Глазами страшными глядят

Считать, что сон спасает от любого раздражителя – ошибочно. Диппер не смог проспать и двух часов в минусовой температуре. Билл был обнаружен сидящим у костра и грустно ковыряющем палкой землю. Диппер вылез из машины и предложил ему продолжить дорогу. Безусловно, другого выбора у них не было. И спустя часов десять непрерывной с ночи езды в машине с остановками разве что на отлить Диппер чувствует себя изнасилованным самим мирозданием. Периодически они с Биллом менялись местами, тогда Сайфер уходил в себя так глубоко, что Пайнс даже при желании не смог бы до него достучаться, но когда возвращался за руль, они по-прежнему не нарушали пустынную тишину в салоне. В машине было чертовски холодно, на улице не переставал моросить противный, осенний, чисто английский дождик, который с каждой минутой умалял до неузнаваемости их шансы к вечеру разжечь костёр, то есть нормально поесть и погреться. Даже если Диппер и открывал рот, чтобы попытаться разбавить гнетущую и слишком тленную для его обессилившего сердца тишину, он не находил никакой отдачи в флегматично развалившемся на соседнем сидении Сайфере. После ночного разговора тот, кажется, и вовсе игнорировал его. Это было… неприятно. Диппер силился не забивать себе голову, зная то, что Билл – не в себе. Для него совершенно нормально молчать помногу часов и пялиться в никуда. Если вспомнить, в начале он вёл себя примерно также, и нельзя не признать – пусть он лучше продолжает в том же духе, чем приканчивает всё, что недостаточно смирно сидит на месте в его присутствии. Диппер за рулём, и он ёжится от этой мысли, неосознанно поводя плечами и косясь на Билла, дрейфующего по астралу в нескольких сантиметрах от него. Его глаза еле заметно приоткрыты, руки и ноги расслаблены и в уложены в хаотичном порядке, пальцы чуть-чуть подрагивают. И его губы, белёсые, обветрено кровоточащие, наверняка жёсткие и в корочках ороговевшей кожи – тоже. Он опять о чём-то судорожно спорит с самим собой, переваривает несколько раз в собственном соку какие-нибудь удивительные мысли, думает Диппер. Он кривится, потому что вынужден сконцентрироваться на дороге и быть снова в одиночку против неё. Ему хочется принять участие в баталиях Билла с самим собой. Вероятно, Диппер не очень достоин, ведь уже каждому на свете понятно, что его мнение – мнение идиота и идеологического маньяка – не имеет ровным счётом никакой значимости. Ну конечно, сокрушается Диппер и рефлекторно слишком остервенело вдавливает педаль газа в дно автомобиля, конечно никому его мнение не сдалось, и их поездка настолько же несёт смысловую нагрузку, насколько же вся его жизнь. Диппер снова просто выдумывает себе стимулы существовать дальше. Это страшно. Ему кажется, если дальше ничего не изменится – он либо таки завершит самосожжение, либо… Нет, в Гравити Фолз он не вернётся ни под каким предлогом, ни-ког-да. Дипперу одиноко, снова и снова, но ему так не хочется унижаться. Он маленький, он даже не оперился до конца, и, признаться, не думает, что когда-нибудь ему это удастся, но он гордый. Очень. Диппер с упорством, достойным лучшего применения, роется в багажнике. Признаться, он порядком вымотался, его глаза воспалены и слезятся от недостатка сна и необходимости тщательно следить за дорогой, и он понимает, что ему надо капельку расслабиться. Билл стоит, прислонившись к машине, и снова залипает в пустоту. Диппер думает, что это ненормально даже для него. Видимо, Билл тоже устал от всей той суматохи. Что ж, Пайнс готов смириться с этим и хочет предложить ему немного своего дешёвого удовольствия. Он наскоро на панели багажника крутит пару папирос, запихивает завёрнутый в кусочек ткани табак в карман и идёт к Биллу, параллельно прикуривая. Его тело пробивает насквозь дрожь от проскользнувшей на периферии рабской мысли – Просперитас не одобряет курения – но он даже позволяет себе криво усмехнуться на её счёт. Он становится рядом с Сайфером, апатично ссутулившимся, и жестом предлагает ему папиросу. Кто-то однажды сказал Дипперу, и наверняка это был Стэн, ну или Дот, царствие ему, блять, небесное, что он курит по-бабски. Что глупо отклячивает свои идиотские тонюсенькие пальцы, что слишком рачительно раскуривает, что обхватывает фильтр губами жеманно, будто не курит, а берёт у кого-нибудь за щеку. Тогда, конечно, Пайнс смутился и даже пробовал курить брутально, безуспешно, впрочем, но сейчас ему смешно от собственной неумелой вульгарности. Курение это в принципе вульгарно, подытоживает для себя Диппер и ещё настойчивее тычет в Билла папиросой. - Я не курю, - вяло отзывается Сайфер, даже не глядя в сторону Пайнса. - Ты всё время дёргаешься, будет получше, сам наверняка знаешь. Это хороший табак, - настаивает Диппер. Билл смотрит на него злобно и раздражённо. - С чего мне это знать? - Как «с чего»? В смысле? Ну знаешь ли, сложно не заметить… - Я вообще не курю, - огрызается тот нервно и выдёргивает из пальцев Пайнса сигарету, - что это, скажи мне на милость, за глупость, а? Алкашня, трава, таблетки, табак – объясни, тебе самому не противно? - Не противно что? – умиротворённо спрашивает Диппер. Табак действительно хороший, крепкий. Он любит затягиваться с треском, чтобы слизистую жгло, чтобы пробирало до самых альвеол, и голова потом кружилась. - Запах совершенно отвратительный, Сосна. А от всей твоей одежды потом несёт, как от кучи гнилых языков, - Билл фыркает и швыряет помятую самокрутку на капот, - не предлагай мне это дерьмо больше, и если хочешь покурить – отваливай от меня подальше. Я ненавижу навязчивые запахи. Ему точно надо расслабиться, подытоживает Диппер. Он никуда не отходит, продолжая весело дымить и ухмыляться прямо Биллу в лицо, которой с каждой секундой становистя на тон мрачнее. - Без взаимоуважения мы долго с тобой не протянем, Сосенка, - сладким, но таким диким голосом тянет Билл, что, несмотря на сигареты, у Диппера трясутся поджилки. Сайфер, безусловно, обещал, что никогда не тронет его и всё такое прочее, но… - Ты когда-нибудь прежде курил? – заинтересованно спрашивает Диппер, поворачиваясь к тому полностью анфас. Щёлкающие пальцы Билла разжигают в Пайнсе какой-то нездоровый авантюризм, и он с особым удовольствием втягивает в себя и в самом деле препротивно пахнущий колючий дым, а потом выпускает его наружу. Да, вся одежда Билла, его окровавленные голубые брюки, вновь сменившие подштанники, его чёрный свитер, уже весь в катушках, будут вонять Дипперовыми папиросами, уж он постарается. Неправильно нарушать обещания, Билл, Диппер слишком устал верить в одиночку, и он хочет покурить с кем-нибудь вместе, поэтому заткнись и будь добр… - Прежде? – скрежещет Сайфер. – Я и сейчас не собираюсь. Прекрати, не стоит играть с огнём. - А твоё тело? – Диппер щерится, как последняя собака и делает шаг в его сторону. Билл ведь тоже гордый – он ни за что не уйдёт первым. – Оно, думаешь, тоже не курило? Я слышал, у мародёров пунктик на это дело. Они только принимают. Внутривенно, перорально, назально… - Ты что это так охренел, Сосна? – холодно осведомляется Билл и щурит глаза. – Ничего себе ты разговорился, прямо как в старые добрые времена неделю назад? Уже здоров и счастлив? Кто бы знал, почему конкретно, впрочем, много ума не надо, а у Диппера после этих слов абсолютно срывает башню. Папиросы папиросами, но чем больше куришь, тем больше нужно, чтобы было хорошо. Диппер ни черта не здоров и не счастлив. Он бросается на Билла практически мгновенно, хватает его за ворот и, несмотря на своё скудное телосложение, ощутимо вздёргивает, прижимая к капоту. Биллу это как одинокая вша в волосах, но и вша, признаться, порой может доставить немаленькое количество неприятностей. - Тебе интересно?! – рычит он. – Заебал молчать и сидеть говном, видеть больше это не могу, либо кури, либо проваливай! - А я тебя развлекать нанимался? – голос Сайфера как ебануться глыбой арктического льда по голове. – Не в театре. - Тебе отлично, я так понимаю? - Да, неплохо, - цедит Билл, не предпринимая никаких попыток отпихнуть Диппера. Диппер бешеный, ненормальный ублюдок с болезненной обсессией. Он маленького роста, щуплый и хилый, пронырливый. Настоящий мозгляк. Вы только подумайте, какое мерзкое зрелище – истерящий, словно дрянная девка, мальчишка, третий десяток, но лет пятнадцати на вид. Как побитая и облупившаяся фарфоровая куколка. У неё уже отвалились пластиковые ресницы, от чужих сальных пальцев пушистый нежный румянец побурел, и скатались золотистые синтетические локоны, только она по-прежнему хочет к себе пристального детского внимания. Сумасшествие неприятно на вид, особенно сумасшествие худых и пронырливых. Они юркие, как хорьки, липкие и тоненькие. Да, мерзкое зрелище. - Тогда пошёл вон, я хочу, чтобы тебе было плохо, - гаркает Диппер и с силой отшвыривает Билла на капот. Он не отшвыривается, отклоняется назад и вальяжно опирается на локти. Диппер чертовски расстроен. Ведь кукла по-прежнему хочет внимания не потому, что она его лишилась, а потому, что как хотела его все свои двадцать с лишним лет жизни, так продолжает хотеть и сейчас. Это банально, но истинно. И ещё скучно. У него не получается манипулировать, у него нет влияния, он совершенно не важен и всё такой же шут, как и прежде. Это расстраивает, да. Он снова вытирает кончиком пальца выступившую скупую слезу, полную досады и детскости, и думает, что не только курит по-бабски, но и живёт точно так же – по-бабски. - Ой, ну прости меня, грешного, - саркастически сокрушается Билл рядом, засовывая между своих безумно интересных губ папиросу, - прости меня, что я рядом с таким радостным тобой говном сижу и праздник порчу! Действительно! Уссаться можно, праздник… Тот, который, видимо, всегда с тобой? Дипперу не хочется сейчас слышать Билла, а хочется только послать его с его иронией куда-нибудь в такое же ироничное болото, как он сам. Каждое его слово – неприкрытое пошлое превосходство, пластиковое и совершенно отвратительное наощупь. Диппер снова устал, он не понимает, что делает, куда едет, и какого чёрта с ним, с Биллом. - Вот он, твой праздник, - Сайфер пренебрежительно тычет Дипперу пальцем в лоб, - симулянт. Дай мне прикурить. Пайнс игнорирует его, стоя с плотно закрытыми глазами. Он не уверен, хочет ли показать Биллу свою «независимость», просто ведёт себя как баба, или устал. Он вздрагивает, когда ладонь ложится ему на затылок, и приподнимает веки тогда, когда еле заметная волна тёплого воздуха обтекает его лицо. Он видит перед собой светлые, в общей сложности густые брови, слишком нечеловечески белую кожу с лёгкими морщинами, и очертания точёного носа с практически неуловимым взглядом рубцом на переносице. Всё нормально, Билл просто прикуривает. Диппер инстинктивно втягивает воздух ртом, чтобы обнажить самые симпатичные угольки на кончике папиросы, и как-то нервно дёргается под рукой Билла, но не выдёргивается до конца. Они стоят так с минуту, потому что это далеко не самый продуктивный метод поджигания сигарет, и Диппер изо всех сил заставляет себя не делать глупостей и не думать ни о чём неправильном. Вся злость теряется где-то в его «празднике», остаются светлые брови перед глазами и какая-то невыносимая лёгкость на языке. Наверняка, крепкая затяжка. Дело не в близости Билла, дело в том, ради чего. Это вызывает у Диппера очень бабскую ухмылочку, и когда Сайфер отстраняется, тот закрывает её рукой, делая вид, что ещё раз хочет затянуться. Билл в любом случае заметит его ликование, но это пусть, ведь Диппер собой доволен. - Может быть, у тебя маниакально-депрессивный психоз? – задумчиво спрашивает Билл, косясь на дымящийся огрызок между своих пальцев. Он ещё ни разу не затягивался, Пайнс точно это знает. – Не-е-ет, ты ещё не дорос до него, у тебя циклотимия. - Отъебись, - Диппер не может не разулыбаться окончательно, потому что у них снова всё так, как хочет он, соответственно, так, как правильно и должно быть, - и затянись. Билл усмехается, но скорее нервно, чем весело. Кто бы говорил, думает Пайнс, кто бы говорил про психические расстройства. Сайфер брезгливо морщится, глядя на папиросу, а потом втягивает кончик губами. Диппер почему-то уверен в том, что Билл не умеет курить и сейчас наделает кучу смешных ошибок. Это совершенно и непоколебимо так. Втянув в себя дым, Билл стоит и напряжённо смотрит на Диппера с таким страшно сморщенным лицом, словно только что-то съел червяка, а потом шумно выпускает дым из носа и часто моргает. Он не кашляет, но слишком заметно давится и еле сдерживает в себе дрянь, не открывая рта, от чего Диппер улыбается всё шире и шире. Он снова притягивает к губам самокрутку и затягивается, пытаясь, вероятно, унять вязь в горле, и снова прожигает себе насквозь слизистую. Это мило, думает Диппер и не может оторваться от перекошенного лица Билла, по-прежнему мертвенно бледного и напряжённого до желваков. - Не так, Билл, - наконец всё-таки говорит Диппер, - тебе надо затянуться. А потом выпустить дым и вдохнуть воздуха. - Тогда в чём смысл? – сдавленно спрашивает Сайфер, глаза которого уже на выкате. - Посмотри, - Диппер как можно более наглядно визуализирует процедуру, - попробуй ещё раз. Билл злобно закусывает губу, но всё-таки повторяет. Первые несколько раз ему не удаётся, папироса неумолимо близится к своему закономерному окончанию, такими-то затяжками. И тем не менее в конце концов процесс налаживается, Сайфер прислоняется обратно к капоту уже «совершенно другим человеком». - Беспонт, - каркает он и небрежно бросает окурок. Диппер заботливо затаптывает его берцом. - Неужели за все свои жизни ты ни разу не курил? – спрашивает он, игнорируя всевозможные едкости. Сайфера заметно подморило, его веки теперь мирно приспущены, он стоит, опершись руками на железо капота. С первой всегда так, думает Диппер и гордится собой. - Я старался избегать всего этого… всего стимулирующего, - трёт переносицу пальцами. - Почему? – участливо спрашивает Диппер. Он, словно заядлый рыбак – главное – вовремя подсечь, или наоборот не поспешить… - По кочану, - Билл ухмыляется. Облажался, думает Диппер, не получилось, не фортануло. Диппер отворачивается от него и набивает ещё одну самокрутку. У него нет желания устраивать очередную сцену, он устал, хочет есть и спать, но впереди только дорога, дорога и ещё раз дорога. И никакого сна, только урывками, может быть, у костра. - Ты считаешь, Просперитас стягивает границы? – спрашивает он практически несанкционированно. Билл поглядывает на него искоса, на его папиросу, а потом выдёргивает её прямо из губ и затягивается. Это не может не радовать Диппера. Да-да. - Я пока ничего не считаю. Но очень рассчитываю на то, что твой герольд достаточно для этого ебанутый, - с расстановкой подмечает Билл и смотрит на Диппера лукаво. – Нам надо… Надо добраться до соседнего протектората, понять хоть, что происходит. Последние новости узнать. Пайнс пропускает половину едких острот Сайфера мимо ушей и призадумывается. Численность армии самообороны Просперитаса неизвестна, но она вряд ли велика, учитывая довольно-таки незначительные масштабы оказанного им сопротивления. Так же неизвестно то, что касательно неё предпримет герольд в свете случившегося. Сколько Диппер провёл в фан-клубе герольда? Без малого пять лет. Может ли он сказать, что знает его стиль ведения дела? Нет, не может. Такова она, преданная фанатская любовь. Ему известно только то, что герольд предельно осторожен, бережлив, фанатично предан своему делу. Возможно, идейно одержим, в противном случае – маньяк-убийца у поводьев. Диппер решает, что вернее всего идти ва-банк. - Он закроет границу, но обесточивать протектораты не станет. Скорее всего он будет вести борьбу со связью между ними, ему необходимо лишить людей выхода в информационное пространство, - он говорит слишком нервно и дёргано, потому что впервые говорит такие серьёзные вещи кому-то, - не знаю, зачем конкретно, но он будет продолжать раификацию. Независимо от количества нейролептических отравлений и… - О да, несчастных случаев на производстве у них хватает, я уверен, смертей в госпиталях, всего такого прочего. Расстрелы, расстрелы и ещё раз расстрелы, - скрипит сбоку Билл, внимательно глядя на Диппера. Так внимательно, что в костях зудит от этого взгляда. Ему сложно об этом говорить, сложно и страшно. Но, вероятно, стоит прекратить распускать сопли хотя бы по этому поводу. - У нас… есть весомые аргументы? – спрашивает Диппер. Он не то чтобы знает, кого спрашивает – себя или Билла. - Нет, - елейно отвечает Сайфер. Диппер снова нервно, к чёрту сигареты, вытирает руками лоб и полностью поворачивается к Биллу, который предельно расслаблен и при этом удивительно внимателен. - Тогда что делать? Что делать, Билл? – голос снова надорванный, в затылке тяжело. – Я не готов снова… Чтобы меня снова макали лицом в собственное дерьмо, понимаешь? Знаю, наверняка без этого совсем никак, но ведь… Не знаю, я так не могу. - Эй, Сосна, останови этот поток сознания, ты истеришь чаще, чем умирают просперитяне, - замечает Сайфер лукаво, - отнесись ко всему проще. Знаешь… попробуй сконцентрировать своё внимание на ком-нибудь конкретном. На мне, к примеру. Поверь, будет много менее болезненно думать, что тебя в дерьмо макает один человек, а не сотня. Диппер изумлённо вскидывает брови, а Билл сдержанно ржёт и затягивается, всё ещё брезгливо морщась. - Если ты думаешь, что это смешно, Билл, я…, - он заикается на полуслове, сам не знает, почему. - С чего бы этому быть смешным? Я говорю на полном серьёзе. Ты чуть было не сжёг себя – надо быть минимум смелым, решаясь на нечто… подобное. Каким образом ты боишься гниющих языков… - Билл опять затягивается, у него появляются от усердия ямочки около губ, - если даже смерти не боишься? Они снова сидят в машине, снова едут по дороге, и снова темно – значит, скоро привал. Дипперу теперь вполне неплохо. Он покурил, они поговорили, и всё вроде кажется не таким безнадёжным, когда Билл говорит своё «да-какая-разница». Уэдэн, вот куда они едут. Такими темпами к завтрашнему вечеру они должны быть там. Можно будет помыться и как следует выспаться, но у Диппера отчего-то плохое предчувствие. За окном по-прежнему поле, кое-где, близко к протекторату виднеются зерновые посадки – вероятно, в Уэдэне выращивают злаковые культуры. А может быть и нет, может, это поля каких-нибудь местных пигмеев. Главное, чтобы не мародёров. Вообще, если есть пигмеи – есть и мародёры, и эти поля не предвещают ничего хорошо. Дипперу интересно думать обо всём этом. Интереснее, чем о Просперитасе, Мейбл или родителях, поэтому он старательно представляет себе мародёрских монстров, пигмейских женщин в прохудившихся резиновых сапогах, старых свитерах, с провалившимися ногами, и какие-нибудь дальние моря, которые он никогда не видел. Билл вдруг резко заворачивает куда-то в поле и, Пайнсу кажется, их машине этим не стоит увлекаться, но вскоре они останавливаются около полуразрушенной земляной, у корня вывернутого дерева, пещеры с давным-давно заметённым грязью костровищем из долблёных кирпичей. - Культурненько, - удивлённо выдаёт Диппер, когда выбирается из машины, - как ты это заметил? - Я неплохо вижу в темноте, - бормочет в ответ Сайфер, который снова курит. На этот раз с водой ещё хуже, Билл отказывается топиться в ручейке, но благодаря сноровке и ловкости Диппера они оба оказываются по пояс мокрые и в тине, да и набранная вода оставляет желать лучшего. Боже мой, блять, думает Диппер, как тяжело жить в походных условиях. Диппер скрипит зубами, подштанники снова на Билле, на нём сменные штаны, которые парадоксально малы ему, и теперь они как два идиота – в коротких портках трясутся у костра. Диппер снова варит картошку, потому что с рисом возиться нет никакого желания, да и банка тушёнки, он думает, позитивненько скрасит их скудный рацион. Билл курит просто постоянно, это даже немного смешно. Диппер ловит себя на том, что всё время разглядывает его, словно стараясь запомнить каждую деталь. Он объясняет себе это недостатком разговоров с Биллом. Дипперу бы хотелось с ним говорить в несоизмеримых количествах, потому что… Он не может не признать того, что собеседника интереснее Сайфера ещё не встречал. Уже совсем темно и идёт дождик, который ветер задувает под хлипкую и постоянно сыплющуюся земляную «крышу», поэтому под ней они совсем не чувствуют себя защищёнными и в тепле. Билл, стараясь делать это незаметно, изо всех сил жмётся к костру, чуть ли не задницей на угли, и Диппер думает, что сиди они под одним пледом или хотя бы по одну сторону – было бы определённо теплее. Достать плед в кружочек. Диппер мог бы нормально поспать, Биллу бы не было так холодно сидеть и… Они бы убили сотню зайцев одним выстрелом, но этого не будет. Он встаёт, оставляет недоеденные консервы у костра и идёт к ближайшим кустам отлить. Странное дело, но как только он останавливается, то слышит шуршание откуда-то сбоку. Шаги. Это совершенно точно мелкие трусящие шаги. Вокруг темно, только ветер шелестит травой, не слышно даже дождевых капель, бьющихся о сухие листья деревьев. И только быстрые, едва уловимые ухом шаги нарушают музыку природы. Пигмеи. Наверняка пигмеи. Диппер знал, что здесь, возле этих блядских полей нельзя останавливаться. Он как можно осторожнее застёгивает ширинку, так и не сделав дело, и настороженно оглядывается по сторонам, жалея о том, что не взял с собой даже ножа. Тьма вокруг непроглядная, не видно ничего, только сзади чуть блестит костёр. Они расправятся с ними по одиночке, они тащат машины, и всё, что находят полезное, потому что мародёры, в свою очередь, тащат у них. Пигмеям тоже надо на что-то жить, верно? Сердце Диппера болезненно сжимается, когда шаги слышатся буквально в метре у него за спиной. Пайнс мгновенно разворачивается, ему дико не нравится то, что нападение будет совершено на его слепую зону. Но за спиной никого нет. Вероятно, ему просто почудилось, просто нервы шалят, да? Диппер выдыхает так, как будто только что заново родился. Он со спокойной совестью делает то, к чему обязывает природа, а потом идёт обратно. Он замирает, как только его взгляду открывается их привал. Нет, ему не почудилось. Билл сидит с таким лицом, словно его ударили лопатой по голове, а потом ею же заставили копать себе могилу. На губе у него еле держится очередная папироса. А на месте Диппера, где он оставил полбанки тушёнки, стоит чёрный, как смерть, огромный пёс. И доедает консервы.