Глазами страшными глядят

Я разрывался меж нескольких огней, два из которых разгорались в моей собственный голове. Знаете, иногда человек понимает, что вот-вот ступит на неверный путь, но никак не может уловить, какой именно фрагмент пути утянет его ногу вглубь трясины. Вы когда-нибудь напивались до чёртиков? Всё однажды, собственно, случается впервые, но уж если случилось – просто сделайте выводы и идите дальше. Я вот сейчас стою на пути к машине, чтобы уехать отсюда и оставить в стенах этого грязного бара свою оглушающую слабость и халатность, но всё никак не могу понять, почему не двигаюсь с места. Я сделал выводы – я ебал всех этих людей. Я плевал на то, что они умирают с голоду, спиваются, что они брошены своим персональным Большим Братом на произвол судьбы, бедные, ведомые, умственно-неполноценные. Я хотел проклясть себя за это. За то, что меня самого словно кастрировали. Я ощущал себя стариком. Кастрация – индифферентность. Я презирал их, но не мог презреть себя самого окончательно. Я безразлично смотрел на стоящую у ворот машину и размышлял о том, как, блять, ненавижу себя за то, что не могу себя же ненавидеть. Фантастика, Диппер. Может быть, ты эмоционально истощён, и тебе просто стоит съездить на горячие воды, развеяться? Я обернулся к бару и посмотрел на по-прежнему валяющегося у входа человека. Может быть, он отморозил себе, наконец, почки и сдох? Разве имею я право так думать об этом? Сколько своих единиц потеряло человечество? Разве не стоит обесточить смерть? Да, именно, даже если они внеклассовый элемент – они всё равно единицы, и пред лицом смерти нет ни классов, ни разрядов. Тогда почему бы мне не вернуться в Гравити Фолз и не оповестить начальство о том, что уэдэнцы близки к вымиранию? Это достойная цель дальнейшего существования? Сколько я сделал ради этих людей? Диппер, ты много сделал для них. Ты боролся не только за их пресловутые прожорливые физические оболочки, но и за души. За дух. Ты проиграл, дух проиграл вместе с тобой. Потому тебе не стоит продолжать за них бороться, это бесперспективно для тебя. Я содрогнулся, мерзкий холодок закрался куда-то между лопаток и схватил меня за позвонки. И тем не менее я решил пока согласиться с собой и двинулся к машине. Третьим огнём был Билл. Я видел, как он смотрел на меня. Я ощущал что-то странное между нами. Что-то неправильное, от чего я любой ценой должен был избавиться. Только вот пути господни неисповедимы, пути Билла таковы же, и трясина уже, кажется, окольцевала в своих объятиях мою лодыжку. Он молча на меня взглянул, его янтарный мутный глаз был холодным, а зрачок – суженным. Билл был крайне сосредоточен и походил на нечто вроде змеи или хищной, потасканной жизнью крысы, готовой броситься в любую минуту. - Садись, Билл, - мой голос разрезал тишину Уэдэнской пустоши неожиданно даже для меня самого. - Куда ты хочешь ехать? – осведомился он, и мне показалось, я не узнал его голос. - Хочу найти Тортугу, - спустя несколько минут вдумчивого молчания, ответил я. Сейчас я должен был быть предельно бдительным и осторожными со словами и выражением своего лица. Билл что-то замышлял. И я знал, на что он был способен. У меня сложилось такое чувство, что после всего, что произошло за эти двое суток, пережитый нами вместе в Просперитасе кошмар будто стёрся из его и моей эмоциональной памяти. Мы как будто в мгновение стали друг другу чужими. Видит бог, меньше всего на свете я хотел именно этого. - М-м-м, интересно, как же ты собрался её искать? – Сайфер прищурился. – И самое главное – зачем? - От Уэдэна по прямой на север. Мы поедем по следам мародёрских шин. Они пробили тропинку, - я повернул ключи в зажигании, и мы тронулись. - Зачем? – повторил Билл. - У меня есть одна идея, - сказал я как можно равнодушнее. Сайфер не издал ни звука, он только проводил мои руки едким взглядом и отвернулся в лобовое стекло. Наша машина со скрипом удерживала планку, поставленную мародёрскими «монстрами», мы еле тащились по грязным колдобинам, залитым дождевой водой и заваленным жухлой травой. Мы молчали, я периодически нервно курил, Билл же больше не притрагивался к сигаретам. Мы не говорили ни о том, что произошло в Уэдэне, ни о том, что произошло в Просперитасе, ни о том, что произошло в Гравити. И всё произошедшее снедало меня изнутри не хуже глотка жидкого кислорода. Но что-то в Билле было не так, что-то изменилось в нём кардинально. Равновесия и блядского равноправия, достигнутого нами в Гравити, больше не существовало. Я не мог понять, что встало на его место. Однако я очень хорошо знал, что Билл опаснее чего-либо или кого-либо, кого я встречал и боялся на своём пути. Меня не покидало ощущение тонн грязи на моих руках и ногах, и я был бы действительно рад в кой-то веке принять душ, то есть найти какую-нибудь противную речку и помыться там. А лучше озеро. Во рту стоял привкус дерьма и плохого желудка, наверное, это было последствием алкоголя, правда, на удивление, голова совсем не болела, хотелось разве что бесконечно блевать. Я старался во всех подробностях вспомнить то, что вчера делал и говорил. Я бил человека. Отчётливее всего помню именно это. Потом бессовестно врал, говоря при этом правду, но не веря ни единому собственному слову, потом выпивал, причём в больших количествах, предлагал какой-то алкашке поехать вместе с нами… Я врал людям. Это смущало меня не меньше, чем избиение человека. Чем избиение грязной свиньи, Диппер, будь покоен… Но наиболее страшным я всё-таки счёл то, что всё это не вызывало во мне мириады отрицательных эмоций. Я холодно и спокойно рассуждал в голове о том, что бы могло меня оправдать. Первое. Они действительно мало походили на людей. Без обид. Разве настоящий человеческий человек, высоконравственное интеллектуально развитое высшее существо, способен опуститься на такое дно? Нет, конечно нет, Диппер. И ты совершенно прав, считая себя невиновным перед судом совести и чести. Это так, ты слишком долго пытался. Отдохни, отпусти душу. Второе. Я и в правду слишком долго пытался пробить эти стены. Но они абсолютно плевали на всё то либералистическое дерьмо, которое я им втирал с самыми чистыми и детскими намерениями. Этим людям не нужна демократия, здесь не место моим левацким наклонностям, здесь не место коммунизму, которым я болел всё это время. Ни в Просперитасе, нигде здесь его нет и быть не может, и у человечества теперь есть только один шанс – жёсткая, деспотичная и болезненная до гильотины диктатура. Я невольно задумался о герольде. О герольде, травящем своих граждан заведомо нечеловеческими дозами и в случае случайной смерти расстреливающего их эшелонами. Его люди работали под дудочку эмбиента, производили фантастические наркотики у себя на заводе, носили одинаковую одежду, вставали в одно и то же время, ложились, ели, пили, смотрели деградантские фильмы для умственно-отсталых. О боже, да ведь он построил идеальную капиталистическую монархию с толикой эвдемонизма, блэк-джеком и шлюхами! Как мне хочется разорвать ему лицо. Как мне хочется разорвать лицо этому ублюдку! Тут такой вопрос, Диппер, детка, почему конкретно тебе хочется это сделать? Потому что ты ненавидишь его за безнравственность? Или потому, что завидуешь и хочешь занять его место? Или потому, что никак не можешь понять, сумасшедший ли он, или гениальное зло? Сколько дней прошло с тех пор, как ты в последний раз пытался разгадать его личность? Тогда ты ещё ничего не знал, а сейчас… Что ты думаешь обо всё этом сейчас? Чего ты хочешь? В конце концов, он убил твоих родителей… Третье. Мне нравилось быть дерьмом. Только проблема вот в чём… Да, Диппер. Ты – наконец-то посредственность. Инфантильный мальчик из дома с карамельными стёклами, добрая душа, пламенное сердце, сжёг себя своим же огоньком, и теперь на его месте посредственность. То, что из себя сейчас представляет каждый… Именно так, Дип-Дип. Я увидел речку и остановил машину. Сделал это слишком резко, слишком нервно вдавил тормоз в пол, Сайфер чуть не размозжил себе голову о переднее стекло и посмотрел на меня таким безумным взглядом, что я чуть было в самом деле не обронил челюсть. - Я хочу помыться, Билл, - ровным голосом сообщил я. – Если надумаешь – присоединяйся. Я не стал ждать его отказа, выпрыгнул из кабины и пошёл к воде. Двигался я очень дёргано и поспешно, я был весь на нервах и изо всех сил старался игнорировать себя, как делал это всё то время после попытки покончить жизнь самосожжением вместе со своими кумирами. Признаться, после этого у меня как будто вырубились все соматические системы мозга, кроме, может быть, двигательных, но сейчас я словно прозрел. Прозрел и разом возненавидел всё, что меня окружало. Кроме Билла, конечно, он просто странный. Сдёрнув с себя свитер и майку, я с размаху шагнул в ледяную воду и чуть было не схватил инфаркт, но храбро продолжил в том же темпе и буквально через мгновение был по пояс ледяной воде. Верхнюю половину моего тела страстно облизывал ледяной октябрьский ветер, нижняя уже отнялась к чёртовой матери, а я разве что ещё глупее уставился в противоположный тинистый берег реки. Я смотрел туда зло и перебирал одеревеневшими пальцами, ощущая спиной холодный, но жгущий страшнее воздуха и воды взгляд. Изучающий взгляд демонического Биллова глаза. Кто он такой? Какого чёрта я уехал с ним, заключив сделку, которая ничего для него значит, и даже не представляя, с чем я имею дело? Разве не он на моих глазах раздробил человеку лицо? Разве не он убил офицера? Разве не он застрелил нескольких охранников? Разве не он завалил шахту? Не он застрелил Дота? Я что, блять, был под кайфом всё это время? Я развернулся и увидел внимательно следящего за мной Сайфера. В его взгляде не было ничего смешного, для меня точно. Почему всё-таки в тот раз он оставил меня в живых? Если немного подумать, Билл ясно дал мне понять, что хотел занять моё тело. И что конкретно его остановило? Мне надо быть осторожнее, мне надо быть осторожнее, мне надо быть осторожнее… Невзирая на мозгодробительную температуру, я окунулся с головой, чуть не потеряв все зубы разом, потёр друг с другом волосы, прошёлся ладонями по телу, делая вид, что хоть сколько-нибудь усерден. Постепенно у меня и в самом деле начали отниматься ноги, поэтому я выполз на берег, вытерся своей майкой и пошёл к машине в одних трусах. В подобии трусов, конечно. Билл продолжил сверлить меня взглядом, и на секунду я снова потерялся в пространстве, как это было со мной всю предыдущую неделю. Как я ничего не замечал? Я не мог понять, почему ничего, кроме восхищения и желания прилипнуть как можно ближе, я ничего не испытывал к Биллу? - Вода отлично бодрит после тяжёлой ночи, Билл. Ты не мылся с тех пор, как я похоронил свою мать, - получилось слишком холодно, может, он заметил изменения в моём отношении прежде, чем они появились? Может, он хотел водить меня за нос, как последнюю суку, но планы обломались, и теперь он хочет добить меня? Бессмысленно. - У меня была нормальная ночь, - сухо ответил он, - быть может, мы двинемся дальше? Я кивнул. Может, Билл так реагирует на алкоголь? Может, его раздражает то, что я стал пиздаболом? Нет, я не могу всё так оставить, но он ничего мне не скажет? А если он убьёт меня? Нельзя пускать его за руль. - Я поведу, - мгновенно выдал я. - Ты вёл три часа подряд, - ответил он. – Что ж, воля барина… Я забрался на водительское сидение и нервно сжал руль. При первой же остановке на ночлег он избавится от меня. Наверняка тот сон – его рук дело. Это всё он, он продолжает сводить меня с ума, да, именно так. Машина вяло тронулась с места, а я сидел без штанов, в трусах и свитере. Не обратил на это внимания. Глупо, но поздно. В машине холодно, моя нога зудит, я чувствую себя странно. Весь наш путь – какая-то болезненная чушь. *** Я чистил картошку у костра, было где-то минут десять за полночь, так сказал Билл. Он отошёл по делам, и я остался один. Это в одно мгновение и успокаивало меня и окончательно расшатывало нервы. Мне казалось, он возьмёт припрятанное нами оружие и застрелит меня в затылок. Он умеет двигаться бесшумно, он ведь… да, не человек, верно. Но кто? Почему он не ответил мне тогда? Зачем ему чужие тела? Кто такие сраные мыши? Нет, всё это так нельзя оставлять, только как спросить? Почему я не сообразил, что я нахожусь в компании не просто невероятного феномена мироздания, но ещё и опаснейшего серийного убийцы? Диппер, Диппер, Диппер, давай не будем врать себе, мы ебали то, что он убийца, единственное, что нас волнует – он может убить нас. Но ведь нам самим смерть не очень-то страшна, помнишь? Не уверен, что это так. Потому что у нас есть незаконченное дело? Так давай просто скажем ему об этом, чётко и ясно, он же обещал, что не тронет нас. Мы с ним в одной лодке. Помнишь, он сказал, что никогда не врёт? Он тогда говорил об этих блядских мышах, кстати, я так смертельно хочу спать, но что-то мне подсказывает… Ты параноик. Выдохни, покури и ложись. Хватит нести чушь, у тебя нет выбора, кроме как продолжать сосуществовать с ним. Он и в правду не развлекать тебя занимался, могут быть у метафизических тварей плохие дни? Вдруг похмелье… - Ай, блять! – взвизгнул я, когда перочинный нож проехался от моего ногтя к фаланге. Кровь практически мгновенно покрасила картошку в моих руках. Это было смешно, красная картошка. А крови то сколько, и всё из одного пальца… Я внимательно посмотрел на порез. Глубокий, но не настолько, чтобы понадобился шов. Кутикула в пизду, грязные штаны теперь ещё и в крови. Но не больно, практически нисколько не больно. Не могу вспомнить, когда мне в последний раз вообще было больно. Когда мне прострелили ногу? Да, кажется так. Но сейчас совсем нет… Ни когда Стэн бил меня в лицо, ни когда в баре мне чуть не сломали позвоночник. Неправильно как-то. Согласен, может попробуем поманипулировать с ногой? Краштест устроим, так сказать? Я подтянул штанину, слегка драную, чуть выше колена и уставился на свою изуродованную икру. Ещё в Гравити Фолз, в медпункте мне сняли шов, но с тех пор я так ни разу и не занялся как следует своей ногой. Надо было, наверное, ставить полынные компрессы или хотя бы спиртом протирать, потому что выглядела она совсем уж неважно. Шрам до сих пор не зажил и не очень приятно пах. - Так, ладно… - пробормотал я. Устроить себе краштест. Тебе страшно? Думаешь, неправильно причинять себе боль ради эксперимента? Слушай, Диппер, мы так устали с тобой всё время думать о том, что такое хорошо и что такое плохо… Мы потерялись, не находишь? Мы себя так любим и ненавидим, мы так ненавидим всех этих людей, но не можем этого себе простить, мы так ненавидим маму и папу за то… Остановись. – Остановись. - Остановиться где? – я услышал голос Билла и мотнул головой, чтобы согнать с себя морок. – Что ты делаешь, Сосна? Я уставился вниз и увидел, что мои ногти остервенело впились в раненую ногу. - Думаю, мне надо поспать. Я очень устал. Если хочешь есть – в багажнике тушёнка, вот… я почистил картошку. Бросив неуверенный взгляд на окровавленную картофелину, я закусил губу. Мне не хотелось сейчас смотреть на Билла. Все эти внутренние дилеммы зашли слишком далеко, мне просто нужно проспаться. Сайфер ничего так и не ответил, только пристально посмотрел на то, как я кутал порезанный палец в рукав грязного свитера. Я забрался на заднее сидение и лёг, накрываясь своим пледом. Вспоминать о том, что прошлую ночь я провёл пьяным в доску в подземном баре сгоревшего по милости Просперитаса Уэдэна не хотелось. Я запутался и чувствовал себя странно. Ненависть – это не странно, Диппер. Ты её заслуживаешь. Я только помотал головой и поплотнее сомкнул веки. *** Мне снилась урывками какая-то невозможная чушь. То я в костюме фюрера расстреливал просперитян, а потом с криком просыпался на заднем сидении нашей проспеританской машины, то по волоску выдёргивал патлы Мейбл и обворачивал ими окровавленную картофелину головы своей матери с упрёками вроде «не надо было меня бросать, я вырос хорошим мальчиком без тебя, я вырос хорошим мальчиком, я сам вырастил себя хорошим мальчиком». Я бесконечно расстреливал и бил людей в своих снах, а потом извинялся, и после извинений каждый раз проваливался в страшное небытие, в котором по-прежнему валялась пыльная отгрызенная нога атланта, уже не сияющая янтарём. Не зная значения этой ноги, единственно здесь я чувствовал себя умиротворённо, потому что перманентно окружающие меня сломанные когда-то Биллом просперитяне не слушали моих извинений. Я не знал, за что извинялся, но они ждали их с раззявленными ртами и выколотыми глазами. Но ведь я ничего не сделал плохого, я совершенно точно был хорошим мальчиком! Я просто не хотел становиться ещё одним овощем в их овощной кавалькаде. Потом меня окружали пропойцы из Гравити и Уэдэна, но на мои извинения они благодарили меня за что-то, на мои злые слова они кричали браво, а я только валялся то в пыли, то в жёлтой траве и рыдал о каких-то невоплощённых идеях и незавершённых делах. И это всё продолжалось бы бесконечно, если бы в какой-то момент дикий мышиный рёв не выдернул меня из сна в совершенной агонии. На этот раз я не отделался простом испугом. Я вывалился на подсвеченную жёлтым заревом утоптанную травяную поляну и ничком уткнулся в землю, закрывая голову руками и всхлипывая. Осознав, что наконец проснулся и вынырнул из этого круговорота кошмара, я поднялся на ноги и осмотрелся, краем разума подмечая, что что-то не так. Билла нигде не было. Костёр давным-давно потух, на нём как будто лежал отпечаток инея. Вытирая слезящиеся глаза грязной кровоточащей рукой, я тяжело и рвано вздохнул, поворачиваясь кругом посреди поляны. И вроде бы всё было ровно такое же, каким я оставил, уходя спать, но что-то не давало мне покоя. - Билл? – крикнул я настороженно. Мне вспомнился один из наших первых дней. Тот самый, когда Сайфер пытался сбежать от меня в поле, а потом чуть не задушил. Я смеялся тогда, тогда всё было настолько проще. Я не ненавидел себя, я не ненавидел мир, я всё сокровенно жалел. Однако сейчас… Я увидел протоптанную среди высокой травы дорожку к лесу, и моё сердце забилось кровавой птицей где-то в горле. Он не мог уйти. Он не имел никакого права оставлять меня. Так вот что он задумал, да? Я ему не сдался, он и не собирался убивать меня, он просто хотел уйти, оставив меня посреди пустынного поля совершенно одного, с заканчивающимся бензином и мешком старых пистолетов?! - БИЛЛ! – я закричал громче и отчаяннее и сломя голову бросился по вытоптанной тропинке в сторону чёрной, как смоль, на фоне жёлтого светящегося поля полосе леса. – О нет, Билл, ты не имеешь права! – заорал я, что есть мочи, снова вытирая кровавыми руками лицо. – У нас с тобой был уговор, Билл! Сделка! Ты нарушил все пункты, знаешь?! Ебаное дерьмо, каким я был иди… Увидев то, что было представлено моему взору, я замер в нерешительности и… Признаться, я оказался в тупике. Прямо передо мной, футах в двадцати, между толстых стволов деревьев горел янтарём огромный символический симметричный глаз, заключённый в треугольник. Не освещая ничего вокруг, он медленно двигался по какой-то незаметной человеческому глазу овальной траектории функции, и с его появлением всё вокруг как будто замерло. Дребезжащее свечение поля застыло в фокусе фотографии, колышущийся от лёгкого ночного ветра лес замолчал и нахмурился. Я не мог ступить и шагу. Не мог оторвать глаз от раздирающего меня на кусочки инфернального взгляда. Вдруг у меня между полушарий скользнула мысль, что ни одно живое существо не увидит в мёртвом взгляда, а сущее передо мной вовсе не было мёртвым или живым. Я бы назвал себе это скоплением антиматерии или своей галлюцинацией. Антиматерией? Я в ужасе отступил назад и наткнулся на что-то твёрдое сзади. Отшатнувшись, я увидел Билла. Его тело с чёрной кровью вместо глаз, текущей по обтянутым тонкой кожей скулам. - Куда это ты так спешишь, Сосенка? – тонким, высоким и электрическим звучанием покрылась вся территория поляны, и я не мог сказать, от чего точно он исходило. - Н-никуда… - сипло прошептал я, делая несколько шагов назад. Тело Билла двинулось на меня, словно волочащаяся на железных крюках, свешенных с потолка, кукла, мёртвая свинья. - Нет, ты нам расскажи, мы все хотим послушать, куда это ты собрался посреди ночи! – продолжил электрический голос. – Мы никуда не уходим, Сосенка, Алес, наш с тобой разговор не окончен! Мы устали, так куда ты уходишь от нас!! Всё время оставляешь нас, Сосенка, неправильно, нечестно так с нами по-сту-пать! - Что?.. Я просто… пошёл искать тебя, Билл, что ты… вы... что вы несёте? – испуганно забормотал я, шагая в высокую траву и проваливаясь ногой в болотную грязь. Острая боль вдруг бросилась рысью в моё сознание, я схватился пальцами за волосы. - Не дай боже, мы узнаем, что ты пытаешься нас обмануть, Сосенка! Мы подумали, ты хороший мальчик! Ты сам так говоришь, Сосна! А ты, оказывается, гадкий обманщик?! – теперь голос орал, и я зажал уши руками, а мою ногу всё глубже и глубже затягивала болотная трясина. Вдруг на месте чёрных прогалин словно в древнем лотерейном автомате стали сменять друг друга разные глаза. Сотни глаз, голубых, карих, зелёных, снова карих, белёсых, серых, а потом… Потом я увидел вечно знакомый мне взгляд прожигающего огненного янтаря и бельма, мутный, грязный и… - Какого дьявола ноги… - заскрежетало тело не Билловым голосом. Оно схватило утопающего меня пальцами за виски и что-то ещё прошептало, но я не услышал и провалился в трясину окончательно, вода захватила мой нос и залилась в ноздри. Я почувствовал сумасшедшую боль в голове, всё вокруг плясало и кружилось чертями, как в калейдоскопе. А потом я проснулся. На этот раз я не кричал, не плакал, только тяжело дышал. Весь мой пледик был в крови, как и лицо. Кое-как поднявшись, я посмотрел на себя в зеркальце заднего вида и увидел две кровоточащие прогалины на висках. За стёклами было уже светло, Билл стоял на улице в подштанниках и что-то внимательно разглядывал на себе. Голова пульсировала, как голова сумасшедшего, я почувствовал, как дрожат мои губы и с силой закусил их. Всё это не могло больше продолжаться, мои шансы выжить стремились к нулю со скоростью света. Надо прекращать весь этот бардак. Да, Диппер. Давай попробуем. Всё, что происходит вокруг нас – сущий бардак. И как только мы до сих пор держимся в своём уме?