Ваза Рубина

— Нормальный человек… Что это такое — нормальный человек? Тот, кто никогда не сделал ничего мерзкого. Так, но наверняка ли он об этом никогда не подумал? А может быть, даже не подумал, а в нем что-то подумало, появилось, десять или тридцать лет назад, может, защитился от этого, и забыл, и не боялся, так как знал, что никогда этого не осуществит. Ну, а теперь вообрази себе, что неожиданно, среди бела дня, среди других людей, встречаешь это, воплощенное в кровь и плоть, прикованное к тебе, неистребимое, что тогда? Что будет тогда? Я молчал. — Станция, — сказал он тихо. — Тогда будет Станция Солярис. Станислав Лем. Солярис. Хакс должен обезопасить Старкиллер. Старкиллер — единственное, что у него есть: личное дело по-прежнему молчит и не даёт ему вспомнить, кем он был раньше. Может быть, раньше он был никем. Может быть, раньше его не было. Он просто взял и появился из воздуха. Какая-то невероятная материя исказилась, сгустилась и обрела форму; эта материя выплюнула его, сразу в шинели с символом Первого Порядка на рукаве, на мостик Финализатора. Привела на странную снежную планету, заставила спроектировать и выстроить базу — и теперь заставляет её спасти. Хакс упражняется в метафизике новыми бессонными ночами. Границы безумия, думает он. Весь этот бред так легко прекратить — достаточно просто поднять архивы, выяснить имена тех, кто знал его до Старкиллера, связаться с ними, расспросить, получить сведения. А ещё можно пригласить Рена, и пусть тот добывает ответы в его искажённом разуме. Метафизика до конца. Хакс улыбается. Не делает ни того, ни другого. Хакс думает только о том, что ещё он упустил. Проект апгрейда дроидов встречает на пути слишком много препятствий. Главное из них — деньги: спонсоры Первого Порядка не хотят, цитирует Верховный Командующий, потакать чужой паранойе. В темноте огромного зала Хаксу очень не хватает Рена: тот поговорил бы со Сноуком об ограниченности разума, использовал бы Силу, если её, разумеется, так используют. Но Рена нет именно в тот момент, когда он так нужен; после случая с взрывом Хакс видел его только пару раз, да и то мельком. Хаксу кажется, что они всё время движутся по кругу: Хакс приходит туда, откуда только что ушёл Рен, и наоборот. Сноук ещё раз выслушивает аргументы. Всё очень просто: дополнительные протоколы для каждого дроида на базе. Даже мусорщика. Да, даже мусорщика, повторяет Хакс. Мгновенная идентификация любого, кто попадётся на пути. Если диверсанту вздумается проникнуть в технические туннели или вентиляционные шахты, он встретит не слепых исполнителей, а охранников второго уровня. Если идентифицировать несчастного не удастся, он будет уничтожен. — Не уничтожен, — знакомый голос, не искажённый модулятором, отдаётся эхом. Хакс оборачивается и наблюдает, как Рен невозмутимо вплывает в зал и движется к голограмме Командующего. Это восхищает: они оба видели, как штурмовики, которые (теперь Хакс полностью уверен) были мертвы, поднялись и отправились патрулировать коридоры. Они оба не знают, что здесь происходит, но держатся так, будто бы всё идёт по плану. Почему они ни разу не поговорили после взрыва? Почему они не выяснили, что им известно? Наверное, это бессмысленно, думает Хакс. Наивно полагать, что твой союзник — это недостающая половина всего и вся, что найдёшь его — и всё сразу же станет ясно. Твой союзник — комок боли и непонимания. Такой же, как ты. Не более того. — Не уничтожен, — повторяет Рен, становясь рядом с Хаксом. — Диверсант может оказаться полезным. Необходимо задержать его и дать сигнал по всей базе. Хакс задумывается на пару мгновений, затем кивает. — Рен прав, Верховный Командующий. Рен… — Хакс хочет сообщить, кто на самом деле подал ему идею о дроидах, но останавливается. Может быть, именно этого делать и не стоит. Разумеется, за всем случившимся стоит не Сноук — тот не стал бы сводить с ума своего многообещающего ученика. Но кто знает — вдруг информация о том, что они стали союзом, может им повредить. Сноук молчит. Хакс и Рен не сводят с него глаз. Та материя, что создала Хакса во имя Старкиллера, ждёт вместе с ними. Хакс подумал бы, что вместе с ними ждёт вся Галактика, но в этом слишком много метафизики. — Спасибо, — искренне говорит Хакс, когда они выходят из зала. Рен не отвечает. В полном молчании они шагают в лифт, проезжают четыре этажа вниз, выходят и нога в ногу идут к кабинету Хакса. Почему бы и нет. — Спасибо, — повторяет Хакс. — Переговоры со спонсорами стартуют завтра утром. Будет время подобрать персонал на мёртвый Старкиллер. Рен резко тормозит, а Хакс не успевает заметить и проходит несколько шагов в одиночестве. Ему приходится возвращаться. Они в том самом коридоре, где две недели назад произошёл взрыв. Коридор полностью отремонтировали, всё снова сияет чистотой и порядком: будто бы взрыва и не было. Инженеры не смогли выяснить причину произошедшего, и это совершенно не удивляет Хакса. Рен стоит у панели, которой заменили взорвавшуюся, и внимательно смотрит на переключатели. Потом поднимает глаза и упирается в Хакса пустым взглядом. — Что? — спрашивает Хакс. Он не чувствует раздражения или нетерпения. Происходящее не кажется ему глупым — что может быть глупее стёртых воспоминаний, глупее хвойного леса, глупее штурмовиков, ставших отражениями друг друга и оживающих на глазах. Глупее кораблей, совершающих посадку на сверхсветовой скорости. Рен смотрит на него, не отрываясь. — Ничего, — отвечает он. — Ничего, генерал, просто кое-что в вашей фразе привлекло моё внимание. — И что же? Правильное построение предложений, изящный подбор слов, выверенность интонаций? — Хакс улыбается. Рен не отвечает на эту улыбку. Ну конечно же: если он пару раз сделал что-то человеческое, это не означает, что он всегда теперь будет вести себя, как человек. Ничто ничего не означает, всё бессмысленно. — Я обратил внимание на слова о подборе персонала, — отвечает наконец Рен. — Вы когда-нибудь задумывались о разнице между «жить во имя» и «умирать во имя»? Хакс мгновенно подбирается. — И как же понимать этот вопрос? Вы хотите намекнуть на то, что не все мои солдаты верны Первому Порядку? Рен, если вам известно о предательстве кого-либо из… — Нет, Хакс, мне ничего не известно, — голос Рена на пару мгновений выдаёт хотя бы какую-то эмоцию, и это — смертельная усталость, в которой нет ничего неожиданного и ничего успокаивающего. — И нет, сила не работает вот так. Я не могу дать ответы на ваши вопросы. — А что же вы можете? — Я могу поймать то, что вы упустите. — А это как прикажете понимать? — Я не знаю, — голос Рена становится низким и угрожающим, теперь он почти такой же, как после обработки модулятора. Хакс бледнеет и отступает. — Рен… — Я не знаю, что здесь происходит, Хакс, и я сам очень хотел бы во всём разобраться. Но мне крайне трудно отличить происходящее здесь от происходящего в моей собственной голове, потому что в моей голове целые миры гибнут из-за того, что созвездия снова поссорились. Если бы вы… — Рен, успокойтесь, прошу вас… — … если бы вы попробовали умирать и рождаться заново каждую секунду, видеть, как ваша плоть распол-зается и стекает к вашим ногам, а потом пони-мать, что вы не можете видеть, потому что у вас нет глаз… — Рен… — … если бы вас раздирало на час-ти каждый раз, когда созвездиям станет скучно, вы бы не стали зада-вать вопросы, надеясь на идеально сформу-лированные ответы. Всё, что я могу, — подхватывать то, что вы роняете, гнать обратно то, что от вас убегает, заканчи-вать предложения, которые вы боитесь закончить. Но я не знаю, как, почему и когда всё это началось. Поэтому если… — Рен, посмотрите на свою руку! — кричит Хакс в полном отчаянии. Краем сознания он отмечает, что штурмовики, наводнившие базу, слишком давно не проходили по этому коридору. Проклятые штурмовики. Световой меч искрится в руке Рена. Тот смотрит на него так, словно никогда до этого не видел. Отблески света пляшут в его расширенных зрачках, и Хакс вдруг думает о том, что так можно заработать ожог сетчатки. Ожог. — Я не заметил, как это произошло, — глухо говорит Рен. — Я не заметил, как активировал меч. Это случилось?.. — Как только вы сказали «Я не знаю», — отвечает Хакс. — Вы стали наступать на меня с мечом. Как видите, я уже упёрся в стену. — Почему вы не побежали прочь? — спрашивает Рен. — Это бы вас, разумеется, не спасло, но рефлексы… Они оба говорят в подчёркнуто спокойном тоне: не будь в руках у одного из них страшного оружия, со стороны это можно было бы принять за обычную вежливую беседу двух коллег. — Потому что вы говорили, Рен, невежливо было бы убегать посреди разговора. Кто учил вас манерам? — Хакс чувствует, как дрожат его губы, когда он растягивает их в ухмылку. Рен тоже улыбается. Лазерный луч с шипением исчезает. — Меня учил вуки. А вас? — А я не помню, — радостно говорит Хакс. — Вообще ничего не помню, представляете? — Как ни странно, да. Так вот, насчёт подбора персонала… — Я вас понял, Рен. А ещё… знаете, что? Вон там, там и там — камеры наблюдения. Они, между прочим, зафиксировали, как один из сокомандующих мёртвого Старкиллера наступает на другого, размахивая огромным мечом. Почему нет сигналов тревоги, почему вас не нейтрализовали? Почему здесь нет ни одного солдата, ни одного дроида? Они так и стоят, Хакс — прижавшись спиной к холодной стене, Рен — вплотную к нему, глаза в глаза. Не слышно ни одного звука. Рен улыбается, словно Хакс сказал что-то крайне забавное. Хакс видит, как побелели костяшки его пальцев. Он сжимает рукоять меча так, словно рухнет в пропасть, если отпустит. — Мне нужно идти, — тихо говорит Рен. — Я приношу свои извинения за это… происшествие. Может быть, подбор слов не изящный, а интонации не выверены. Но извинения искренние. — Забудьте, всякое бывает. И… Рен? Ещё один вопрос? — Да? — Рен застывает, не успев развернуться. — Спрашивайте. — Почему вы без маски? Рен молчит и смотрит в пол. Потом неожиданно протягивает руку и слегка касается пальцами ладони Хакса. — Потому что вы правильно делаете, что не доверяете тем, кто всё время в шлеме. Пауза. — Когда кто-то всё время ходит в шлеме, нельзя увидеть, что у него больше нет лица. Хакс издаёт сдавленный вздох. Рен уходит. Работа на базе управления дроидами едва успевает начаться, а Хакс уже выступает с новым проектом. Мысль, которая сбежала из его головы и которую Рен выцепил в воздухе и вернул обратно, оформляется в строгий и лаконичный запрос. В целях обеспечения безопасности… для выполнения ряда команд, а именно… самоликвидация, отмена самоликвидации, отключение защитных щитов, запуск главного оружия… последовательный ввод определённого количества персональных кодов… как минимум трое представителей высшего командного состава… дополнительные коды, создающие видимость… их истинное назначение — сигнал тревоги, необходимый на тот случай, если… Сноук соглашается — кажется, что слишком легко. Как будто бы проблем с деньгами и персоналом нет и не предвидится. Как будто бы паранойя выдающегося генерала Первого Порядка ещё не превысила все допустимые нормы. Хаксу приходит в голову, что, возможно, его судьба уже решена. На следующей операции произойдёт несчастный случай. Может быть, ему даже удастся осознать, что происходит, и он погибнет с мыслью, что снова не ошибся. Погребальная церемония, заметённые следы, шепотки по коридорам. Была бы война, такое проще было бы подстроить. Однако вариантов много и без войны — в конце концов, погиб же штурмовик T-65 из-за собственной неосторожности. Хакс морщится. Сейчас очень пригодился бы Рен: раз он умеет подхватывать убегающие важные мысли, то смог бы и уничтожить те, что крепко засели в голове и не дают покоя. Впрочем, Хакс и сам может прогнать прочь непрошенные картины. Он умеет систематизировать информацию, и его разум — такая же база данных, как и всё вокруг. Данных очень мало. Есть только один большой каталог — «Старкиллер». И, с недавних пор, файл под названием «Рен». Хаксу не жаль своей прошлой жизни. Он не знает, как это объяснить. Наверное, отсутствие интереса само по себе отвечает на множество вопросов. Это — он, генерал Хакс. Это — то, чем он является, его суть и его определение. Ему всё равно, что с ним было раньше. Может быть, прямо сейчас он проваливает метафизический тест. Сотрём память и посмотрим, как он будет дёргаться. Вот только, смотрите-ка, он не дёргается. Стоило бы дёргаться. Стоило бы страдать, задаваться вопросами, пытаться выяснить. Терпеть неудачи. Уходить в отставку, а то и просто бежать посреди бела дня, уложив кучу штурмовиков и угнав СИД-ку. Их, кстати, невозможно угнать: магнитные ловушки, сигнализация, камеры наблюдения во всех ангарах. Хакс смеётся. Да, вот именно. Любой другой бы бился в истерике и выяснял, кто он такой. Хакс же пытается обезопасить Старкиллер. Параноик и психопат. На очередном совещании само собой получается так, что они с Реном садятся рядом. Они не разговаривают, даже не поворачиваются друг к другу, и Хакс не понимает, доволен он этим или всё-таки нет. Историю с мечом он предпочитает не вспоминать: в конце концов, это несущественно. Он думает, что, наверно, пошёл бы читать анализ анкетирования персонала прямо с дымящейся раной в груди. Именно на том совещании становится ясно, что умения систематизировать информацию недостаточно. Инженер упоминает ту планету — одну из многих, что Первый Порядок при теневом спонсировании превратил в гигантский завод по выплавке дюрастали. Эскорт. Штурмовик T-65. Плавильная печь. Мы все горели. Хакс вдруг чувствует, что это слишком неправильно. Раньше, думая о произошедшем, он испытывал боль, отвращение и жалость: эмоции были простыми, поверхностными и осознаваемыми. Теперь же то, что происходит с ним, красное и убивающее: этот ужас лишает его возможности двигаться, возможности вдохнуть, возможности мыслить. Что-то сидит на его груди, но он не может спугнуть эту мерзкую тварь, закричать, подать какой-то знак; не может шепнуть Рену: Повернись, посмотри на меня, разве ты не видишь, что я горю? Но Рен поворачивается и смотрит и без просьбы. — Я не могу. Простите, мне правда жаль. Но я не могу. — Не умеете уничтожать воспоминания? — К сожалению, умею. Однако в данном случае это будет… недальновидно. — Недальновидно? Рен, вы вообще представляете, о чём мы тут говорим? Я не знаю, когда у меня успела развиться такая фобия, но, честное слово, этот живой огонь на живом… Рен смотрит на него всё теми же пустыми глазами. — Представляю ли я, о чём мы говорим? Хакс, вы знаете, как погиб Энакин Скайуокер? Хакс не знает. Рен рассказывает. Точнее, только начинает: Хакс прерывает его, как только становится ясно, к чему идёт дело. — Проклятье… Идите вы, Рен, я просил вас избавить меня от этих теней, а не увеличить их количество. — Простите. Они молчат. Хакс сидит за столом, запустив руки в волосы. Рен высится рядом с ним. — Хотите знать, почему это недальновидно? — спрашивает он. — У меня есть ответ. Потому что мы с вами находимся в ситуации, когда любое воспоминание может стать важным. Я не имею права отбирать у вас ни одного. Может быть, без него всё разрушится, как песочный замок. Хакс поднимает глаза. — А как бы вы описали ситуацию, в которой мы с вами находимся? — Абсурд, — мгновенно отвечает Рен. Чуть помолчав, продолжает: — В самом деле. Мы готовим сверхмощное фантастическое оружие, хотя нам не с кем воевать. Вы не помните, кто вы и как именно здесь оказались. А я почти уверен, что штурмовиков не существует, но почему-то не прихожу в казарму, рекреацию или столовую, чтобы посмотреть, кто на самом деле носит их форму. На мгновение Хаксу хочется остановить Рена, зажать ему рот рукой, вырубить коротким ударом. Он так обыденно и просто проговаривает всё то, что является им обоим в этих кошмаре наяву, и Хакс почему-то думает, что это уже слишком. Та материя, что их сюда выплюнула (та мерзопакость) ещё как-то терпела их подозрения и неудобные мысли, когда они были поодиночке. Теперь же, когда их стало двое, мерзопакость захочет нанести ответный удар. — Если подумать, то это похоже на сон, — невозмутимо продолжает Рен. — Поначалу всё кажется стройным и логичным, и когда вы отрываете голову от подушки, то уверены, что вам приснилось нечто очень интересное. Но когда вы начинаете пересказывать сон родителям, то путаетесь в словах и надолго замолкаете. Все дыры и нестыковки становятся очевидными при свете дня. Всё рассыпается. — Как песочный замок, — кивает Хакс. Рен наклоняется к нему. — Есть три вещи, которые я пока не могу открыть вам, Хакс. Я ещё не успел разобраться в их природе. Но я открою как минимум две, когда придёт время. Обещаю. Хакс снова кивает. — Есть только одна вещь, которую я пока не могу открыть вам, Рен. Не могу ничего обещать. — Это честно, — отвечает Рен. Протягивает Хаксу руку. Хакс пожимает её. Я так рад, что теперь нас двое, думает Хакс. Вот такая вещь. Всё. — Я почти уверен, что мёртвый Старкиллер не должен существовать, — говорит он вслух. — Этот проект — подлинное воплощение абсурда. — Значит, этим мы с вами занимаемся, играя с мыслями в догонялки? Пытаемся полностью обезопасить воплощение абсурда? Вы знаете, может быть, это правильно. Может быть, когда базе ничего не будет угрожать, нам что-то откроется. Я имею в виду… квест будет пройден, испытание выдержано. Мы что-то кому-то докажем. Я не знаю. — Может быть. Я не силён в этой метафизике, — пожимает плечами Хакс. — Может быть, — Рен берёт маску и меч, идёт к дверям. Хакс включает планшет. Первая вещь из списка Рена открывается довольно скоро. Сигнал тревоги гонит Хакса по коридорам. Он оказывается в лифте с тремя штурмовиками, и в других обстоятельствах заметил бы, что они не шевелятся и будто бы даже не дышат. Но увиденное на голоэкране вытесняет все прочие мысли из его головы. После того разговора Хакс был уверен, что рано или поздно они во всём разберутся. Рано или поздно Рен отбросит все эти идеи об испытаниях, а Хакс усмирит свою бесконечную тревогу. Они поговорят, поговорят спокойно и обстоятельно, сопоставят факты, придут к выводам. Раньше Хакс думал, что сможет разобраться в одиночку, но настало время признать, что это не так: по каким-то неподдающимся анализу причинам ему нужен Рен. Вот только теперь Рен кричит что-то нечленораздельное и яростно крушит своим проклятым мечом приборную панель у аварийного выхода, и Хаксу кажется, что это — огромное и мерзкое предательство. Мерзкое. Может быть, Рен всегда был заодно с мерзопакостью. Может быть, сейчас Хакс войдёт к нему, и произойдёт тот самый несчастный случай. Пару недель назад Хакс был бы рад, если бы всё это закончилось — хоть как-нибудь, но закончилось. Теперь же, когда их двое, такой финал кажется слишком нелепым даже для этого мутного сна. Штурмовики и офицеры толпятся на перекрёстке двух коридоров. Никто не решается сделать ещё один шаг. Лейтенант Скорр, кажется, сейчас упадёт в обморок. Яростные крики и грохот заставляют Хакса поморщиться. И для чего я-то себя сдерживал, думает он. Надо было истерически захохотать прямо на совещании, сорвать шлем с ближайшего штурмовика, прыгнуть в шахту термоосциллятора. Рен пошёл вразнос, значит, можно и мне. — Всем ни с места, — бросает он. — Что бы ни случилось, не приближайтесь к нему. И ко мне. К нам. — Есть, сэр, — лопочет Скорр. Хакс поворачивает за угол, ни на кого ни глядя. Мысль о том, что во всех своих расчётах он не учёл Рена, догоняет его уже почти у цели. В самом деле: стоит Рену устроить такое же представление рядом с топливными элементами всё того же термоосциллятора, и никакие противодиверсионные меры не помогут. Нужно было сделать первым пунктом плана вот это: «Отправить Рена обратно к мамочке». Сорвёшься ты, сорвусь и я, ты же знаешь, думает он. Зачем. Почему. Но говорить приходится другое. — Что у нас здесь? — громко спрашивает он. — Прослушивание на ударника в рок-группу? Рен оборачивается, тяжело дыша. Хакс хочет (ему необходимо) увидеть его глаза, но из-под капюшона виднеется маска. Проклятье. — Честно говоря, Рен, я думаю, что ударника из вас не получится. Вам нужно быть фронтменом. Кайло и рыцари Рен. Smells Like Teen Spirit. Рен молчит, молчит и горбится, словно под непосильной ношей. Это бесит Хакса всё больше и больше. Будь что будет, думает он. — Да, разумеется. Вы же дива. Ваше дело — красоваться и принимать цветы. А всю работу будут делать такие, как я. Это — ваш идеал счастливой жизни, не так ли? Рен деактивирует меч. Хакс видит, как сильно дрожат его руки. Ну и поделом, думает он зло и весело. Какая же мерзопакость. — Хакс, — едва слышно произносит Рен. — Вы вообще понимаете, что говорите? Нет, думает Хакс. — Да, — отвечает он. — «Да»? — Рен выпрямляется. — «Да»? «Да»?! Хакс запоздало понимает, что он, наверное, хуже обновлённых дроидов. В отличие от них, он совершенно не умеет вовремя соображать, что происходит что-то не то. — Не смей говорить мне «Да», не смей, не смей, — Рен повторяет это так, будто бы наносит удары, один за другим. — Не смей говорить мне «Да», когда думаешь «Нет». Не смей… — он резко замолкает. Низко наклоняет голову. Хакс смотрит на него, и в его разум назойливо стучится очень простая мысль: он ведь никогда ничего не спрашивал. Не задал ни одного личного вопроса, все по делу. А ведь его совершенно не интересовало, что было прошлой жизнью генерала Хакса, но очень интересовало, что было прошлой жизнью Кайло Рена. Он не спрашивал, потому что как-то между делом решил, что Рену тоже всё равно. Мерзопакость. Когда вас становится двое, это означает, что вас, вот неожиданность, двое. Нельзя думать только о себе. — Рен, я, кажется, мудак. Что случилось? Искажённый металлический голос снова спокоен: — Как тебе сказать… Ты бредил в пещере, а я таскал тебе воду и рассказывал истории, чтобы не сойти с ума. Мы с тобой сидели в одной камере и ждали трибунала. Мы напились до отключки в какой-то замшелой кантине, и ты сперва таскал еду с моей тарелки, а потом полез целоваться. Мы с тобой копались в недрах ржавого имперского линкора, ты уронил тяжеленную деталь мне на ногу и на меня же за это разозлился. Я могу продолжать, но, думаю, суть тебе уже ясна. Так что… не смей гово-рить мне «Да», когда думаешь «Нет». Не смей предпола-гать, что я не вижу тебя на-сквозь. Так вот они, границы моего безумия, думает Хакс. Каждый раз, когда кажется, что больше безумия уже не влезет, они расширяются до самого горизонта. Где он, этот горизонт. Рен снова горбится. Хакс думает, что за маской, наверное, текут слёзы или что-нибудь в этом духе. — Вот оно что. Это уже не в первый раз, — медленно, обдумывая каждое слово, произносит он. — Всё это было. — Да, — глухо говорит Рен. — Это шестнадцатый раз. Я только недавно стал... вспоминать. Воспоминания приходили посте-пенно. И… слоями. Сначала были непонятные очертания. Потом они прояв-лялись всё чётче. Сегодня я увидел полноценную картину. Почти полно-ценную. Хакс вдруг чувствует невероятную лёгкость. Словно теперь всё стало хорошо и понятно. Примерно так же он чувствовал себя после первого разговора в медотсеке. Он подходит к Рену и, поколебавшись, неловко берёт его за локоть. — Пойдём. Пойдём, расскажешь мне всё по порядку. Мы разберёмся. Рен издаёт странный звук. — И это тоже было, — говорит он. — А знаешь, что самое мерзкое? Я не знаю, что будет дальше, ещё не вспомнил. Линейности нет. Мы были здесь, а потом мы были там. А потом всё начи-налось сначала. Бесконечное повторение одного и того же, думает Хакс. Это порождает много вопросов. Но с этим можно работать. — Разберёмся, — говорит он. — Мы со всем разберёмся. Тут понадобится масштабное исследование. Но… я так понимаю, время для нас — не проблема. Рен снова издаёт странный звук — то ли всхлипывает, то ли смеётся. Может, не то и не другое. Проклятая маска. Нельзя увидеть, что у него больше нет лица. Нет, думает Хакс. Надо прекратить эти мысли. Надо сделать отсутствие таких мыслей незыблемым правилом. Это будет первый шаг. Свод правил. Надо же за что-то держаться. Он крепче сжимает локоть Рена, задумывается и вдруг улыбается. — Рен… — Да? — Я что — правда полез целоваться? На этот раз Рен определённо смеётся. — С языком. — Ох ты ж. Понравилось? — Ответить честно или так-тично? Они продолжают смеяться, шагая по коридору. За углом их уже никто не ждёт. Хоть что-то оказывается предсказуемым. Хакс хочет всё воспроизвести. Он снова бродит по ночным коридорам, снова идёт к термоосциллятору и смотрит в шахту. Штурмовиков нет, и это правильно: не существует никакой метафизики и никакого квеста. Не нужно пытаться обезопасить мёртвый Старкиллер. Штурмовиков нет, и они с Реном уверены, что их никогда и не было. Хакс стоит на узком помосте в тот момент, когда мерзопакость наносит ответный удар. Он замечает в проёме чью-то тёмную фигуру. Она закутана в плащ, похожий на плащ Рена, но Хакс уверен, что это не Рен: движения не такие плавные, что-то не так с ростом, с пропорциями тела; что-то чему-то противоречит. Незнакомец машет ему и скрывается из виду. Хакс бежит за ним. Когда он петляет по полутёмным коридорам, то краем сознания замечает, как сильно искажено всё вокруг: очертания панелей и дверей неестественно вытянутые, скошенные, расплывающиеся. Хакс никак не может догнать (смерть) незнакомца, а тот, словно издеваясь, каждый раз дожидается его, прежде чем повернуть за угол. Убеждается, что Хакс не упустил его из виду. Хакс теряет счёт времени. Следом за ним бежит мысль о том, что деформированное пространство рано или поздно схлопнется так, что он окажется в ловушке. Да, именно этого он ждёт — и потому почти разочарован, когда за очередным углом влетает в незнакомца на полном ходу. Да, разумеется, это не Рен. Это штурмовик в плаще Рена, чёрные провалы глаз на белом шлеме. — Привет, Хакс, — говорит штурмовик. — Привет, — выдыхает Хакс. — Привет, T-65. — … в одном ты оставался верен себе до конца, Хакс: даже когда мир вокруг тебя рушился и сквозь трещины проглядывало то, чего никто не должен видеть, ты продолжал думать, что есть единственно верный сценарий. Спасти Старкиллер во что бы то ни стало, так? Вот только ты не учёл, что он уже давно мёртв. — Я знаю, — отвечает Хакс. — Это была вторая… «вещь», как назвал это Рен. Недавно он сказал мне, что каждый раз, когда мне казалось, что я говорю «Старкиллер», я говорил «Мёртвый Старкиллер». Да, Рен сказал ему это, а потом Рен спросил, не было ли у него самого подобных сбоев речи. Не было. СБО-ЕВ РЕ-ЧИ. — Если разобраться, то ты всё знал с самого начала, — говорит T-65. — Ты пытался предотвратить смерть, которая уже случилась. Много смертей. — Все — мертвецы, — тихо говорит Хакс. — Мои мертвецы. Все погибли, когда Старкиллер был разрушен. Была война, я был молод и полон амбиций, я не предусмотрел. — Конечно, — кивает штурмовик. — Твои мертвецы всё время обступали тебя. За шлемами было просто скрыть то, что осталось от наших лиц, когда мы сгорели. Мне повезло — я сгорел раньше их всех, в той плавильной печи, мгновенно и просто. А они… остальные… знаешь, сколько тысяч человек оказались в ловушке в научно-исследовательском центре? Из-за того, что вы не обкатали план эвакуации, им оставалось только ждать, когда огонь придёт к ним в гости. Красное и убивающее, думает Хакс. — Все, — шепчет он. — Все сгорели. Техники. Пилоты. Учёные. Офицеры. Проклятая трусиха Элла Скорр погибла при исполнении… — Элла Скорр? А, ты, должно быть, имеешь в виду Корр Селлу. Нет, она, разумеется, не сгорела на Старкиллере, — штурмовик качает головой, будто бы удивляясь глупости Хакса. — Корр Селла сгорела, когда ты уничтожил Хоснийскую систему. Так вот оно, думает Хакс. Оружие. Красное и убивающее. — Хоснийскую систему, — повторяет он. — Миллиарды. Миллиарды погибли, когда я крикнул «Огонь»… — Да, — спокойно говорит T-65. — Нет, — страшным криком кричит Кайло Рен. Хакс оборачивается. Всё исчезло. Бутафория, фальшивый мир, иллюзия, какой бы метафизикой это ни было — оно рассыпалось окончательно. Кругом только темнота. И помост, на котором они, оказывается, всё это время стояли, на котором они всё это время стояли втроём — Хакс и его мертвецы. Хакс, штурмовик и Рен. — Я не мертвец, — Рен делает шаг вперёд. — Никто не мертвец. Послушай меня, Хакс: никто не погиб. Ни я, ни ты никого не убивали. Никогда в своей жизни. Хакс качает головой. — Нет, Рен, все погибли. Это объясняет всё. Вообще всё, что происходило. — Это не объясняет ничего! — кричит Рен. — Этого не было. Того, о чём он говорит, никогда не было. Ни Старкиллера, ни уничтожения Хоснийской системы. Я видел то, что было, и я покажу тебе снова. — Ничего не было? — переспрашивает штурмовик. Хакс поворачивается обратно к нему и видит, что белый шлем тоже начинает искажаться. Плавиться. — Ты что — поверишь в сладкую иллюзию, Хакс? — в голосе штурмовика сквозит разочарование. — Не возьмёшь на себя ответственность за то, что ты совершил? — Я не знаю, — бормочет Хакс. — Я не знаю. — Не знаешь? Что ж, ответь на простой вопрос… если всего этого никогда не было, то откуда рана на лице у магистра? Хакс снова смотрит на Рена, и — да, как же, как же он раньше не замечал — видит уродливый шрам, рассекающий его лицо. Багровый, с прожилками и грубыми краями. Красный. — Никакой раны нет, — говорит Рен. — Ты должен поверить мне. Ты должен поверить мне. Не оборачивайся назад, не смотри на него, смотри только на меня. Слушай только меня. Хакс отрывает глаза от шрама и встречается с Реном взглядом. Мерзопакость воет вокруг, штурмовик плавится и стекает на помост бесформенной массой. Плащ Рена ложится чёрной грудой. Но это не плащ Рена, потому что плащ Рена — на Рене, а Рен — прямо перед ним. Они остаются вдвоём. Их двое. Когда вас двое, то, вот неожиданность-то, ты не один. — Ты веришь мне? — спрашивает Рен. — Ты веришь, что ничего этого никогда не было? Хакс закрывает глаза и тут же снова распахивает их. Шрам не исчезает, но не исчезает и Рен. — Я пытаюсь, — говорит он. — Я покажу тебе, — Рен делает ещё несколько шагов вперёд. — Ты говорил, что мы со всем разберёмся. Ты говорил, что если мы не разберёмся в этот раз, то разберёмся в следующий. Ты говорил, что мы можем победить мерзопакость. Потом ты говорил, что нет, не можем, но это уже неважно. Проклятье, ты всегда умел говорить. А теперь твоя очередь слушать. Хакс кивает. — Мы должны прыгнуть вниз? — спрашивает он. Рен склоняет голову. — Да, мы должны прыгнуть вниз. И я не буду тебе врать — там нас ждёт огонь. — Нас никто не поймает, — произносит Хакс, глядя в чёрную пустоту. — Это будет не больно, — Рен подходит к нему вплотную. — Я обещаю, это будет не больно. Мы шагнём в пламя, а потом ты откроешь глаза, и вокруг будет другой мир. У нас будет полгода. Это будут настоящие полгода, потому что теперь я помню всё. И я помню, что никакого Старкиллера никогда не было. — Нам нужно победить огонь огнём, — бормочет Хакс. — Иллюзия загнала нас в тупик, и мы должны умереть, чтобы она рассыпалась. — Да, да, да, — лихорадочно кивает Рен. — Ты всё прекрасно понимаешь. Я вспомнил. Мы делали это пятнадцать раз. Мы и сейчас сможем это сделать. — Старкиллера не существует, — Хакс смотрит на лицо Рена, видит, как шрам бледнеет, истончается, превращается в тонкую линию и в конце концов исчезает бесследно. — Старкиллера никогда не было. Хоснийская система до сих пор на месте. Мы живы. Но… Рен, есть кое-что ещё. Рен молчит. Хакс думает об огне, а потом — о том, что может победить огонь. — Третья вещь, которую ты не мог мне открыть, — говорит он. — Это ведь была та фраза, которую ты не закончил, когда мы разговаривали в первый раз. В медотсеке, помнишь? Границы безумия. Рен не шевелится, но в его глазах Хакс видит ответ. — Закончи её, — требует он. Мерзопакость воет. Рен сомневается. — Я не знаю, что это было, — шепчет он. — Это даже не моя фраза. Я случайно… поймал её, когда пытался помочь тебе разобраться со всеми этими мыслями. Я ловил убегающее и добывал недостающее. А это… оно просто, не могу описать, явилось мне. Словно задело своим краем, проплывая мимо. Хакс чувствует, как его губы растягиваются в ухмылку. — Само собой, — говорит он. — Само собой, это всё не могло работать только в одну сторону. Ты, конечно, адепт силы и потому ответственный за метафизику, но… я думаю, очевидно, что фраза была моей. Или вроде того. Рен смотрит на него внимательно и, как кажется Хаксу, с жалостью — огромной и больной, унизительной и прекрасной. — Закончи её, — повторяет Хакс. — Я не уверен, — тихо говорит Рен. — Я никогда, ни в одной из предыдущих реальностей, не делал ничего подобного. Я боюсь, что это на что-то повлияет. Может быть, когда мы… — Нет, — спокойно отвечает Хакс. — Закончи её сейчас. В глазах Рена отражается что-то страшное и непреодолимое. Хакс не понимает, почему эти глаза раньше казались ему пустыми. Рен наклоняет голову ещё ниже. — Элегантные формулировки, Хакс, не спасут, когда вас… — он кусает губы. Хакс терпеливо ждёт. — … когда вас оставят тонуть. Лёгкие разрывает водой. Хакс заглядывает Рену в лицо. — Вот теперь всё действительно ясно, — говорит он. — Какая же… мерзопакость. И делает шаг.