Лабиринт

Резкий гудок автомобильного клаксона заставил Люси вздрогнуть и растерянно проморгаться в попытке вернуть мыслям ясность. Те категорически отказывались приводиться в порядок — расползались, как слепые котята, неуклюжие и беспомощные. Необходимо было найти точку опоры — материальную и достаточно броскую, чтобы сознание могло за неё зацепиться без лишних усилий. Таким «якорем» неожиданно стала юркая красная машинка на другой стороне улицы. Она почти безостановочно ездила туда-сюда, выискивая место для парковки: пристраивалась то там, то здесь, недовольно ворча утробно гудящим мотором, пока наконец не замерла поперёк дороги, злобно сверкнув неоновыми фарами. — Готово, — раздался в этот самый момент за спиной мурлыкающий от удовольствия голос. На подоконник рядом с Люси опустилась маленькая белая чашечка, на две трети наполненная густым, резко пахнущим напитком. — Спасибо. — Пей, пока горячий, — напомнили ей. Пришлось сделать глоток. Кофе обжёг губы, неприятно загорчил на языке — доктор Редхед* никогда не добавлял в него сахар. Люси с трудом уговаривала себя выпить хотя бы половину, а после сеанса обязательно забегала в кафе заесть мороженым оставшийся во рту противный привкус. — Ну, что, продолжим? — судя по интонации хозяина кабинета, выбора у неё не было — от разговора, как и от кофе, не отвертеться. — Давайте, только я не знаю… — Расскажи о своих снах, — перебили её. Люси резко повернулась к собеседнику: — Откуда вы?.. — и почти тут же догадалась сама: — Мама… — На прошлой неделе ты отменила сеанс, — доктор Редхед, допив кофе, отставил чашку, резким жестом поправил очки. — Я не мог не поинтересоваться причиной. Миссис Хартфилия сослалась на то, что ты плохо спала и… да, упомянула о кошмарах. Когда они начались? — Не помню. — Люси, мне стоит повторить ещё раз — только открытость и правда могут помочь решить твои проблемы? — недовольство в голосе психотерапевта прошлось по спине наждачной бумагой — болезненно-мерзко, раздражающе-стыдно, словно она обнажала перед ним не душу — тело. — Я правда не помню, — Люси снова вернулась к ярко-красной машинке — теперь та пыталась втиснуться между двумя припаркованными джипами, хотя чуть дальше было свободно более широкое место. — Вернее, не сразу поняла, что мне снится одно и то же. — Поясни, пожалуйста, — смягчился врач, однако это нисколько не сгладило впечатление от его прошлой реплики. В такие моменты Люси радовалась, что обычно располагалась на низком широком подоконнике вместо обитого плюшем диванчика, специально приготовленного для сеансов. Это было по меньшей мере неприлично — сидеть вот так, почти спиной к собеседнику, прячась от него за упавшими на лицо волосами. И абсолютно неправильно, как и кофе, который доктор Редхед готовил собственноручно в медной турке, не доверяя новомодной кофемашине. Люси подозревала, что подобного исключения удостаивалась лишь она одна. И даже догадывалась о причине. Но упорно делала вид, что не понимает намёков, которые постепенно становились всё навязчивее. — Сначала это не было похоже на сон. Просто кромешная темнота и почти животный ужас: я не понимала, где нахожусь и что происходит. Даже когда просыпалась — мне казалось, я всё ещё там. Потом в один момент сон изменился — теперь это было не какое-то абстрактное место без стен и потолка, а узкий длинный коридор, из которого нет выхода. Но что-то заставляло меня бежать вперёд. Или кто-то — не знаю, как правильнее назвать этих… животных. — Тебя преследовали звери? — с чисто профессиональным интересом уточнил психотерапевт. — Не знаю, — необдуманно повторила свой более ранний ответ Люси и тут же поправилась, услышав за спиной недовольный скрип кресла: — Вернее, не могу сказать, почему именно они бежали за мной — может, и правда пытались догнать, а может, сами от кого-то спасались. Этого я так и не поняла. Просто знала: на месте оставаться нельзя. Поэтому тоже бежала, так быстро, как только могла. — Ты засомневалась, когда попыталась их охарактеризовать. Почему? — Из-за их внешнего вида, — она по-прежнему не отрывала взгляда от красной машины. Парковка после многочисленных попыток завершилась успешно, даже водитель уже выбрался из салона, а вот пассажиру это пока не удавалось — его дверь оказалась заблокирована пожарным гидрантом. — Они не были как настоящие или как нарисованные. Их словно сделали из неоновых трубок, ну, таких… — Люси покрутила в воздухе рукой, силясь подобрать подходящее слово. — Как на вывесках? — подсказал доктор Редхед. — Да. Просто силуэты. — Можешь назвать этих животных? Или они каждый раз были разными? — Скорее, разным было их количество — я иногда оглядывалась и замечала, что животные исчезали. Но в начале сна они всегда присутствовали в неизменном составе: белая свинья, красный петух, синяя змея, коричневая крыса, розовый дракон и оранжевая коза. — Хм… — дробный стук карандаша заставил Люси ненадолго отвлечься от эпопеи с красной машиной, бросив короткий взгляд через плечо — их беседы записывались, однако доктор Редхед всё равно делал какие-то пометки для себя лично, чтобы, как он говорил, не упустить ключевые моменты, а в минуты задумчивости то грыз этот самый карандаш, то отбивал им чечётку по блокноту. В первом случае столь пренебрежительное отношение к канцелярским принадлежностям говорило о скверном расположении духа — психоаналитику явно что-то не нравилось, во втором — о крайней степени заинтересованности. — Весьма-весьма любопытно, — подтвердил её наблюдения доктор Редхед. — Такие образы… Надо будет кое-что посмотреть… — он продолжал что-то неразборчиво бормотать себе под нос, а Люси снова вернулась к красной машине, но, к сожалению, слишком поздно — рядом с ней уже никого не было. — Больше сны не менялись? — уточнил психотерапевт. — Вчера, совсем немного, — с неохотой ответила Люси — слушать ещё одну нотацию совершенно не хотелось, а доктор Редхед был до них чрезвычайно охоч, к месту и не очень вставляя различные нравоучения, призванные, по его мнению, помочь его пациентке вернуться к нормальной жизни. — В какой-то момент пол исчез, и я провалилась в пропасть, — Люси невольно поёжилась, вспомнив головокружительное чувство бездонной пустоты под ногами, от которого не было сил даже просто закричать от ужаса. — Мы можем на сегодня закончить? — решила она пойти на хитрость, желая избежать и лекции, и компании её автора. — Я устала. — Ну, что ж, давай закончим, — с явным огорчением вздохнул доктор Редхед. Негромко щёлкнул, отключаясь, диктофон, забренчал по полу уроненный карандаш, скрипнуло освобождаемое кресло, звякнула отодвигаемая в сторону её чашка. — Ты и правда немного бледная сегодня, — чужие пальцы скользнули по щеке якобы для того, чтобы убрать упавшую на лицо прядь волос. — Вызвать тебе такси? — Не нужно, — Люси хотела подняться, но не успела — узкая мужская ладонь накрыла её руку, взяв запястье в кольцо. — Я прогуляюсь немного. — Жаль, не могу составить тебе компанию, — усмехнулся психотерапевт. — Может, в другой раз? Например, в четверг? — Доктор Редхед… — когда же он от неё, наконец, отстанет?! — Локи, — перебил её нисколько не смутившийся создавшейся двусмысленной ситуацией врач. — Мы же договаривались, помнишь? — Да… — обречённо выдохнула Люси — попытка освободить руку оказалась провальной, а вот от намечающегося свидания ещё есть возможность улизнуть. — В четверг у меня занятия в группе, а вы же знаете, их пропускать нельзя… Локи, — через силу добавила она в конце, надеясь, что этим сможет задобрить усиленно подбивающего под неё клинья ухажёра. Кажется, это сработало: доктор Редхед, хоть и скривился, но руку отпустил и новые дни для встреч не предложил. А заглянувшая в кабинет секретарша с напоминанием, что следующий пациент уже ждёт в приёмной, позволила Люси окончательно избавиться от общества психотерапевта. Парк встретил тишиной и почти полным безлюдьем: копошившиеся ещё с утра на небосводе тучи ко времени её прогулки нависли над городом тяжёлыми шапками, готовыми в любой момент пролиться дождём. Пару капель уже успело мазнуть по лицу, но Люси всё равно не спешила домой. Максимум, чего ей стоило опасаться — промокшая одежда и обеспокоенно-укоризненный взгляд матери. И то, и другое можно спокойно пережить, в отличие от бесконечных расспросов и серой тоски — сидеть в четырёх стенах становилось подчас невыносимо. Поэтому сначала она по традиции заглянула в кафе, а потом в парк, на любимую скамейку. Зачем ей понадобилось листать оставленный кем-то здесь же глянцевый журнал почти трёхмесячной давности? Знала бы, чем обернётся её любопытство, бежала бы от него без оглядки. Но ватные ноги уже не слушались, а глаза снова и снова бегали по строчкам небольшой статьи: «Вчера от серьёзной скоротечной болезни скончалась всемирно известная певица и автор многих полюбившихся слушателям песен Миражанна Штраус. Лечение Мира проходила в закрытой клинике, куда обратилась по совету друзей. К сожалению, усилия врачей оказались напрасными. Как нам стало известно, всё состояние мисс Штраус по её завещанию перешло одному из Благотворительных Фондов, название которого по понятным причинам не разглашается. Родственники певицы от комментариев отказались». На неё с фотографии смотрела молодая женщина в пышном белом платье. Платиновая чёлка была собрана надо лбом в смешной хвостик, остальные волосы свободными волнами спадали с плеч. Изображение вдруг поплыло, искажаясь и превращаясь в нечто совсем другое: засыпанное непонятными обломками безвольно раскинувшееся на полу тело, испачканная ярко-алой кровью светлая прядь, «украшенный» многочисленными рваными прорехами с обугленными краями бордово-чёрный комбинезон. В нос ударил запах гари и сгоревшей человеческой плоти. Ветер обдул лицо, дохнул в ухо свистящим, едва различимым шёпотом: «Когда ты научишься меня слушаться, девочка?». — Эй! Это мой журнал! — Что?.. — Люси растерянно смотрела на склонившуюся над ней грозную личность, одетую в неподдающиеся определению лохмотья. — Говорю, это мой журнал! Я его ещё не дочитал. Тебе нужно — ищи сама, нечего чужое брать! — Вот, — в чумазую, удивительно вовремя подставленную ладонь любителя популярного чтива полетели выхваченные из кармана разноцветные бумажки разного достоинства. — Купите себе новый. — Да тут на десяток хватит, — озадачено загундосил бродяга. — Ну, это, спасибо, конечно. Люси его благодарностей уже не слушала — голову сжало почти позабытой болью, в глазах потемнело, и она едва успела склониться над ближайшей урной, сотрясаясь в жестоком приступе рвоты. — Ты случаем не заразная? — с подозрением глядя на неё, поинтересовался бомж. — Мне вот так же блевать совсем не хочется. Сил хватило только на отрицательное мотание и сиплое «нет». Чуть отдышавшись, Люси, крепко сжимая в дрожащей руке злополучный журнал, бросилась обратно, к доктору Редхеду — может, он сможет объяснить, что с ней происходит? Оказавшись в приёмной, она, не сбавляя шага, вломилась в кабинет, не обращая внимания на что-то кричавшую ей в спину секретаршу, и тут же споткнулась о буквально вымораживающий голос психотерапевта: — Мисс Хартфилия, вы пришли раньше назначенного часа. Вам придётся подождать. — Я… мне… — сделала слабую попытку объяснить своё внезапное вторжение Люси и осеклась, заметив на диванчике щуплого, болезненного вида мужчину. — Извините, — пробормотала она, пятясь спиной к выходу. Томиться в приёмной пришлось минут сорок. Всё это время секретарша бросала на неё недовольные взгляды, не предложила ни воды, ни других напитков, хотя обычно бывала гораздо любезнее. Доктор Редхед тоже был строг и холоден, по крайней мере, до тех пор, пока они не скрылись в кабинете. Тогда он попытался приобнять её, якобы желая проводить до диванчика, но тут же резко отстранился, брезгливо поморщившись. — Тебе было… нехорошо? — процедил он сквозь зубы. — Да, — не стала скрывать правду Люси. — Можно мне воспользоваться вашей уборной? — и, не дожидаясь разрешения, скрылась за спасительной дверью. Плескалась Люси долго, тщательно моя лицо и руки жидким мылом с приторно-сладким ароматом персика. Даже набралась смелости и почистила им зубы. Лучше не стало, потому что теперь начало тошнить от запаха ненавистного с детства фрукта, как раньше от кислого привкуса во рту. Кажется, сейчас она согласилась бы и на горький кофе, которым её так усиленно пичкал психотерапевт, лишь бы избавиться от лёгшей на язык сладковатой плёнки. Доктор Редхед нервно расхаживал по кабинету и не терпящим возражения жестом указал на диванчик, стоило ей покинуть туалет. Люси послушно опустилась на жёсткое сиденье, вцепившись пальцами в коричневый плюш обивки — надо было держаться хоть за что-то, чтобы не потерять остатки разума. — Я не хотел говорить об этом, но, видимо, должен, раз ты сама не понимаешь элементарных вещей, — начал очередную лекцию психотерапевт, не замечая её состояние. — Нельзя подобным образом врываться ко мне в кабинет и прерывать сеанс — это вредит не только моим пациентам, но и моей репутации… — Простите. Мне правда жаль, но, пожалуйста, не сейчас, умоляю, — почти застонала Люси, сжав ладонями виски — у неё было ощущение, что ещё пара таких фраз, и её голова просто взорвётся. — Что случилось? — раздалось рядом и совсем другим тоном. — Я увидела этот журнал в парке, — руки лихорадочно искали нужный разворот, пролистывая его несколько раз и снова возвращаясь. — Эта заметка. О смерти Миражанны Штраус. Я вспомнила. Полминуты на рассказ, ещё столько же — на прочтение статьи. И в десять раз меньше на ожидание ответа. — Вздор, Люси. Штраус певица, она могла сняться в кино или клипе, где и предстала именно в таком виде. Не отрицаю, ты вспомнила кое-что, но это вряд ли имеет какое-то важное значение. Так что выбрось весь этот бред из головы, поезжай домой, прими лекарство и ложись. Я вызову тебе такси. Она не стала спорить ни с одним пунктом столь немудрёного плана. И даже жалела, что вообще пришла сюда и всё рассказала доктору Редхеду — он не воспринял её слова всерьёз, а значит, и помогать распутывать это клубок не будет. Поэтому только молча кивнула, но, когда психотерапевт вышел в приёмную, чтобы позвонить, предварительно выбросив журнал в мусорную корзину под столом, вытащила печатное издание из урны, вырвала из него страницу с заметкой о Штраус и сунула свёрнутый в несколько раз листок в сумочку. Доктор Редхед проводил её до машины, придержал дверцу, оплатил поездку. Люси не сомневалась — вечером он обязательно позвонит, поэтому всю дорогу продумывала, что сказать матери, чтобы ей самой избежать этого разговора и при этом не сильно распространяться об истории с журналом. К счастью, объяснять ничего не пришлось, достаточно было предстать перед миссис Хартфилией, и та, увидев поникший вид дочери, немедленно напоила чаем и уложила в постель, пообещав, что никто не станет её беспокоить. А Люси мгновенно отключилась, едва коснувшись головой подушки. Зато на следующий день развила бурную деятельность, закопавшись в Сеть в поисках информации о Миражанне Штраус. При этом она не столько читала, сколько смотрела — клипы, концерты, выложенное в Интернет домашнее видео. И везде искала только одно — то самое, пришедшее к ней в парке видение. Бесполезно. Как Люси не пыталась, она так и не смогла найти Миру такой — беспомощной, грязной, растрёпанной, мёртвой. В кино певица не снималась, предпочитая и на людях, и в привычной обстановке носить исключительно платья и быть ухоженной до самых кончиков ногтей. Поэтому, закрывая поздно вечером последнюю вкладку, Люси была уже абсолютно убеждена: мелькнувшая перед её мысленным взором картинка не могла быть не стоявшим внимания бредом. Она точно это видела! Вот только где и когда?