Глазами страшными глядят

День начался с того же, с чего начинался несколько раз подряд. С прямых и ледяных взглядов Билла, с моих нервных передёргиваний, ну и с того, что машина чуть не заглохла. А ещё я криво обмотал свои виски и палец марлей, и весь, как будто ветеран Вьетнама, ни черта не успокоенный бесстрастным заверением Билла «справиться с управлением ебучей тачки», сел за руль. Машина тряслась как сумасшедшая, консервные банки всё время катались по багажнику, и меня раздражали издаваемые ими резкие звуки. Когда же я краем глаза всматривался в Билла, мне казалось, что с ним сильно что-то не так. Что он точно собрался что-то сделать со мной. Он считает меня дерьмом, всё ясно. В этом корень проблемы – он же сказал, что ошибся во мне. Ему нужен был хороший мальчик, и я перестал им быть. Это как машины – они нужны только пока ездят, а когда перестают ездить – их списывают. Да, точно. Он меня спишет. Надо что-то придумать, пока этого не произошло. Может, как-то показать Биллу, что всё это было минутное помешательство, и я по-прежнему инфантильный дурачок с большой дороги? Не уверен, что он хотел именно этого от меня, потому что тогда ради чего он вообще уничтожил весь мой мир, строившийся двадцать один год, за две недели? Может быть, он думает, я хочу его грохнуть? Я просёк его намерения и хочу убрать его первым? Или угнать машину и оставить его посреди полей без еды и крова? Нет, я, безусловно, списан, но я не такой плохой. Я точно лучше, чем он думает. В конце концов, Билл и те селяне – они не имеют ничего общего, моё отношение к ним нельзя сравнивать! Да, Билл! Я с отчаяньем посмотрел на Билла, залипающего в потолок. Его кадык периодически вздрагивал, длинная белая шея торчала из ворота, практически бесцветные, отросшие волосы разметались по спинке пассажирского кресла. Он разложил свои бесконечно длинные и худые конечности в какой-то одному ему ведомой гармонии. У Билла были очень острые колени и плечи, из поношенных берцов тянулись белые голени с красивыми щиколотками. Прикоснись я к нему, я бы наверняка обнаружил дорожки рёбер под тонкой кожей, агрессивный разлёт ключиц, бедренные кости и много чего интересного… Признаться, я порой задумывался, какова концентрация Сайфера в его оболочке? Чего в ней больше – Алеса или него самого? Тенденция такова, что мне этого никогда не узнать. Но ведь я боготворю тебя, Билл. Я превозношу тебя выше кого бы то ни было в этом мире. Я считаю тебя сраным богом! Собственно, ты и есть бог. Мне кажется, ты должен быть ко мне милосерднее, верно мне кажется? Я терплю твоё дерьмо уже второй месяц, Билл, знаешь об этом?! Может быть, я иногда скандалю, но, в целом, я отличный человек, я хороший мальчик, я стараюсь, блять, быть нормальным собеседником, союзником, сука, рабом, или что тебе вообще там нужно, твою грёбаную мать! - Сосенка, выйди из машины и пересядь на пассажирское кресло, - холодный голос Сайфера вывел меня из состояния болезненной паранойи и конфронтации со своими несколькими противоречащими «я». Я встряхнул головой и посмотрел в бок. Билл сидел с разбитым носом и смотрел на меня уже даже не то чтобы холодно, но очень страшно и серьёзно. - Впрочем, у меня такое чувство, что мы застряли в кювете, - пробормотал он и первым выпрыгнул из машины. Ох, блять, можно представить вообще худшего дебила, чем я? И я ещё грешил на уэдэнских алкоголиков. Диппер, соберись. Ты же помнишь, что мы себе пообещали с утра – мы всё это прекратим, рано или поздно. Ситуация обернётся в нашу пользу в любом случае. Просто помоги Биллу подтолкнуть машину, дай ему повести и всё. Скажи, что устал, что снился кошмар… Нет, не думаю, что стоит говорить про кошмар, он подумает, что мы… я жалуюсь. Нет, не будем. Может, он ценит в нас хрупкость? Чувствуй, как женщина, Диппер. А Билл – наш мужчина. Нам надо охомутать его, подкупить своей беззащитностью, ложиться под него, понимаешь? Здоровее будем! Завались, ублюдище, думаешь, я настолько сошёл с ума, что у меня элементарной гордости не осталось? Я просто устал. Разобравшись с одним из тараканов, я послушно вылез вслед за Сайфером, и пошёл предложить ему свою помощь, но он только злобно огрызнулся и приказал мне сесть в машину и газовать. Под его правой ноздрёй запеклась и смешалась с грязью кровь. На его лице это выглядело так неправильно, так не сочеталось с бесконечной белизной, что я чуть было не сказал ему об этом. Благо, я вовремя закрылся в кабине. Кое-как справившись с проблемой, Сайфер сел за руль, и мы поехали дальше по сбитой в дерьмо колее, оставленной мародёрскими колёсами. Наша машина так страшно скрежетала, что я уже не был уверен, о чём волноваться усерднее – о том, что Билл убьёт меня за долбоебизм, или о том, что мы умрём от холода и голода. Признаться, я и сам был не уверен в том, что, разыскивая Тортугу, мы делали нечто хоть сколько-нибудь целесообразное. Скорее всего мародёры избавятся от нас, только завидев на горизонте. Правда, вероятность того, что мы вообще доберёмся до какого-нибудь горизонта, даже меньше, чем вероятность выживаемости в сложившихся условиях. План мой точно так же не определялся словами «педантично продуман», однако некоторое преимущество мы всё же имели. Сложно объяснить, в чём оно состояло, но оно точно было. Я прежде практически ни разу не имел удовольствия общаться с мародёрами, да и, в общем-то, не испытывал к ним даже относительно тёплых чувств. И тем не менее, учитывая то, что с некоторых пор я не то что стал двойственен в своих мотивах и чувствах – я ощущал открытое влечение к их образу жизни и хотел завладеть их умами хотя бы на несколько недель. Благо, я обладал очень симпатичной для них информацией. Спасибо моему богу, Биллу Сайферу. Безусловно, я не очень думал обо всём этом, потому что скорее метался ползком под пулями всех возможных когда-либо противоборствовавших толерастических ублюдков от одного к другому. Но, в общей сложности, иногда меня посещало просветление, и я успокаивался. Я постоянно дёргался, и так же постоянно ловил на себе то раздражённые, то просто странные взгляды Билла, молча ведущего машину. За окном успел пройти дождик, засветило солнце, потом снова прошёл дождик, а я всё внутренне изнывал от желания, скажем, поковыряться грязными пальцами в раненой ноге, или, например, покромсать себе ножиком ладони. Чтобы, нахуй, отомстить себе за чушь в голове. От чуши в голове следовало избавиться как можно скорее, ведь Сайфер наверняка чувствовал присутствие лишнего рядом с нами. И я тоже его чувствовал – возможно именно тот больной социопат-убийца в костюме фюрера, может, урод, что советовал мне быть женщиной, а может, тот немного симпатичный мне парень, который предложил, наконец, немного пожалеть себя и поненавидеть окружающих. Но я терялся среди их мнений, даже слывя неплохим спорщиком. Я сдавал позиции со скоростью света. Когда далеко за полночь мы остановились у какой-то прогалины, отдалённо напоминающей озерцо, я походил на живой труп. Я мельком, осветив лицо зажигалкой, глянул на себя в зеркальце и ужаснулся – я никогда ещё не был на вид так отвратителен. Я никогда, впрочем, не казался себе красавцем, но чтобы настолько мерзким – нет, я таким не был. Я весь посинел и поблёк, под глазами залегли жуткие ямы, остатки щёк исчезли, а скулы нагло вылезли наружу. Волосы снова были смертельно грязные, с висков слезла плохо приклеенная марля, оголив тёмные прогалины. Все губы я себе порядочно поискусал, они опухли и болезненно покраснели ближе к центру, по краям шелушась и кровоточа. Я поднял к лицу трясущиеся, как у старого паркинсонщика, ладони и нервно вытер ими холодный мерзкий пот, разглаживая сальные, слишком чёрные для меня вихры. Усталости, что прежде мучила меня вместе с паранойей, как не странно, не было. Только совершенно сумасшедшее нервическое возбуждение и дикий холод, который облизывал меня постоянно, забирался в ботинки и штанины, и щекотал изнутри уши. Я ничего не ел нормально уже как второй день, не спал, постоянно нервничал, докурил почти весь табак из первого мешка и ни разу не рвал. Может, мне стоило этим заняться? Опорожнить свой желудок, избавиться от алкоголя, от социопата и подкаблучника, и… Не знаю, не знаю, ничего не знаю. Билл тоже выглядел неважно. Он, казалось, побелел её пуще, глаза его совсем потускнели, и только совсем изредка загорался один из них огоньком. Он ходил чуть в развалку, подпирая рукой правый бок и кося в сторону, так, как будто не мог найти центр тяжести. Иногда он кривился и шептал что-то нечленораздельное. Я бы в жизни не услышал, несмотря на то, что очень хотел. Весь трясущийся, я собрал решительность в кулак и пошёл набирать воду в котелок. Я молил все сосредоточия мироздания в этот вечер о том, чтобы не свалиться в озеро и не промочить себе штанов, и тем не менее мироздание таки отомстило мне за долбоебизм. Вернулся я к уже разведённому молчаливым и недовольным жизнью Сайфером костру мокрый, злой, растерянный и ненавидящий. Снова во мне забормотал свои гадости фюрер-социопат, я, невидяще уставившись в темноту за огнём, засыпал в котелок рис, и блядские палочки, на которых он держался, обвалились. Может, палочки Билл выбрал хуёвые, однако я предпочёл свалить всё на свою патологическую криворукость, и мешающийся, бездействующий палец. Вместе с ногой. Часть моего тела не просто перестала мне подчиняться – она прекратила всякое функционирование. Я взглянул на Билла, чей вид выражал сплошное страдание, что показалось мне странным. - Минуту, - расшатанным кривым голосом промямлил я. - Сядь, блять, ровно, я всё сделаю сам, - раздражённо прошипел он, но я, казалось, потерял в эту секунду всякое самообладание и сумасшедше рявкнул на его тяжёлое вставание с места и злобное кряхтение: - Сам сядь, я сказал! Билл послушно сел и захлопал ресницами. Я слепо накидал каких-то палок в ближайшем вытоптанном месте, минут пятнадцать боролся с влажными спичками и такими же влажными дровами, пока Сайфер смирно сидел, держась за свой проклятый бок и наблюдая за мной с расстояния. Большая часть риса осталась в кастрюле, поэтому, утопив себя и свои ботинки в озерце окончательно, я набрал воды с мерзкой тиной, кое-как очистил её и таки поставил рис на огонь. Сайфер незаметно перебрался к огню и расположился у него с понурым выражением лица. С того момента, как я поставил рис, он больше не следил за мной. От чего-то я почувствовал раздражение, развернулся и пошёл от машины куда-то влево, чтобы вдоволь проблеваться. И я, конечно, проблевался бы, если бы было чем. Кроме жёлтой жижи из меня текли только слюни, я разнервничался ещё больше, плюнул на всё, сел на мокрую от дождя траву и схватился за голову. В конце концов, получается, я докатился до того этапа, где не мог не то что переварить свои мысли, однако ещё и окончательно потерялся в ощущениях. Я хотел, но боялся спать, проголодался, но мечтал как следует выблеваться, я бы дал Биллу в морду, а потом бы вспорол себе сонную артерию и… Да, я устал, но был ещё полон сил. Впрочем, вполне возможно, мне только казалось. Вернувшись к костру, я увидел, как Билл обвернулся вокруг него змеёй и лежал, уткнувшись себе в локоть носом. Почему-то… не знаю, почему именно, но эта картина произвела на меня совершенно неизгладимое впечатление. Я стоял и смотрел на него, и непонятно за что мне стало чертовски стыдно. Снова стыдно, снова боязно, снова так, как мне когда-то было в Просперитасе. Словно все товарищи в голове перестали на минутку горланить и оставили меня и этот момент в покое. Я ощутил горький ком в горле и прошёл к машине. Не имея возможности осмыслить существо Билла, я просто уходил «спать», потому что Билл и огонь, их коитус, повергали меня в какое-то трагическое недоумение. *** Злые языки тогда же и вернулись, когда я ушёл в машину. На этот раз я даже ни на секунду не погрузился в сон. Я плавал где-то между ним и явью и чувствовал себя ещё хуже. Близилось какое-то время, роковое, я ощущал его дыхание на затылке. Я видел перед собой вопросы, я видел цель, и я также понимал, что вокруг нас только километры жухлой травы, и мне просто жизненно необходимо было закончить всё это дерьмо здесь, рядом с противным озерцом и котелком несолёного риса. Пока табак и бензин ещё не закончились. Что-то грело, жгло меня изнутри, кроме бесконечных левых и правых противоречий. Я упустил что-то огромное. Возможно, я полностью упустил Билла. Относительно материальные призраки продолжали досаждать мне нудной чушью, приятный парень снова вещал про покой и сладость тишины. Он мечтательно рассказывал мне о том, чего я заслуживал, и как хорошо бы мне было, делай я теперь все только для себя самого. Тут то меня и шарахнуло. Я вскочил, как ошпаренный, когда эта мысль наконец попала под прицел. Ужас охватил моё тело, я вдруг понял, в чём так смертельно ошибался всё это время. Быть может, быть может, быть может, и если я прав, я… Вот уж действительно, паршивейшая из овец, худшая из свиней… Вывернувшись из идиотского пледа, я снова, как дурак, вывалился из машины. Сайфер, медленно покачиваясь из стороны в сторону, ходил вокруг костра и, прикрыв глаза, что-то бормотал. На плечи он набросил второй плед и левой рукой опоясал живот. Его лицо было болезненно искривлено. - Билл, ты хорошо себя чувствуешь? – сходу выдал я. Я ощущал такую жгучую ненависть к себе, что как будто бесконечно сгорал и возрождался в долю секунды. Тот посмотрел на меня с мимолётной издёвкой. Его лицо, которое постоянно казалось мне холодным, сменило в мгновение несколько самых неожиданных выражений, словно театральная маска. Словно он выбирал театральную маску, одну из своего арсенала. - Да, естественно, - с расстановкой ответил он, внимательно глядя на меня. - Что с твоим животом? – мой голос дрогнул, я подошёл ближе к костру, Билл же стоял с другой стороны. - А что с ним? – фантастически профессионально изобразив непонимание, он изогнул брови. - Покажи мне свой живот, - выдохнул я сквозь невозможную боль в сердце. - С какого перепугу? – Сайфер холодно рассмеялся. - Я. Сказал. Тебе. Показать. Живот. Мне показалось, во взгляде Билла промелькнуло нечто, похожее на бешенство, на злость, на настоящую, правдивую злость, которой я ни разу не видел в нём. - Кто ты такой, чтобы мне указывать, Сосна? – в его голосе было столько железа и мистического электричества, что всё вокруг меня зазвенело. – Иди, посопи в подушку, тебя никто сюда не звал. У меня всё потрясающе. Сайфер улыбнулся так страшно и с каким-то мистическим остервенением оскалил зубы, что я чуть было и в самом деле не отступил назад, к машине. - У тебя некроз, верно? – дрожа, спросил я. Я изо всех сил закусил губу, чтобы скрыть в себе всё лишнее, что сейчас было абсолютно никому не нужно. – У нас есть обезболивающие, Билл, ты знаешь? Есть спирт, для дезинфекции, есть марля. Есть я, в конце концов… - Заткнись, соплежуй! – вдруг оглушающе громко выкрикнул он. Руки Билла тряслись как тогда, в первые дни. Или, скорее… Я вдруг вспомнил тот день. Тот день, в который случилось с нами всё наше самое потаённое и самое страшное. Когда не было никого безумнее и несчастнее Билла, как он сидел у меня в ногах и… Боже, как я ненавидел себя. - О, если ты кем-то себя по жизни мнишь – забудь, Сосенка! Умолкни и отвали, моя черешня! – Сайфер в один шаг оказался около меня и остервенело ткнул пальцем мне в грудь. – Вечно цепляешься, как пиявка, вечно воешь, словно сломанный сортир! Время недетское, иди, посмотри новые киноленты! Поверь, ты ещё кучу всего интересного не видел! Билл был в ярости. Билл говорил так открыто, как не говорил никогда прежде. Но на моём языке не вертелось ни одного вменяемого слова. - Пошёл, блять, вон! Или я за себя не ручаюсь! – прокричал Сайфер прямо мне в лицо. - Нет, нет, Билл… извини, я… - я замямлил какую-то невменяемую чушь, какую-то страшную пакость, и мне было так больно из-за собственной мерзости, так дурно и стыдно, что я не мог собрать ни единого предложения, - поверь, я… знаешь, я… А потом Билл с размаху ударил меня по щеке. В его взгляде было столько, сколько бы я никогда не увидел в зеркале, или в даже глубочайшем озере не земле. Его взгляд был самым страшным откровением в моей жизни. Словно сквозь меня прошла вся вселенная разом, и скопилась под дыхом, стремясь разорваться. Насколько я был слаб и ничтожен для того, чтобы сдержать в себе вселенную? Я никогда ею не был, я был сосредоточием, но чего-то мерзкого. А Билл был вселенной. Мир вокруг замер, его рука уже давно повисла. Мы всё стояли в тишине и более не дрожащей темноте, и ни одна травинка не посмела бы шевельнуться. Потом Билл вдруг упал на колени. Так, как падают и разбиваются зимой сосульки в холодных странах. Он уткнулся лбом мне куда-то в бедро. Тишина постепенно рассеялась, и я только глупо сомкнул и разомкнул губы, ловя в сдавленную невероятной болью грудь воздух. Я медленно опустился на корточки и помог Биллу подняться. Он словно не стоял на ногах и смотрел куда-то в невидимое пространство. Я повесил его руки себе не плечи и крепко обнял его. Я старался изобразить из себя что-нибудь самое крепкое, твёрдое и надёжное на земле, чем точно не был. Однако я старался сейчас больше всего в жизни и сильнее, чем когда-либо раньше. - Прости, Сосна, я как-то сам и не ожидал… - пробормотал Сайфер, но я чуть хлопнул его кулаком по спине. - Хватит, пожалуйста. Тот и в самом деле замолчал, продолжая висеть на мне мешком. Может быть, я всю дорогу был больным выродком, но прежде я никогда не ощущал такого мгновенного счастья, нежели сейчас.