Ваза Рубина

Вы обратите внимание, когда выйдете, — сказал Цинциннат, — на часы в коридоре. Это — пустой циферблат, но зато каждые полчаса сторож смывает старую стрелку и малюет новую, — вот так и живешь по крашенному времени, а звон производит часовой, почему он так и зовется. В. Набоков. Приглашение на казнь. Привет, неудачник. Где бы ты ни оказался, знай, что мне повезло больше. Эта планета — просто праздник. Вот же сволочь подсознание: никак не отвыкнет мыслить планетами. Я ведь даже не знаю, где именно нахожусь. Может быть, тут на самом деле цивилизация, которая опережает нашу так сильно, что проще застрелиться, чем догонять. Опережает технологически и, а-ха-ха, морально. Поэтому и оставили нетронутым пятачок с непроходимым лесом. Экология и прочее, а я теперь мучайся. Впрочем, не так уж всё и плохо. По крайней мере, не возникнет проблем с водой. Кругом небольшие ручейки: вода прохладная и вроде как чистая. По-хорошему всё равно надо было процедить или хотя бы дать отстояться, но я, честно говоря, вообще ничего не соображал, когда только очнулся. Пил и пил, захлёбываясь и отфыркиваясь. Жаль, что ты не видел: посмеялся бы. Не помню, кстати, как именно я очнулся. Я летел и летел в чёрную пустоту, раскинув руки, а потом… потом, не знаю, понял, что это не я лечу в пустоту, а пустота летит в меня. Что я лежу на траве и смотрю в ночное небо, а кроны деревьев обрамляют его, словно древнюю картину. Больно не было, тут ты не соврал. А что насчёт того, что мы полгода будем сидеть в какой-нибудь глуши и ругаться из-за немытой посуды? Ключевое слово «мы». В общем, о чём я. Прошло уже три часа с тех пор, как я пил воду. До сих пор жив. Наверно, это хороший знак. Нашёл поваленное дерево, натаскал кучу веток и камней, устроил себе лежбище. Очень странные ощущения. В этом лесу не слышно совершенно никаких звуков. Никто не стрекочет, не жужжит, не ползает по траве. Ветра нет. Абсолютная тишина. Это неправильно, Рен, неправильно же? Такого не должно быть. Что-то чему-то противоречит. Тем не менее, меня радует, что можно спать и не думать о том, что какая-нибудь мошкара съест моё лицо. Не то чтобы я собирался спать. У меня ничего нет. Нет даже шинели или какой-нибудь тёплой одежды. Нет оружия, оборудования, зажигалки. Опять же, не то чтобы я мог развести костёр. Минуты тут тянутся долго, Рен. А небо совсем чёрное, ни одной звезды. Как будто бы их кто-то… сжёг? Я не знаю. Я помню базовые правила выживания в дикой природе. Помню, что одно из них — не приходить в отчаяние. Мне кажется, у меня должно получиться. Я ведь не пришёл в отчаяние из-за того, что забыл всю свою жизнь до Старкиллера. Которого не было. Как и, видимо, моей жизни. В общем, чтобы не говорить самому с собой, я буду притворяться, что пишу тебе письма. Ниоткуда, а-ха-ха. С любовью, а-ха-ха. В общем, каков план. Я дождусь рассвета и буду двигаться строго на север. Найду реку — пойду по течению. Здесь такая тишина, Рен, я не знал, что такая тишина вообще бывает. На Старкиллере всё время что-то гудело. Забавно вспоминать об этом, да? Наверно, я всё-таки посплю. Давай, Рен. Увидимся. Не расколоти там без меня ничего. Где бы ты ни был. Увидимся… … когда увидимся, Хакс, я сразу задам тебе вопрос. Ты когда-нибудь думал о том, что ты любишь есть? Нет, я серьёзно. Я понял, что ты ничего не помнишь. Эту часть сложно забыть, знаешь ли. Каламбур? Ладно, не ничего. Ты помнишь своё имя и имеешь смутное представление о том, как долго работал над проектом «Старкиллер». В общем-то, это, наверно, ложные воспоминания. Раз проекта «Старкиллер» никогда не было, то не было и работы над ним, логично? Ну логично же! Будь ты здесь, ты бы посмеялся над моими блестящими логическими выводами. Где здесь? Об этом позже, извини. С ложными воспоминаниями и полным отсутствием настоящих мне всё понятно. Непонятно другое: как ты узнавал о том, что ты любишь? Например, есть? Мне кажется, если бы я не знал, какое моё любимое блюдо, то сошёл бы с ума. Пришлось бы перепробовать столько всякой гадости. С моим везением я бы нашёл то, что мне нравится, в самую последнюю очередь. Вот о чём надо было тебя спросить первым делом. А мы обсуждали всякую ерунду. Мне кажется, в этом вся суть произошедшего. Стоило нам начать по-настоящему важные разговоры, как что-то уводило нас в сторону. Ты, наверно, заявишь, что я неправ и что всё это метафизика. А всё-таки подумай. Ты ведь сказал, что пытался разобраться, для кого предназначено новое оружие. Но в итоге всё сводилось к тому, чтобы его защитить. Защитить Старкиллер. А мысли, любые мысли о том, что здесь настоящее, разбегались. Неумело и медленно, конечно. Я мог их поймать и вернуть. А кто поймает и вернёт мои? Ах ты ж. Он ткнул меня копьём в бок. Когда я просто бормочу себе под нос, он не возражает. А тут я поднял голову и стал задавать вопросы в пустоту. Видимо, это переполнило чашу его терпения. Он не любит метафизику, прямо как ты. Кровь запеклась на моём лбу, а верёвки режут запястья. Извини, я не о том. А о чём же я?.. О твоей любимой еде? Прости, прости, я, похоже, отрубаюсь. Думал, что разговоры помогут мне удержаться в сознании. Что ж, до этого я думал, что правильно будет стать — как ты тогда сказал? — подстилкой Сноука. Или это не ты сказал? Ты тогда ещё не был… тобой. Неважно. Суть в том, что я часто ошибаюсь. Очень часто, прости, я идиот… … просто полный идиот. Слов моих не хватает, чтобы описать, какая ж ты недалёкая ошибка природы. Ты ведь пятнадцать раз это делал, разве нет? Разве нельзя было рассказать мне, как правильно? Если нам надо было, я не знаю, взяться за руки, закричать «Джеронимо» или устроить оргию прямо на помосте, то ты должен был сказать мне об этом. Сказать прежде, чем я прыгну в пропасть. Если бы ты сказал, как правильно, мы были бы тут вдвоём. Вместе. Союзы нужны именно для того, чтобы быть вместе. А знаешь, что я на самом деле думаю? Я думаю, что ты так и не решился прыгнуть. Стоишь там и таращишься в темноту. А я в это время сижу на липкой земле и давлюсь листьями дерева, которое выбрал только потому, что оно выглядело наименее устрашающе. Если ты его увидишь, то в обморок упадёшь, не иначе. Что с тебя взять. Что с тебя взять, в самом деле? Я и выбрал-то тебя в союзники только потому, что все остальные были, если ты заметил, мёртвые. Ты понимаешь, да? Я тащил штурмовиков за руки, а не по правилам, потому что они были мертвы. Они были мертвы задолго до взрыва. Ну, ещё был Сноук. Кстати, кто такой Сноук? Впрочем, неважно. Вернёмся к твоему ничтожеству. История твоей жизни, а? Тебя всегда выбирали только тогда, когда прочие кандидаты были покойниками? Ты поэтому красиво свалил из родного дома? Несчастное детство и прочие штампы? Какая же ты сволочь. Ты обещал, что мы будем сидеть где-нибудь и разбираться со всем этим. А как я должен разбираться без тебя? Если я не помню, как вообще оказался на Старкиллере? А пообщаться об этом раньше мы не могли, разумеется. Зато ты нашёл время сообщить мне, как я говорю к месту и не к месту слово «мёртвый». Ты ведь даже… … даже не представлял, что это так непросто объяснить. Я вроде бы придумал, как, но не уверен, что ты поймёшь. И не смей обижаться: сам же говорил, что это всё не по твоей части. Я сижу на земляном полу и смотрю в каменный потолок. Мои руки сцеплены за спиной и привязаны к прутьям клетки. Мои ноги тоже связаны, и я беспокоюсь, что гений, который отвечает за мою сохранность, затянул верёвки слишком туго. Я могу шевелить пальцами — наверное, это хороший знак. Около меня всё время стоит это мерзкое существо с гнилыми зубами. Оно приносит мне еду (редкостная гадость, но, наверно, всё равно лучше, чем листья). Оно тыкает в меня копьём, если ему что-то не нравится в моём поведении. Стараюсь не провоцировать — мне не больно, но не хотелось бы получить заражение крови. Надо же, я раньше вообще не думал о таких вещах. А потом мы с тобой оказались на дикой планете с заброшенными военными лагерями: я напоролся на что-то острое, а ты долго орал на меня, потому что весь найденный дезинфектант мы уже истратили на твою рану. Ты орал, а я завороженно слушал, прижимая к царапине твой платок. Я сижу здесь, и слипшиеся от крови волосы падают мне на лоб. Созвездия пока что не дают мне даже убрать их, чтобы они не лезли в глаза. Не говоря уже о том, чтобы развязать верёвки, разогнуть прутья, впечатать охранника в стену. Созвездия. Да, когда я закрываю глаза, то вижу два созвездия. Я дышу, потому что они разрешают мне, передвигаю ноги, потому что они дают мне силы. Каждый мой вдох и каждый мой шаг заранее оплачены ими, ими обоими, и я не могу задержать дыхание или остановиться, пока не верну им долг. Я не могу умереть, пока они горят. Когда они перестанут гореть, я буду свободен. А сейчас они следят за мной: каждую секунду я плачу по счетам, и каждую секунду они выставляют новые. Они дают мне воду, когда я умираю от жажды, окутывают теплом, когда я дрожу от холода. Они дают мне цель, когда я не знаю, куда пойти. Они дают мне других, когда я больше не могу быть один. (никто не должен справляться с этим один) Вот только всё не так. Вода не утоляет жажду, а лишь дразнит: хочется пить ещё и ещё. Тепло не дарит покоя: оно превращается в удушающий жар, который дурманит и сводит с ума. Их цели подобны миражам, их голоса шепчут «Иди вон туда, за этим поворотом будет что-то новое», но нового нет, под ногтями почему-то чужая кровь, а дороги назад не найти. А их другие… их другие смотрят на меня немыми масками, и мне кажется, что я умер много лет назад. Должен был умереть. Созвездий два, они не могут договориться друг с другом, и то, что у них выходит, мерзко и неприспособленно к жизни. Как много проблем из-за того, что двое не могут договориться. Как много проблем из-за того, что я вижу оба созвездия, но должен научиться видеть только одно. Ты знаешь, в детстве я всё время спрашивал: но почему? Почему если правильно видеть одно созвездие, я родился таким, что вижу оба? Меня не должно существовать изначально, но я существую, я уже здесь, я не могу просто взять и исчезнуть, ведь так? Кто-то должен разрешить мне существовать, сказать, что я не обязан немедленно сделать выбор. Кто-то должен поверить, что это невозможно, невозможно выбрать что-то одно — мозг или сердце, правое или левое лёгкое… Я пы-тался, я объяснял, и они мне ве-рили, мне все ве-рили, а потом я оставал-ся один и не верил себе сам. Иногда я спасался мыслями, что у меня есть великая цель, предназначение и, давай скажем это вместе, прочая метафизика. Что когда-нибудь я сделаю что-то прекрасное — свой проект «Старкиллер»? И тогда-то все увидят, что два созвездия могут быть лучше, чем одно. Я буду стоять посреди аплодирующей толпы и понимать, для чего я родился именно таким. Бракованная деталь, а-ха-ха. Ты — или не ты, потому что это было до того, как с тобой случилось осознание, что ты ничего не помнишь? Наверное, не ты. Точно не ты. «Давайте ещё расскажите мне истории о своём несчастном детстве», — вот что сказал ты-не-ты в тот день, когда мы впервые встретились на Финализаторе и сразу же что-то не поделили. Забавно вспоминать об этом, да? Ты-не-ты изучил моё личное дело и заочно решил, что я недостоин твоего рукопожатия. Я понял это и пообещал себе, что если ты-не-ты когда-либо передумаешь, я отрублю твою протянутую руку. «Истории о своём несчастном детстве», какая банальность. Моё детство было счастливым. Я был несчастлив. Я рад бы обвинить кого-нибудь в том, что ушёл. И в том, что уговорил других пойти за мной. И в том, что отправился тогда с тобой на базу, услышал твои слова о хвойном лесе, схватил твою мысль в полёте, но промолчал. Может быть, если бы я не промолчал в тот день, всё было бы по-другому. А может быть, мне как раз стоило промолчать. Как тогда, так и перед твоим прыжком. Я рад бы кого-нибудь в этом всём обвинить, но вино-ват только я. Я каждый раз думал, что так будет правильно. Созвездия говорили мне, что так будет правильно. Может быть, мне не следовало их слушать. Может быть, мне нельзя выбирать сторону. Поэтому созвездий два, поэтому я не должен был никуда идти и ничего делать. В этом, как видишь, никакой метафизики уже нет. Есть только аномалия, которая носит моё имя. То, что происходит вокруг меня, происходит из-за меня. Ты оказался в эпицентре, вот что я думаю. А ещё я думаю, что верёвки сейчас оживут, и окажется, что это вовсе не верёвки, а стебли хищных растений. Они оплетут меня, прорастут сквозь мои запястья, скользнут в горло; я никогда не выберусь из этой клетки, а ты будешь ждать меня и повторять, что у нас ещё есть время. Но у времени есть такое свойство: ты думаешь, что не прошёл и половины пути, а потом оборачиваешься и понимаешь, что финальная отметка осталась далеко за спиной. То, что шло последние шаги — уже не ты, потому что ты умер много лет назад. То, что шло последние шаги — изломанное, больное и страшное; добей его, а потом стой и слушай его предсмертный крик. Ты ведь знаешь, что… … что я не то хотел сказать. Я не думаю, разумеется, что ты так и не решился шагнуть с помоста. И вообще. Если уж кто и виноват в том, что в новой реальности нас разделило, так это я сам. Заставил тебя произнести то, что ты не хотел произносить, а потом прыгнул в темноту, не дождавшись тебя. Если и были какие-то правила, ты просто не успел мне о них рассказать. Вот так. Прости, в общем, это я зря в тот раз. И насчёт союзников тоже. Впрочем, ты со мной знаком ближе, чем я с тобой. И так знаешь, наверное, что я иногда бросаюсь на людей из-за собственных неудач. Забыли, ага? А я, если подумать, ни с кем не знаком. Откуда у меня знакомства — со Старкиллера, которого не было? Ты говорил, что в полугодовых реальностях у меня отлично получалось заводить друзей. Так и вижу, как это было: ты стоял мрачным чёрным пугалом, а я вынужден был выдавливать из себя фразы вроде «Простите, не могли бы вы не загораживать нам проход, скаля редкие зубы и барабаня пальцами по рукояткам метательных ножей?». Примерно так я представляю себе дружбу на тех планетах, которые ты описывал. Сноб, скажешь ты. А я отвечу: а как же? Было всё же что-то притягательное в идеологии Первого Порядка, которого, наверное, тоже никогда не существовало. Я имею в виду, устранить бы из галактики весь этот беспредел: контрабанду, рабовладельчество, антисанитарию… Человек должен быть человеком, в конце концов. Нельзя его использовать, а потом выкидывать на свалку. Ты, наверное, думаешь, что такое бывает только на мусорках с Кразмаями и тремя солнцами. А на самом деле всякого дерьма полно и на живописных планетах с водопадами. Просто надо копнуть чуть-чуть глубже, и тогда… Я, кстати, никогда не называл тебя подстилкой Сноука. Осознанно, я имею в виду. Как же это всё сложно. Есть я, который жил до того, как вспомнил, что ничего не помнит, есть я, который жил на Старкиллере, уже зная, что Старкиллера нет, но надо его защитить. И есть я, который живёт сейчас, я, который проживёт эти полгода, а потом исчезнет. И кто из них, собственно, я? Солнце уже село. Сижу у озера, смотрю на его неподвижную гладь. Чёрное небо сливается с чёрной водой. Скоро вернусь к убежищу, посижу немного у костра и лягу спать. Я по-прежнему иду на север. Давай прилетай уже за мной, мой Рыцарь, не позорь свой титул или что у тебя там. Нет, серьёзно, прилетай, потому что мысль о том, что на рассвете мне придётся снова продираться через заросли, приводит меня в полный ужас. Воздух тут густой и вязкий, солнце пробивается сквозь ветви деревьев, но не греет, а только слепит глаза. Честное слово, я скучаю по Старкиллеру: идеальная температура и влажность, поверни рукоятку на приборной панели — и сможешь… … сможешь, шепнули мне созвездия, я поднял руку, и они развязали верёвку, я поднял другую, и они раздвинули прутья клетки. Я выбрался и пошёл прочь, созвездия следили за тем, чтобы мне не свело мышцы и я не потерял сознание от потери крови. Они расшвыряли существ, которые бросились на меня, щеря зубы и отвратительно шипя. Они привели меня к предводителю этих существ, пригвоздили его к стене, открыли для меня его разум. Ты не представляешь, как мне повезло. Крупная банда воров и изгоев, этот сектор Неизведанных Регионов — их неофициальные владения. Они обнаружили жизненный сигнал на необитаемой планете, нашли меня и заперли в клетке на своей… хм, назовём это подземной базой. Вы со Старкиллером были бы оскорблены. Они собирались продать меня в рабство. Может быть, даже в бордель. Как тебе такой поворот сюжета? Ты не представляешь, как мне повезло. Я стоял там и смеялся, хохотал в голос, запрокинув голову. Мне казалось, что вокруг меня стали собираться тени, и сейчас созвездия — оба созвездия — взорвут всё вокруг. Взрыв будет ослепительным, а когда уляжется пыль, я буду стоять посреди коридора и смотреть, как штурмовики бегут в отсек 1С-U. Я снова увижу тебя, но не найду в твоих глазах ничего, кроме презрения. Но этого не произошло. Я понял всё, понял, почему нас разделило и в чём отличие, понял, что нужно делать. Я понял всё, но мерзопакость позволила мне идти дальше. Глупая мерзопакость. Ты, наверное, прав, когда говоришь, что я идиот, который видел всё это пятнадцать раз, но так и не разобрался. Я не знаю, действительно не знаю, почему: может быть, дело в том, что мерзопакость туманит мне мысли так же, как туманила их тебе, когда ты принимался думать о цели Старкиллера. Но это же смешно, Хакс, ты только подумай, нет, не думай, а просто представь… Планета-пустыня с несколькими солнцами? Свалка, на которой разбирают старые корабли? Двухместная камера и вечное ожидание трибунала? Дикий полумёртвый мир, оккупированный кем-то, кто спешно побросал свои лагеря и скрылся как раз перед нашим появлением? Ну как же. Как же мы раньше не увидели. Как же мы раньше не обратили внимания. Что-то ведь всё время было не так, ты начинал видеть шрам, а я чувствовал, как меркнут созвездия, и уже тогда было ясно, что это не совпадение, что одно напрямую вытекает из другого… И линейность, Хакс, линейность… В последний раз ты сказал что-то о линейности. Хакс, ты правда не понимаешь, что это значит? Я объясню тебе. Всё это время я просто сидел поодаль, отвечал на твои вопросы и старался ни о чём не думать: я почему-то решил, что именно ты разгадаешь загадку, а моё дело — не мешать тебе, просто не мешать. Мы выдумали этот свод правил, который помогал нам выжить в рамках новой реальности, но в то же время не давал увидеть общую картину. Мы договорились пережидать твои видения, договорились подчиняться друг другу в те моменты, когда один из нас чувствовал, как расползается всё вокруг... Мы договорились задавать вопросы, но спрашивали не о том, договорились отвечать, но эти ответы не имели значения; ты отказывался разбираться с метафизикой, а я не мог предложить ничего, кроме угасших созвездий и пойманных мыслей… Я должен был понять, должен был задать правильные вопросы, должен был наплевать на то, какой дикой болью отзывалось в тебе каждое упоминание реальностей, которых ты не помнишь. Я должен был говорить — говорить, говорить и говорить, эту историю нельзя перестать рассказывать, была же об этом какая-то легенда? Я несу такой бред, Хакс, прости. Я нарисую для тебя схему. Ты ведь всё лучше понимаешь через схемы? Я лечу на Корусант. Да, вот именно. Во всех предыдущих реальностях у нас не было транспорта. Никакой возможности выбраться за пределы того мира, в котором мы оказались. Надо было ещё тогда заподозрить. А у этой шайки есть корабль. Корабль, который дожидался меня, когда я выбрался на поверхность. Копья — и база с автоматическими дверями. Гнилые зубы — и космический корабль. Старый добрый абсурд нашего мира. Угадай, что? Эта планета ледяная. Заснеженная. Как Старкиллер, только без — а-ха-ха — хвойного леса. Я лечу к своей матери. Потерпи немного, ладно? Я со всем разберусь, я уже со всем разобрался, надо только кое-что проверить. Я скоро вытащу тебя. Я вытащу вас, мой Император, а-ха-ха-ха-ха… Вытащу вас оттуда… … вытащи меня отсюда, Рен. Просто вытащи меня. Я не могу выплыть. Мне казалось, что всё как обычно. Я шёл, под моими ногами потрескивали разросшиеся корни и шелестела трава. Я раздвигал ветки, и они, смыкаясь, шуршали. Ни одного больше звука, темно — хоть глаз выколи. Тут очень рано темнеет, рано и неожиданно: солнце камнем падает за горизонт, и ты оказываешься один посреди темноты. Я был один посреди темноты, я шёл и бормотал что-то себе под нос — уже не тебе, просто какие-то формулы со времён Старкиллера и выдержки из моего личного дела. Я шёл туда, где оставил костёр. Я планировал забраться в укрытие и проспать шесть часов. Или семь. Нужно достаточно спать, нужно не впадать в отчаяние, нужно питаться как можно разнообразнее: если не будешь выполнять этих простых правил, то свихнёшься прямо посреди леса, начнёшь слышать человеческие голоса и пойдёшь туда, откуда они доносятся. Будешь идти и радостно смеяться, идти и представлять, что всё это уже закончилось — но там, куда ты идёшь, тебя встретит пропасть. (или огонь) С пунктом про питание у меня проблема, поскольку здесь по-прежнему нет ничего живого: в лесу нет зверей, в озере нет рыбы, перед моими глазами не кружатся насекомые. Пару раз мне казалось, что я видел белых мотыльков, но это было лишь наваждение. Здесь нет ничего живого. Если не считать мерзопакость. Я не могу восстановить последовательность событий: мысли путаются и забегают одна вперёд другой. Как же это раздражает. Попробую ещё раз. Я шёл туда, где оставил костёр, и думал о том, что надо просто перечислить все факты. Надо отбросить метафизику, отбросить всю эту мерзкую муть, что топила нас на Старкиллере, отбросить всё, что ты рассказывал о полугодовых реальностях. Надо просто перечислить факты — не те, которые поведало мне личное дело; в конце концов, если не было Первого Порядка, значит, не было и моей биографии. Было только то, что видел ты, однако даже ты видел не меня, а образ, порождённый ложной историей: я, наверное, представил, кем мог бы быть человек с таким личным делом, и пытался его качественно отыграть. Факт, который мы не включим в официальный список: я всё стараюсь делать качественно. Вот только качественно жить в этом мерзком лесу не выходит. Стоп. Стоп. Надо перечислить факты. Надо перечислить то, что знаю я сам. Меня зовут Армитаж Хакс, мне тридцать три года. У меня техническое и военное образование. Мой отец — Брендол Хакс. Моя мать… Нет, нет, не так. Это ложные факты. Это факты, которые я прочитал в личном деле. Надо думать об отце по-другому. Надо думать не об его имени, не об его звании, не о том, что я слишком на него похож. Надо думать о… Надо думать о… Пропади оно пропадом, Рен, пропади пропадом: я не могу думать об отце, не могу думать о прошлом — настоящем прошлом. Как только я пробую, что-то словно грубо залезает пальцами прямо в мой разум и резким движением задёргивает шторы, эти пальцы холодные и… мерзкие. Мерзопакость. Я стою перед завешенными окнами и смотрю, как кружатся тёмные силуэты: наверное, у них там праздник, и они чему-то радуются, или нет, подожди, нет, они обсуждают что-то очень важное, и я хочу к ним, очень хочу к ним… Мне нельзя туда, мне нельзя зайти в этот дом и нельзя подойти поближе к окну, поэтому я стою снаружи и наблюдаю… Мне начинает казаться, что силуэты — лишь игра теней, и на самом деле в доме никого нет. Нет и никогда не было; я вдруг понимаю, что если хоть на секунду отвернусь от светлых пятен, то они исчезнут. Они исчезнут, и дом тяжело взглянет на меня слепыми заколоченными окнами; я закричу, закричу и никогда не перестану кричать, потому что, ну помогите же мне, я оказался один посреди темноты и даже не могу развести костёр. Костёр. Костёр. Костёр. Эта мысль как будто бы родилась очень давно, но до последнего не являла себя. Невидимая, она плыла в пространстве рядом со мной и издевательски ухмылялась: ну когда же, когда до тебя дойдёт? Костёр. Рен, я шёл от озера, чтобы вернуться к убежищу и посидеть у костра, но как я мог развести костёр? У меня фобия. Меня зовут Армитаж Хакс, мне тридцать три года, у меня техническое и военное образование, я боюсь огня. Огонь, Рен. Они все горели. Костёр развёл не я. Это было в точности как в кошмарном сне: я знал, понимал, чувствовал всем своим существом, что мне нужно немедленно разворачиваться и бежать прочь. Мне нужно оказаться как можно дальше от того места, куда оно заманивало меня костром, мне нужно сесть и подумать, вычислить провал в памяти, понять, как именно это произошло… Я всё понимал, но проклятые ноги продолжали нести туда, где поджидало то, о чём нельзя прочитать ни в чьём личном деле. Я начал кричать, и лес вдруг зашумел, словно отзываясь на мой крик; я увидел, как заколыхались деревья, как их стволы вдруг стали деформироваться прямо на моих глазах: они ширились, расползались, сцеплялись и переплетались ветвями… Я понял, что ловушка сейчас захлопнется; я воображал что-то подобное, когда гнался за тем несчастным штурмовиком по коридорам базы. Знаешь, эта мысль почему-то помогла мне вернуть контроль над собственным телом, и я отвернулся от деревьев, которые превращались в бурлящую жижу мерзопакости, и бросился обратно к озеру. Я бежал, не разбирая дороги, ветки царапали моё лицо; я видел, что впереди уже поблёскивает чёрная вода, и почему-то вспоминал ту старую легенду про принцессу, которая утонула в озере. Про то, как все пытались рассказать её историю. Не помню, споткнулся ли я или же просто упал, потому что больше не было сил бежать. Не помню, не помню, не помню ничего. Я очнулся только сейчас и теперь лежу у самой воды. Рассвело, но вода в озере — по-прежнему чёрная. Деревья шумят над моей головой: лес перестал быть спокойным. Лес понял, что я знаю больше, чем должен. Мерзопакость поняла это. Пожалуйста, Рен. Пожалуйста. Вытащи меня отсюда. Если ты, разумеется, существуешь. Если тогда, когда мы прыгнули, ты не оказался в другой галактике. Впрочем, я бы тебя и из другой галактики вытащил. Принимаешь вызов? Почему я жду, что ты мне ответишь? Я свихнулся, Рен. Генерал сошёл с ума, Верховный Командующий Сноук, генерал правда сошёл с ума. Можно мне наконец его придушить?.. Кто такой Сноук, Рен? Дарт Плэгас? Ты из будущего? Я из будущего? Честное слово, я поверю в самую бредовую версию. Кто он такой? Ты знаешь, с самого первого дня меня всё время преследовало странное ощущение… Как будто бы ты проснулся и с облегчением понял, что это был всего лишь кошмар, но что-то тёмное и дремучее в глубинах твоего разума продолжает нашёптывать: а вдруг сном было не всё? Сноук не был одним из моих мертвецов. Как и ты. Значит, когда мы прыгнули, он не растворился в темноте, а пошёл за нами. Мне кажется, что на моей груди сидит какая-то тварь. Может быть, это и есть Сноук? А может быть, это рыжая кошка? А-ха-ха, генерал сошёл с ума. Пожалуйста, вытащи меня отсюда. Я не могу… … не могу, опять не могу придумать, как тебе всё это объяснить. В ясности мысли есть что-то пугающее. Я как будто бы всегда сидел в клетке, понимаешь? Или нет, как будто бы я день за днём совершал одну и ту же тюремную прогулку, ходил по одному и тому же маршруту. Как будто бы мне казалось, что я всё делаю по собственной воле, но стоило чуть-чуть отклониться от предписанной линии, как кто-то тыкал меня в бок грязным копьём, заставляя немедленно исправиться. Мы не могли с тобой поговорить, понимаешь? Точнее, само собой, мы могли целыми днями болтать о том и о сём, чтобы не сойти с ума… А-ха-ха, помнишь, мы сидели в камере и воображали, какой будет следующая реальность? Ты в красках расписывал, как я стану королём Набу и буду разгуливать в пышных нарядах и ритуальном гриме. А потом я сказал, что тогда и тебя заставлю носить платье. Мы хохотали так, что надзиратели пришли с внеплановой проверкой. А все эти шутки про Императора и Рыцаря и вовсе каждый раз возникали сами собой, я никогда о них не рассказывал. Они словно, ну, знаешь, напрашивались. Помнишь? Нет, разумеется, ты не помнишь, о том и речь. Я лечу на Корусант. Я не знаю, как я ухитрился привести в рабочее состояние все системы и рассчитать курс. Хотя нет, если подумать, я прекрасно это знаю. Я ведь идеальный герой. Принц, который спас принцессу. Что же такое, Хакс, я всё никак не могу подобраться к сути и рассказать всё по порядку. Мне бы сейчас пригодилось твоё умение говорить. Забавно: я как-то сказал тебе, что выбрал тебя в союзники, потому что ты умеешь говорить. А ведь на самом-то деле, если подумать, всё наоборот. Жила-была королева. Жила-была королева. В общем. Просто представь себе тот набор реальностей, который мы с тобой собрали. Видишь закономерность? Это не реальности, это их отражения. Отражения в разуме того, кто смотрит на этот мир со стороны. Того, кто не является его частью. Этот кто-то будто бы проснулся в один прекрасный день и понял, что он — герой одной из своих любимых историй. Все эти истории — правда. Все они. Будто бы всё, что он способен вообразить, на самом деле уже где-то было. Он слышал, что бывают песчаные планеты-свалки, где ты выживаешь, разбирая останки кораблей. Он слышал, что бывают планеты, которые стали притонами всяческого межгалактического сброда. Он слышал, что бывают ледяные планеты… да, мы были с тобой и на такой, потому-то я и обрадовался, когда в исходной реальности оказался на похожей. Да, Хакс, мы сейчас в исходной реальности. Всё, что было до этого, было иллюзиями. Ну то есть, разумеется, не теми иллюзиями, которые заполнили мой разум, когда я вдохнул аромат того странного цветка. Ты только-только оправился от лихорадки, а тебе пришлось таскать меня на себе, пока я бредил и пытался выцарапать себе глаза. Прости, я идиот. Мы по-настоящему проживали всё это. Каждые полгода вдвоём в какой-нибудь глуши, ругаясь из-за немытой посуды. Или в камере. Или на древнем корабле. Неважно. Каждые полгода вдвоём. Каждые три месяца на Старкиллере. Девять месяцев. Девять месяцев нужно, чтобы выносить ребёнка, а-ха-ха. Жила-была королева, и была у неё прекрасная дочь. Ты спросишь, а как так получилось, что и то было по-настоящему, и это вот сейчас — по-настоящему? А я тебе отвечу. Это потому что мы — настоящие. Мы оба. Понимаешь, мерзопакость, конечно, лезла пальцами прямо в наши головы и корёжила всё так, что мы не могли добраться до истины. Но отчасти мы и сами не хотели до неё добраться. Каждый из нас в глубине души боялся, что второй — продукт его собственного разума. Если я настоящий, то ты — нет. Тогда ты — та моя часть, что сумела спрятаться от рвущих на куски созвездий; та часть, что умеет приспосабливаться к любой жизни, умеет выстраивать связи и делать выводы, умеет заткнуть бесконечную рефлексию и увидеть суть явления без украшений и шелухи. Та часть, что умеет просто жить и делать своё дело. Качественно делать. Та часть, что давным-давно перестала бежать и бояться оглядеться вокруг. Что бы там ни было, она со всем разберётся. Если ты настоящий, то я — нет. Если ты настоящий, то я — та твоя часть, что не понимает, как и когда назвала своей жизнью то, чего никогда не хотела; та часть, что не считает нужным делать вид, что всё хорошо, не считает возможным оставаться там, где невыносимо, не считает правильным каждый день наступать сапогом на собственное горло. Та часть, что умеет притвориться, что всё вокруг — квест и метафизика. И что в конце ждёт награда. Та часть, что бежит и бежит, но не потому, что боится, а потому, что впереди тоже что-то брезжит. Что бы там ни было, она со всем разберётся. Красиво говорю, верно? Я учился у лучших. Вот только это не так. Потому что если бы настоящим был только один из нас, то второй стал бы… ничем. Просто предсмертным бредом, галлюцинацией перед тем, как истечь кровью на снегу после постыдного поражения. Или перед тем, как рухнуть в пропасть, разверзшуюся на идеальной базе. Мы умерли бы там, на Старкиллере, умерли, ненавидя себя и ненавидя всё вокруг. Мы никогда не были бы «нами». Союзом. Если бы всё остальное существовало только в разуме одного из нас. Но нет. Нас двое. И поэтому всё, что было, было по-настоящему. И мы — настоящие. Годами, веками, тысячелетиями земля всех планет напитывалась кровью и слезами, люди передавали из уст в уста одни и те же истории. Эти истории повторялись снова и снова, их герои умирали и рождались заново, а где-то там, в неосмысляемой глубине вселенной, два созвездия безучастно наблюдали за этим круговоротом. Они наблюдали и ждали того момента, когда произойдёт нечто настолько страшное, что сама ткань мироздания затрещит, порвётся и впустит то, что не должно существовать. Мерзопакость. Мерзопакость пожрала всё вокруг и дремала у порога, ожидая, когда кто-то случайно откроет ей дверь. Мерзопакость схватила чью-то боль и брызнула ею на холст, мерзопакость написала мир, который обречён погибнуть. Мерзопакость смеялась над созвездиями, полагая, что им нечего ей противопоставить. Ты спросил меня, кто такой Сноук? Ты думаешь, мы сражаемся против него? Если бы, Хакс, если бы только ты был прав, но нет, прости меня, то, что стоит по ту сторону баррикад — древнее и страшнее всех возможных Сноуков в неизъяснимое количество раз. Мерзопакость не мыслит категориями добра и зла, потому что родилась ещё до того, как появились люди и придумали их и много чего ещё. Она не хочет завоевать мир, не хочет бессмысленной войны или кровавых жертв на алтаре: если подумать, всего этого могут хотеть только разумные существа. А мерзопакость… мерзопакость неразумна, она просто делает то, что ей хочется, и с интересом смотрит, что будет дальше. Щерится от удовольствия и размышляет о том, что развлечёт её ещё больше. В настоящий момент её развлекаем мы. Мне казалось, что это я втянул тебя в этот кошмар. Но на самом деле всё началось с мерзопакости. Мерзопакости и чёрной озёрной воды. Жила-была королева, и была у неё прекрасная дочь. Муж той королевы погиб на войне, и она была безутешна. Днём и ночью мечтала она о том, чтобы обрести нового короля. И вот однажды в её дворец явился прекрасный юноша, и она влюбилась в него с первого взгляда. Юноша попросил её руки, но сказал, что у него есть одно условие. Он обещал открыть его только в тот день, когда войдёт во дворец полноправным правителем. Советники отговаривали королеву, умоляли сначала узнать условие её избранника. Но королева приказала им замолчать… Старкиллер — твой идеальный проект. Мир Первого Порядка создан тобой от и до. В нём есть нестыковки, но, в конце концов, ты не демиург, а просто человек. Человек, которому однажды позволили утонуть. Мерзопакость разрешила тебе творить мир, а созвездия каждый раз помогали мне искажать его так, чтобы ты понял, что этот мир не должен существовать. А когда ты понимал, наступало моё время творить. Маятник качался ко мне. Созвездия сильнее мерзопакости, и мои миры жили по полгода. Но созвездия не всегда могли договориться между собой, и поэтому мерзопакость каждый раз отвоёвывала свои три месяца на Старкиллере. Поэтому мои миры умирали, и я не был уверен, существую ли я сам. Помнишь, я всё спрашивал, почему мы прожили в пустыне больше, чем ровно полгода? Ты тогда уже не хотел объяснений: ты хотел просто жить. А я… я до последнего думал, что это не могло произойти без причины. Ирония в том, что я снова был неправ. Я идиот. Причины не было. Всего лишь случайность. Созвездия в тот раз не поладили сильнее, чем обычно. Да, в этом ирония. Иногда всё не так банально, как когда мир рушится, потому что кому-то не хватает хлеба и зрелищ. Иногда мир не рушится — потому что кто-то поссорился с соседом от всё той же скуки. Я опять отвлёкся. Итак, маятник. Каждые полгода маятник качался в твою сторону, и я снова и снова оказывался в коридоре, ведущем в отсек 1С-U. А потом я должен был успеть убедить тебя, что что-то не так. Прости, прости меня. Ты когда-нибудь сможешь меня простить? Я не делал этого сознательно. Я всё время был в какой-то серой пелене, ходил тюремным маршрутом и не понимал, что именно происходит. А под моими руками, которые направлялись проклятыми созвездиями, внезапно начинали трепыхаться мысли — самые настоящие мысли, осколки чьих-то фраз, ассоциации, воспоминания… Я хватал их на лету, возвращал в твоё сознание, пытался осмыслить сам, но очень скоро понимал, что для полной картины мне не хватает слишком многих деталей… Я закрывал глаза, и созвездия показывали мне мир, который нас ждёт, если реальность Старкиллера станет главной: в этом мире мой отец смотрел на меня так, словно прощает за всё, что я сделал и когда-нибудь сделаю, — а потом падал вниз. Он падал, падал и падал, а я стоял на помосте и ждал, что всё вот-вот повернётся назад: что отец вдруг замрёт, а затем начнёт подниматься вверх, что меч погаснет, я отброшу его в сторону и подхвачу отца… Что мы полетим домой, и всего этого никогда, никогда, никогда не случится. Созвездия показывали мне, как штурмовики умирают тысячами, как сгорают учёные в научно-исследовательском центре, как Корр Селла смотрит в красное небо широко распахнутыми глазами, как я лежу на снегу и ненавижу себя за то, что не смог тебя убедить, не смог уберечь от всего этого. Не смог уберечь тебя, меня, моих родителей, Рей. Наш мир. Созвездия показывали мне этот кошмар, а потом вокруг вдруг появлялись осколки моих видений: мёртвые штурмовики разгуливали по коридорам базы, а Корр Селла в форме Первого Порядка приходила отчитываться к тебе на мостик. А я будто бы забывал обо всём этом и снова барахтался в серой мерзости — но знал, всё время знал, что где-то рядом прячутся новые мысли, и надо попробовать поймать их, ухватить, рассмотреть на свету, найти ключ к происходящему… Прости меня. Я не делал этого специально, я не играл с тобой, не манипулировал твоим разумом. Я не хотел стирать твои воспоминания. Помнишь, ты однажды попросил меня сделать это, осознанно сделать, и я задохнулся от возмущения, потому что нет ничего хуже стёртой памяти, ни один человек не должен делать это с другим… Я бы никогда, никогда, никогда не изменил твой разум, не отобрал твои воспоминания. Твою жизнь. Если бы. Если бы я понимал, что происходит. Но я не понимал. Созвездия видели начало смерти мира и показывали его мне. Я пытался передать эти картины тебе, но мерзопакость воровала эти мысли, а потом сама пыталась предупредить тебя, заставить защитить Старкиллер… Я ловил то, что она посылала тебе; иногда захватывал и то, что было только твоим — и снова передавал тебе, но вместе с тобой передавал и мерзопакости. Мерзопакость засовывала пальцы и в мой разум тоже, обходила созвездия и туманила моё прошлое, моё настоящее, моё будущее… Мы все сплелись в единый комок, сплелись — и не могли распутаться, не могли даже предположить, что это возможно. Всё это было решено за много тысячелетий до нас: созвездия и мерзопакость, мерзопакость и созвездия. Противники поставили на доску по фигуре и начали поединок. Этот поединок длится и по сей день, но, хорошая новость, я догадался, как закончить его вничью. Прости, прости, прости меня… … прости меня. Мне кажется, я не справлюсь. Я сижу у озера. Деревья обступили меня со всех сторон. Они срослись в уродливую стену. Эта стена живая: её поверхность будто бы пенится, непрерывно бурлит и чавкает. Когда-нибудь она подберётся ко мне, и ветви оплетут мои ноги, прорастут сквозь меня и пустят подо мной корни. Я стану частью… её. Частью мерзопакости. Воздух вязкий и отвратительный. Мне кажется, я скоро не смогу дышать. Я хотел сказать тебе кое-что. Я ругал тебя последними словами, а сам… Лицемер. Лицемер и ничтожество, вот вам и вся «блестящая карьера за короткий срок». Или как там обо мне писали в пропагандистских листовках Первого Порядка. Пропагандистские листовки, ерунда-то какая. Тогда, почти перед самым последним днём на Старкиллере. Мы как-то неловко пытались общаться о чём-то, кроме мертвецов вокруг. Это так странно, на самом деле. Кругом было вот это, а мы продолжали ходить на совещания, спать по ночам и есть в столовой. Мило, кстати, что ты интересуешься моим любимым блюдом. Так вот, мы пытались общаться, как нормальные люди. Это было трудно, учитывая, что я не знал, кто я, а ты не очень-то хотел рассказывать о своей прошлой жизни. Я тогда заметил, что при малейшем намёке на неё ты начинаешь как-то странно заикаться. Разгова-ривать вот так. Я ничего не сказал тебе. Видимо, решил, что это невежливо. Мне вообще казалось, что ты не любишь критику в свой адрес. Хватало и того, что я-не-я смотрел на тебя, как на пустое место. Или во мне говорила старая добрая привычка соответствовать личному делу: Армитаж Хакс, тридцать три года, вежливый и хладнокровный. В общем, я ничего не сказал. А потом ты рассказал мне про то, что сбой речи был и у меня. Про «мёртвый Старкиллер». Меня это не то чтобы напугало — скорее, я тогда впервые задумался о так называемых «маркерах иллюзии». Сбой речи — один из них. Очень мощный, на самом деле. И вот тогда-то и стоило рассказать тебе про заикание. Ты ведь даже спросил. Ты всё время задавал правильные вопросы. Я был идиотом, что затыкал тебе рот. А я… Честно, я не знаю, почему я не сказал. Я не могу утверждать, что это она заставила меня. Я никогда не понимал, когда она заставляет меня, а когда я действую по своей воле. И кто такой — я. Мне надо было больше думать о… метафизике. Сейчас я понимаю это с какой-то острой ясностью. Но мне, наверное, больше ни о чём не придётся думать. Раз мы оказались в исходной реальности, я умру по-настоящему. Умру, когда деревья врастут в меня, когда я стану их корнями и листьями, корой и плодами. Наверное, мне нужно укрыться в озере. В воде можно спрятаться от деревьев. И от огня… … от огня, да, ты прав, но ты же сам говорил, что вода коварна. Я не могу понять. Я не могу сказать. Когда королева узнала условие своего мужа, она пришла в ужас. Но сказанного не воротишь. Королева отдала распоряжения своим стражникам. Вечером она зашла в покои своей дочери. «Мама, почему ты плачешь?» — спросила принцесса. Но королева молча обняла её, роняя горькие слёзы. Я не могу объяснить. Я лечу на Корусант. Мне нужно встре-титься с семьёй. Я не могу прилететь за тобой. Это неправильно. Или правильно. Я не понимаю. Я не вижу созвездий. Но ты должен держаться подальше от озера. Слышишь? Что бы ни случилось, не подходи к озеру. Тебе нельзя прикасаться к озёрной воде. Нельзя. Они до сих пор кричат, Хакс. Я не знаю ничего, но это я знаю точно… я знаю… … я знаю, что был неправ. Я не давал тебе думать о метафизических объяснениях. Об испытаниях, искуплениях и всём подобном. О том, что мы уже умерли, и это — то, что мы заслужили. Ты говоришь, что мы никогда никого не убивали. Но, может быть, нас заставили платить за что-то другое. За что, Рен? За что? За что нужно платить вот так? Рен?.. Хакс. Не смей заходить в озеро. Я не захожу. Хакс, что бы ни происходило. Кто бы тебе ни являлся. Не заходи в озеро. Я не захожу. Всё не так. Сбои речи, Хакс. Сбои речи — маркер иллюзии. Я по-прежнему говорю со сбоями. Точно так же, как на Старкиллере. Потому что это не исходная реальность. Я был неправ. Не заходи в озеро. Я не захожу. Я не захожу. Рен, быстрее. Я не знаю, сколько ещё смогу держаться. Я скоро. Это не исходная реальность. Я верно понял условия задачи, но сделал в корне неправильный вывод. Ты же всегда говорил, что у меня плохо с логикой. Помнишь? Помнишь? Говори со мной. Помню. Не захожу в озеро. Не заходи. Снежная планета. Существа с развитой технологией, но примитивными орудиями. Ещё один шаблон того, кто пришёл извне. Того, кого созвездия вытащили из настоящей жизни. Дали в руки меч, надели маску, заразили безумием. Сделали аномалией. Надо было сразу понять. Мы всё ещё в мире, который создал я. А почему я не с тобой? Не захожу в озеро, не захожу в озеро, не захожу в озеро. Потому что мерзопакость успела тебя выхватить. Она пытается окончательно сломать твой разум. Почему именно в этот раз? Не захожу в озеро. Мы стали слишком сильными. Знаешь, из-за чего? Из-за того, что я впервые сказал что-то о настоящем тебе. О том, что тебя оставили тонуть. Я начал рассказывать твою историю. Ты ведь помнишь эту легенду? Не заходи в озеро. Отвечай на вопрос. Конечно, помню. Не помню свою жизнь. А легенду помню. Рассказывай. Нет. Рассказывай. Нет. Рассказывай. Хакс, я знаю, что трудно, но рассказывай. Всё не так. Я летел на Корусант. У меня не возникало сомнений, что это правильно. Знаешь, что бы я там обнаружил? Что у моих родителей несколько детей, но я — не один из них. Я им никто. Я никто в этом мире. Меня арестовали бы. Как военного преступника. Это была ловушка. Мерзопакость смогла разделить нас, и поэтому у неё получилось. Она устроила мне ловушку. Мне тоже. Костёр. Нет, Хакс. Костёр развёл ты. Ты умеешь добывать огонь — в одной из моих (наших?) реальностей ты это делал. Костёр не был ловушкой. Мерзопакость погнала тебя к чёрному озеру — вот это ловушка. А в костре не было ничего опасного. Я боюсь огня. Нет. Это ложный факт. Ты стал бояться огня из-за созвездий. Я транслировал тебе гибель Старкиллера, разрушение Хоснийской системы и свою смерть: поражение, рана на лице, огонь. Из этого родился ужас перед красным и убивающим. Понимаешь? Даже этого штурмовика, погибшего в плавильной печи, никогда не было. T-65 — это модель крестокрыла. Ещё один шаблон. Твой страх перед огнём — ненастоящий. Созвездия перестарались, желая тебя запугать. Мерзопакость обратила это против них. Ты никогда не боялся огня. Ты боялся воды. Потому что тебя оставили тонуть. Меня не оставили тонуть. Хакс. Не смей заходить в озеро. Хакс? Меня не оставили тонуть. Меня не оставили тонуть. ОНА НЕ МОГЛА ОСТАВИТЬ МЕНЯ ТОНУТЬ. Хакс, послушай меня… ОНА НЕ РАЗРЕШАЛА МНЕ. Хакс, я… Она не могла мне разрешить. Хакс. Пожалуйста. Если ты зайдёшь в воду, ты увеличишь разлом и впустишь ещё больше мерзопакости. Она держится на страхе воды, на воспоминании о том, как ты идёшь на дно. Она пришла в этот мир именно тогда, много лет назад. Ты радовался, потому что думал, что теперь-то всё поймут, какой ты на самом деле сильный. Ты не знал, что королева заключила сделку. Пожалуйста. Дождись меня. Я скоро. — Я скоро с ума сойду, сколько же можно повторять! Нет. Нет и нет. Я тебе не разрешаю. — Мама! — Что — мама? — Мама, так нечестно! Кордан переплывал его уже дважды, а он младше меня Хакс? — Разговор окончен, Армитаж. У нас много работы, так что заткнись и занимайся делом. — Мама, я же не… — Заткнись! — Кордан за мной присмотрит, я не… — Чтобы я больше ничего не слышала про Кордана! Кордан — здоровенный и сильный. Как и все в той банде, которую ты называешь своими друзьями. Им-то, понятное дело, любое озеро по колено. А ты… ты просто посмотри на себя. Щуплый и хилый, прямо как твой отец. Ты там потонешь сразу же, вот прямо не отходя от берега. Какое там переплыть, не смеши меня. Для такой рохли, как ты, это верная… верная… Хакс? — Мама? Почему ты молчишь? Ты обиделась? Хакс? — Мамочка, не молчи. Я не буду больше спрашивать про озеро. Мама, не обижайся, я больше не буду… Нет. Ты не сделал этого. Пожалуйста. Хакс? — Да что ты разнылся, в самом деле, Армитаж? Как девчонка. Ладно, уговорил. Можешь переплывать это озеро, сколько влезет. Ты знаешь, наверное, мы прямо завтра туда и пойдём. А потом ты от меня отстанешь. Раз и навсегда. — Правда, мамочка? Ты разрешаешь? Хакс, ты не мог, я знаю, что ты не мог, ответь, пожалуйста… За что нужно платить вот так, Рен? Хакс?! Хакс, ты не зашёл в озеро? Ответь мне! Нет, Рен, я же не полный идиот. Стою и жду тебя. А вот если бы ты сумел сложить два и два, мы бы уже давно напились и сочиняли марш для нашей новой Империи. Чем ты занимался, когда раздавали логику и здравый смысл? Хакс… Что? Когда ты научишься нормально излагать свои мысли? Твои недоговорки едва не прикончили нас с тобой и всю галактику. Может, это тебя сподвигнет на самосовершенствование? Серьёзно, я уже готов был шагнуть прямо в воду. До меня в самый последний момент дошло, о чём ты всё это время говорил. Ну, говорил — это сильно сказано. Я бы скорее назвал это классическим примером коммуникативной неудачи… Я… ты… Я тебя тоже. Ты как? Нормально. Я уже близко. Потерпи совсем чуть-чуть. Сейчас уже безопасно подойти к стене из деревьев? Да. Мерзопакость не готова была к тому, что мы раскроем её план. Я сейчас протягиваю руку, ты видишь её? Вижу, как поверхность слегка… изменилась. Отвратительное зрелище, на самом деле. Мерзкое. Я могу как-то помочь? Нет, просто жди. Я скоро сделаю проход. Говори со мной, ладно? Я в порядке. Я не зайду в озеро. Нет, не в том дело. Копаться прямо в мерзопакости и резать её силой мысли — занятие не для ранимых душ, к которым ты меня наверняка причисляешь. Мне бы отвлечься… Понял, понял. Так. Ладно. Кхм. Что же тебе рассказать. Жила-была королева, а-ха-ха… Жила-была королева, и была у неё прекрасная дочь. Рассказывай. Я сделаю всё, что потребуется, я никогда не уйду и никогда не отведу взгляд. Но мне нужно, чтобы ты рассказал мне. Хакс… Жила-была королева, и однажды её соблазнил молодой король. Королева была рабыней, но её хозяин сжалился над ней и не стал выгонять прочь, когда она открыла ему правду. Королева родила мальчика, который был очень похож на офицера, что остановился тогда в её городе на пару дней. Едва оправившись, она продолжила работать, а мальчик был предоставлен самому себе, но совершенно не унывал. Он прекрасно умел говорить, и потому у него было много друзей. Правда, этот мальчик был худым и не очень сильным, и ему неинтересно было просто бегать наперегонки или устраивать поединки. Он любил… играть в войну. А когда его друзей звали домой, он оставался один. Но и наедине с собой он никогда не скучал. Иногда он убегал в самую чащу леса и часами валялся в траве, глядя, как колыхаются над головой верхушки сосен. Он любил стоять на скользких камнях у самого водопада, слушать его рёв, крепко зажмурив глаза. Он любил залезать на самые высокие деревья и наблюдать за птицами. А ещё он очень любил плавать. Прости меня, Рен. Я знаю, что тебя не должно быть в этом мире. Тебя приволокли сюда против твоей воли, приволокли, потому что много лет назад я едва не захлебнулся чёрной водой. Как там говорилось? Под покровом ночи стражники привезли связанную принцессу в лес и подвели к озеру. Принцесса умоляла стражников, сулила все богатства этого мира, но они не решились нарушить приказ королевы. Никто из них не знал, что на дне того озера обитает чудовище. Много веков дремало оно под водой, но когда принцессу оставили тонуть, чудовище пробудилось. Это был друг её хозяина, Рен. Она не любила его — представляешь, она его даже не любила, в этом нет ни малейшей метафизической красоты. Она видела только одно: будущее, в котором она не будет рабыней. Не будет вещью, которую можно выбросить после использования. Никто больше не посмеет с ней так обойтись. В этом будущем не могло быть десятилетнего сына. Прости меня, Рен. Тебя не должно быть в этом мире. Всё начала моя безумная семья. Она пробудила чудовище, подняла его с озёрного дна. Мерзопакость обволокла меня, стала со мной одним целым; она медленно поднимала меня на поверхность, и я смотрел на солнечный круг, что просвечивал сквозь толщу воды, смотрел и думал: неужели за это нужно платить вот так? Что же это такое, ничего не получается. Мерзопакость рассыпается под моей рукой, но тут же собирается обратно — будто бы что-то даёт ей силы… Видимо, да. Видимо, так и нужно платить. Что ты говоришь, Хакс? Я слышу твой голос, но не разбираю слов. Прости меня. Прости меня за то, что я собираюсь делать. Пожалуйста, потерпи ещё немного. Я не понимаю, что происходит. Мерзопакость только что боялась меня, понимаешь? А теперь у неё будто бы… появился план. Будь счастлив, Рен. Хакс? Я не слышу тебя. Я смогу сделать это только благодаря тебе. Ты объяснил мне природу моей связи с мерзопакостью. Это — та же связь, что с твоими созвездиями. Но созвездий два, а мерзопакость одна. Я смогу её себе подчинить. На пару секунд, больше и не надо. Прости меня. Я не знаю, можно ли простить это. Можно ли… Хакс. Что ты делаешь. Отвечай мне. Хакс? — Ты разрешаешь, мамочка? — Я разрешаю. Тут-то элегантные формулировки не спасут тебя, думает она. Я скажу, что оказала всю необходимую помощь, но (вода просто не хотела из тебя выливаться) ты так и не смог очнуться. Никто не узнает.