Тысячеликий Какаши

      Для меня жизнь начала сливаться в бесконечную череду серых дней, которые разбавляли столь же бесконечные попытки меня растормошить. Не знаю, чего в меня так вцепились Майто, Куренай и Асума, я ведь и раньше был с ними не особо дружен.       Меня ничего не радовало, а порой казалось, что даже у скучного клерка жизнь интереснее, чем у меня.       Эх, психолога бы мне, да нет их тут. Есть только мозголомы, но нет мозгочинителей. Вообще, искусства шиноби, за редким исключением, направлены на разрушение всего и вся.       Задумавшись о помощи своему мозгу, я начал вспоминать, что раньше мне советовали по поводу моей мизантропии и депрессии. Своего прошлого имени я не вспомнил, но мутными тенями всплыли воспоминания о коррекционных занятиях.       Кому-то другому список появившийся на декоративном свитке мог бы показаться странным, но не мне.        — Вести себя как ребенок, — прочел и пока что оставил этот пункт в покое, - животные - есть. Одиночество? Да-да, насчет этого надо поговорить с сенсеем. А то у меня скоро нервный тик появится. Интернет-общение? — помотал головой и не стал это вписывать. Сарказм и юмор, сочувствие — годится, всё, кроме сочувствия. Откуда ему взяться, если мне на всех класть? Ну, разве что на собак мне не плевать, но это пункт второй. Для вида "сочувствие" всё же впишу.       Если подробнее останавливаться на каждом из пунктов: то первый (вести себя как ребенок) значил не ставить препон эмоциям, будто всем всё равно, а мне плевать что обо мне подумают. Общение с животными - способ получить положительные эмоции. Одиночество, его в последнее время очень не хватало, чтобы собраться с мыслями. Минато-сенсей не психолог, но за попытку помочь можно и поблагодарить, а сразу после объяснить, что не надо иметь меня в мозг.       Пятое - преобразовывать раздражение в сарказм.       Кисть с чернилами отставил в сторону, чтобы полюбоваться на проделанную работу со стороны. Столбцы иероглифов кое-где еще блестели свежей краской, но растекаться уже было нечему.       Еще раз прочитав писанину, разгладил сухую бумагу и ехидно-ехидно похихикал.        — Какаши, ты меня пугаешь, — Паккун спрятался от меня между подушек, пугливо таращился из своего укрытия круглыми, как блюдца глазами.        — Помнишь, меня хотели растормошить? Получите, распишитесь!       У бедного мопса аж шерсть на загривке вздыбилась.        — Да ты не бойся, я ж не живодер, а всего лишь бедный и несчастный мизантроп.       Получившуюся "композицию" я за завтраком показал сенсею и его жене, а они без вопросов покивали, мол, дело твое, запрещать не будем.        — Хорошо, — оскалился я и подхватив Паккуна под мышку пошел в прихожую.        — Ты куда? А работа?!        — У меня выходной!        — Какой такой выходной?!        — Внезапный выходной! — сделал страшные глаза.       Похихикав, Кушина легонько пихнула мужа:        — Он дурачится. В первые за... — задумалась.        — Да он вообще таких фортелей не выкидывал! Какаши, вернись!        — Не-а. И так, чем заняться в большой дерЁвне, если ты одуревший от вседозволенности подросток? Да много чем!       Поначалу я просто носился по крышам, пугал птиц, пока не устал, а затем решил понаблюдать за детьми гражданских, которые играли во что-то жутко скучное за забором моей альма-матер. Не внутри, а на дороге около.       Они с завистью смотрели на площадку для учеников Академии и не решались туда сунуться. Я б тоже не полез ко всяким Инузука, будь я простым человеком.       Сняв и спрятав повязку с маской, я прилизал волосы на левый глаз и спустившись с крыши в подворотне, подошел к детям.        — Йо!       Малышня вздрогнула, а какой-то карапуз и вовсе заревел белугой.        — А чего вы туда не пойдете играть?       Детишки сначала обиженно надулись, но поняв, что я не издеваюсь, начали жаловаться. Их как прорвало. Оказалось, они на эту площадку не первый год облизываются, но их оттуда гоняют. Причем не только будущие шиноби, но и учителя. Насколько я запомнил, кроме двора Академии площадок больше нигде и не было.       Наивный конохский парень, считал, что гражданские с шиноби сами по себе не дружат. А тут разделение с пеленок.        — Несправедливо, — почесал я в затылке.        — Ага! — многоголосым хором ответила детвора.       Почесав в затылке еще немного, придумал вот что!        — А хотите свою площадку? — "с распутными дамами и преферансом" - дополнило ехидно внутренним голосом.       После этого вопроса на меня уставились таким преданным взглядом, который Паккуну никогда в жизни не изобразить.       Я упустил тот момент, когда набросанные на песке картинки стали обретать плоть. У одного пацана отец оказался плотником, у второго торговал краской, у третьего вязал веревки, и так, с миру по нитке, набралось приличное количество материалов. Поначалу ничего путного не получалось, но когда кто-то привел взрослых, вот тогда и начало вырисовываться что-то приличное.       За один день получилось сколотить стенку для лазанья, как тренажер у скалолазов, только проще, связать сетку под веревочный мост и построить основание одной из двух башен, между которыми он должен был висеть.       Я насажал кучу заноз, ударил себя по пальцу, порвал штанину, испачкался как черт, но был безмерно горд собой.        — Какаши, — всплеснула руками Кушина, — на тебя напали? Ранили?        — Вот уж сомневаюсь, — оглядев меня поверх газеты, бросил Минато. — Иначе он не был бы таким довольным.       За ужином обсуждение площадки как-то так вывернулось, что мне ее строительство решили приписать в единоличные заслуги. Мол, поглядите, какие у хокаге помощники, стараются для людей.        — Не надо так, — попытался я отвертеться.       Хоть для политики я еще мал, но у Намикадзе на мое будущее были планы. Нет, даже скорее ПЛАНЫ! Так как Цунаде от нас свалила в неизвестные дали, Орочимару оказался говнистым типом, а Джирайя с его выходками и возрастом не годился в преемники, то эту роль Минато и Третий решили отдать мне. Набесишься, воспитаем из тебя правителя.        — Минато-сенсей, я вам так сочувствую, — картинно схватился за грудь.       Сенсей уже на этом моменте почуял неладное, но вопросительно выгнул бровь.       И тут Остапа понесло…       Краснея и бледнея, Намикадзе выслушал искренние соболезнования по поводу утраченного мужского достоинства и невозможности из-за этого иметь детей, раз ему понадобился преемник со стороны, а потом кинулся ко мне через стол со словами "ах ты, мелкий поганец!" и явным намерением отодрать ухо.       Кушина от смеха сползла под стол и, естественно, спасти меня от расправы не могла.        — Какаши, открой дверь!        — Нет. Вы меня бить будете. Возможно, больно и, скорее всего, ногами.        — Не буду, ты только скажи, откуда эту дурь услышал? От кого?       Поняв, что пиздец миновал, я приоткрыл дверь, и шепотом, будто рассказываю секрет, сказал: — Сам придумал.       Заметно выдохнув, Минато больно потрепал меня по волосам и с кривой страшной усмешкой спросил:       — Ты эти выдумки кому-то кроме нас рассказывал?        — Нет. За ужином при Вас это придумал, сенсей! Потому что я не хочу в политику, и мне не понравилось, что Вы всё решили за меня.       Жутковатое выражение сменилось нормальным недоумением, и даже извинениями, а я, в свою очередь, пообещал так больше не шутить.       Да я и без обещаний так юморить больше не буду. Чуть штаны не намочил, когда у Намикадзе глаза кровью налились от шутки за 300.