да, доверять судьбу эрни Экке самому эрни Экке будет весьма опрометчиво. Но он тоже наверно не совсем глуп. — Да. Он достаточно умен, хотя ленив, как я помню. Не было бы этих способностей, его уделом были бы несложные дела на равнинах и вооруженные конвои. И все потому, что думать он не хочет. Молодежь немного по-другому представляет себе работу в моей управе. И то, что я предложу ему — может, совсем не понравится. Мне бы не понравилось. Пока что это кусок глины. И то, что мы вылепим из него, то и будет. — Еще я впечатлен тем, как эрн Лойте расправился со своими врагами, и много думал об этом, — об эрни Эккене говорить уже бесполезно, если эрн Войтан что-то решил, то переубедить его будет очень сложно даже обладая княжеским титулом. — Я думал о том, что наверно это неправильно, когда судья расправляется словно Истелин. И в то же время, на эрна Ойхе я почти никогда не слышал жалоб — он действительно судит справедливо и знает законы лучше, чем все школы Келлин. — Я помню еще те времена, когда эрн Лойте не был законником, а был отличным воином и мы с ним стояли по разные стороны. Уже тогда не стоило становиться ему врагом. Ему есть что защищать, как вы понимаете — огромная семья, влияние. Здесь он заплатил дорогую цену, и это только разозлило его. Невозможно что-то изменить, вы сами это знаете — кланы всегда будут бороться за власть и еще неизвестно, чьи интересы они будут преследовать, не нарушится ли с трудом достигнутое равновесие. — Я разговаривал с эрном Лойте об этом. И спросил, что же он будет делать в следующий раз, а он ответил, что следующего раза уже не будет. — Мой друг Ойхе не так уж молод, как и я впрочем, и все эти интриги порядком его утомили. Однако, у него есть еще одно важное дело, — такие беседы давали эрну Войтану отдых, когда они с собеседником могли побыть не ярлом и князем, а учителем и его воспитанником, — ему нужно найти себе того, кому он передаст управу, кто будет наиболее близок его семье. Его, как и меня, постигло разочарование — наши сыновья на это не способны. Это часто случается с детьми тех, чьим родителям приходилось сражаться. Яркий пример это как раз эрни Экке. И думаю, что эрн Ойхе ради этого дела и пожертвовал сыном, заключив брак с эрном Ахола. Я не могу найти иных причин этому браку. Но расчет очень хорош, я никогда не устану изумляться уму Ойхе. — С удовольствием послушаю, как вы расскажете об этом, — Эарану нравилось бывать у своего наставника. Равнинные дома необычные, а тут еще было и уютно. — Ничего сложного тут нет, — улыбнулся эрн Войтан, — когда ваш сын подрастет, то возможно, вам придется заняться схожим. Как я уже говорил, ни я, ни Ойхе Лойте немолоды. Мы оба, честно, хотим сохранить свое влияние и свои должности и если не передать их по наследству, вырастив достойных сыновей, то хотя бы отдать тому, кто заслуживает этого. Если выбор эрна Лойте пал на эрна Ахола, то это не просто так — что-то наверняка в нем есть, хотя я пока не нашел ничего, но Кайетан Ахола достаточно молод и значит, Ойхе разглядел. Ни Инце Лойте, ни его братья, как бы хороши они ни были, не удержат судебную управу у семьи Лойте и горских кланов, родственных им и лояльных вам, Эаран. Даже все вместе. Они не так умны и хитры, как их отец. Возможно, он их просто избаловал. Но тем не менее идея хороша — у эрна Ахола нет влиятельных родственников, он честолюбив, и у эрна Ойхе есть прекрасная возможность устроить брак, причем брак такой, чтобы все наследники в нем носили имя Лойте, а не Ахола, то есть брак с мужчиной. Но если эрна Ахола в этом браке все устраивало, то эрни Экке — нет. И весь план моего друга пошел пылью. Думаю, что это его тоже разозлило немало. И думаю, что он сделает все возможное, чтобы все-таки добиться своего. — Он отказался от сына, и признаюсь, я сильно сожалею, что потребовал это от него. Мои отношения с эрном Лойте потеряли былую теплоту, он все так же безупречен, но холод чувствуется. — Он не простит этого даже самому себе, а тем более кому-то еще. Но, возможно, у меня еще будут для него хорошие новости. **** Живой. Одна эта весть разом смыла всю грязь предыдущих месяцев. Изранен, измучен, но жив. Кайетану даже показалось, что лицо эрна Лойте посветлело. Еще бы, такая новость! Один из пятерых, кого успели спасти. Но эрн Лойте отчего-то не пошел никуда, когда гонец принес ему весть о том, что управа эрна Тиадар созывает всех, кто хочет услышать об этом деле. Он молча отдал бумагу помощнику и остался в своей управе, потребовав от Ахола немедленного отчета по будущему закону о наследовании — долгой кропотливой работе, которую Кайетан делал уже не один месяц. Нужно было поднять все акты, письма, законы, случаи и решения, касающиеся любых споров о наследстве, найти несостыковки в действующем законе, сверить их с найденными документами и только на основе этого делать новый, безупречный закон, не оставляющий хитрецам никаких лазеек. Такой, чтобы он работал веками. Нужно было учесть все случаи усыновления, все варианты переходов из семьи в семью, сиротство, женское владение и множество других вещей. И Кайетан старательно все сводил. — Через месяц мы должны представить первый черновик закона князю Эарану, — выслушал бывшего зятя Ойхе, — и лучше всего сделать так, чтобы этих черновиков было как можно меньше. Более того, ты отправишься на обсуждение вместе со мной. Только ты сможешь ответить на вопросы, почему сделано так, а не иначе и на чем это основывается. Так что нужно все сделать тщательно и быстро. Как невовремя! Впервые Кайетан был не рад поручению и интересному делу. Только можно ведь было попросить несколько дней и набраться смелости явиться в управу Тиадар, чтобы ему разрешили поехать к Экке. Может Экке и не захочет его видеть, но сердце рвалось туда, где сейчас был бывший супруг. И отказать эрну Лойте невозможно, тем более если дело касается князя Эарана. Как только это все кончится, он сделает все, что угодно, только бы свидеться. Может, хотя бы отправить письмо? Ойхе Лойте долго сидел с закрытыми глазами, затворив дверь своего кабинета. Стоило бы выпить, но сколько можно вливать в себя вино? Свою часть договора с Войтаном он выполнил — задержал Ахола в столице, а там остается только ждать. *** Хаке старательно делал вид, что его вообще не интересует ничего в этой комнате. Ни красавец — помощник ярла Войтана, ни запертая дверь кабинета ярла, у которого он набрался храбрости попросить о встрече. Но, мальчишка Вальтегис конечно хорош, не зря в столице столько сплетен, и Хаке бы поставил все свое жалование, что старый барс и лапой не тронул эту добычу, зато смеется над всеми остальными. Понятно, что в гвардии эта птица не приживется, а тут ей самое место — надежней не бывает. Ему надо попасть к Экке. Весть уже вторую седмицу бродила по всему городу и Хаке только и думал о том, как там друг. Вот уж досталось! Но Экке сильный, сильней многих и он должен выкарабкаться. Самоубийство — это глупость, которая наверняка уже прошла. Но с Экке стоит увидеться — он один в чужом доме, пусть это и поместье около Сердца, все равно. Помощник ярла встрепенулся, оторвавшись от какой-то невероятно интересной бумаги и прислушался к абсолютной тишине за дверью эрна Войтана. — Я думаю, сейчас можно войти, эрн Иррен, — кивнул важно мальчишка. — Как ты, интересно, это понял? — удивился Хаке, чувствуя, что внутри все начинает холодеть. Возможно, он сам пришел в ловушку. Ярл смотрел ему прямо в глаза, не предлагая сесть, словно изучал, и Хаке было не то что не по себе — он едва не пожалел о том, что вообще на это решился. Не зря про Войтана Тиадар говорят, что он и молча вывернет тебя наружу. — Мне нравится твоя храбрость, Хаке Иррен, — все-таки соизволил указать на стул ярл. — Или надо быть совсем безрассудно влюбленным, чтобы самому прийти, зная о том, что ты совершил. Скажи мне, чем ты думал, когда прирезал Шиена Гридтана? Можно было только вздохнуть про себя, надеясь, что сердце не остановится от страха. Даже можно было не надеяться, что всемогущий Войтан Тиадар не узнает. — Ничем. Он взял то, что ему не принадлежит и ввязался в дело, к которому не имел отношения. Он даже не знал Эккена лично, но спокойно отправил его под суд, — бояться, наверно, бесполезно — если бы ярл хотел, его наверняка уже сослали бы далеко на рудники, но все равно было страшно. — Вот именно поэтому ты в гвардии так и останешься, Хаке Иррен. И в лучшем случае станешь начальником городской стражи и то, если твой командир сопьется окончательно. Отсутствие ума и хоть каких-то мыслей о том, что ты ввязался в очень сложную игру и тебя, не случись некоторых событий, могли бы раздавить как песок меж камней. — Вот именно поэтому, эрн Тиадар, я и не пытался даже сунуться со своей тупой башкой в вашу управу, — терять уже все равно нечего. — Но я пришел просить у вас разрешения, как у хозяина дома на равнинах, чтобы навестить эрни Эккена. Наверно было бы невежливо явиться туда без спроса, даже ради друга. — Ну, назовем его другом, хорошо, — кивнул эрн Войтан. — Однако, ты пришел первым и я предполагал такие просьбы, правда, не от тебя. Вот значит как? Что же Кайетан Ахола, передумал или ему не нужен искалеченный бывший супруг? «Вот сволочь!», — вскипел Хаке немедленно. — Значит, вам не успеют надоесть с ними. — Хорошо, — эрн Войтан сделал паузу, что-то обдумывая, — но не сейчас. Эрни Эккену стоит хоть немного прийти в себя. Пока он в руках лекарей и снов беседовать с ним не самое лучшее время, пусть немного оправится. Отсчитай десять вечеров от нашего разговора и можешь ехать. И, Хаке Иррен, если сейчас убийство и помеха работе моей управы остались безнаказанным, то в следующий раз ты даже подумать об этом не успеешь, как уже будешь выколачивать серебряные жилы. **** Что-то случилось. Дагейд проснулся от чувства тревоги и хотя в доме было тихо, а за огромными окнами луна серебрила снег, что-то было не в порядке. В доме только он, эрни Эккен, который должен крепко спать, Эари, убравшийся на самую дальнюю от комнаты эрни часть дома и прислуга, одна эрнис. И самое главное, не чувствуется чужого присутствия в щитах, к которому Дагейд почти привык, настолько, насколько вообще это может стерпеть нордеа. Идиллия и непривычное для дознавателя, который почти всегда в дороге, безделье. Дагейд, как и хотел, почти убрал все сонные травы, оставляя их только для ночей, когда боль в ранах чаще всего нестерпима, но это не особенно помогло. Эрни Эккен все равно чаще всего дремал или молчал, судя по всему, плохо понимая, что вообще происходит. Объяснения же были бесполезны. Он не сопротивлялся никаким перевязкам и прочему, пребывая в полнейшем равнодушии и не забывая контролировать все щиты в доме. А теперь была тишина. Дагейд выбрался из теплой постели, которая была нечасто в его жизни тем более такая роскошная, как в поместье Войтана Тиадар, и натянул штаны. Можно было бы и рубаху накинуть, но здесь некого стесняться, даже эрнис. Нужно попытаться встать, эту мысль Эккен обдумывал уже несколько дней, с тех самых пор, как сознание начало проясняться и он смог наконец-то наяву увидеть желанную им синеву. Было холодно, когда он открыл глаза, словно после долгого сна, и первое, что он увидел — это синеву. Ничего кроме синевы, которую обрамляла ткань. Он не услышал голоса и не хотел его слышать, только рассматривать эти синие глаза незнакомого ему нордеа — того единственного, что доверял ему все свои щиты. Нордеа приходил днем и зачем-то занимался его ранами, хотя Экке ждал совсем иного. Он бы мог и ответить на слова, но то решение, что он искал, было важнее его. Эта синева оттащила его от смерти, вот пусть туда и возвращает. Нужно встать. Тело, отвыкшее от свободы и движения, не слушалось его — то самое тело, изуродованное и опоганенное человеком, не желало не то что вставать, а даже переворачиваться, отзываясь болью и слабостью. Ему кое-как удалось подобраться к краю огромной кровати, и то стоило долгого времени работы, но сдаваться Эккен не собирался. Встать, как встают мужчины, у него не получится, но если скатиться и найти опору, то получится встать на ноги. Он поморщился от боли, когда ударился коленями о дощатый пол, но так действительно было легче. Руки, хоть и потеряли былую силу, дрожали, но держали и он начал приподниматься, думая о том, что самым сложным будет устоять на ногах и сделать шаг. С первой попытки не удалось, падать было еще больнее, но у него впереди вся ночь и очень много работы. А вот теперь был шум, Дагейд услышал его только подходя к комнате эрни. Глухой стук. — Тебе нельзя вставать! — только и успел сказать Змея, не совладавший со своими чувствами, такими как раздражение и страх, на долю мгновения не успевший взять себя в руки, как его ударило по щитам так, что он сам едва не упал — ударило яростью и упрямством: «не смей мне указывать!». — Хорошо, эрни, — пока он заново учился дышать, было время и совладать с собой. — Тогда позволь помочь тебе. Упрямец стоял на коленях, возле кровати, абсолютно обнаженный, — и в темноте, которая рассеивалась лишь лунным светом через неплотную занавесь, было видно полотно бинтов, — и пытался встать, напрягая все тело. Дагейд сделал шаг, но второй удар, уже предупреждающий, не дал ему приблизиться. Разозленный Охотник! Должна была прийти боль, но пришло восхищение. Огромная сила — даже в слабом теле невероятный дух. И позволить ему самоубийство? Ни в коем случае! — Куда ты собрался эрни? В этом доме ты не пленник. Но даже гостей не отпускают раздетыми в снежную ночь и заботятся, если они изранены, — нужно следить за каждым своим словом. Охотник очень опасен, а особенно сейчас, когда он насторожен. Мальчишке все-таки удалось выпрямиться и подняться с колен, держась за спинку кровати. Ах, как жаль, он не помнит имени синевы… это казалось ему неважным, но сейчас бы пригодилось. Глаза этого нордеа были не синими в темноте, но Эккен знал, каков их истинный цвет. — У тебя…есть… — каждое слово давалось ему с трудом, Экке давно не говорил и каждое слово казалось ему чужим, словно не знакомое языку, — что-то, чтобы выпить и не просыпаться? Не хочу… больше. Дагейд ждал, что это случится и оно должно было произойти, но позже. Охотник неожиданно быстро пришел в себя, но пока что боролся еще и с глупым мальчишкой внутри. Или мальчишка боролся с Охотником? — Зачем тебе это, эрни? — тон Дагейда стал таким, каким привыкли его слышать те, кого он спрашивал. — Ни к чему. Ты уже умер, эрни Эккен Ойхе Лойте. Ты умер еще осенью и должен помнить, как это случилось. А как забыть об этом, я расскажу тебе с рассветом.