Глазами страшными глядят

- Хочешь сказать, мы друг друга терпим? - Не то слово… Дай сигарету. После заматывания Биллова разбитого носа и безжалостных попыток втиснуть в него пару болеутоляющих, увенчавшихся, к слову, успехом, мы сидели около костра, упершись спинами в бок машины, и полностью бездействовали относительно любых возможных задач. Я протянул Сайферу свою сигарету, он затянулся, шмыгая носом, и скосил глаза куда-то в сторону. Может быть, хорошо пошла. Хотя у меня вот есть такое чувство, что я промочил табак. - Будем один раз честны друг с другом, Сосенка, - Билл говорил медленно, - как ты провёл эти пару недель в машине? Поморщившись, я снова приложился к папиросе. Как я провёл эти пару недель? Теперь я не хотел даже думать о том, как я их провёл. - Хуёво. Я знаю, что ты хочешь сказать, Билл, можешь себя не утруждать… - И я хуёво их провёл, Сосенка, - сказал назидательно Сайфер и снова отнял у меня папиросу. Я почему-то рассмеялся и покачал головой. Билл держал руку на диафрагме и умиротворённо смотрел на огонь. Сейчас всё было так странно, как будто не взаправду. Так, словно этих самых недель в дороге, недель постоянных страха, ужаса и боли, непонимания и ненависти никогда не было. - Зачем мы едем к мародёрам? – спросил Сайфер. – Надеюсь, не потому, что ты отчаялся и думал, что я убью тебя за бездействие? Пожал плечами, отвёл глаза. Билл тяжело вздохнул, но ничего не сказал. - Раз уж у нас сегодня ночь честности… - Уже почти утро. - Не суть. Да, я и об этом думал, но с другой стороны… - я почесал лоб и снова посмотрел на Билла. Не могу не признать, что мне нравилось на него смотреть в эту ночь. Или утро. Совсем не важно. – Разве помимо мародёров у нас есть другие варианты? - Чего ты хочешь? – тот лукаво прищурился. – У меня порой такое чувство, что ты настолько свихнулся, что теперь даже не в состоянии определить свою цель. - Просто… Мне страшно снова оказаться идейным маньяком, Билл. Всё, что произошло в Просперитасе… Я не могу забыть. Мы можем не разговаривать об этом, но я никогда не смогу забыть тех лиц и… Своей матери, которая твердила всю дорогу, что хочет, блять, увидеть Мейбл и… - я мгновенно остановился и уставился на Билла. Мы ни разу прежде не вспоминали. Понятное дело, Сайфер и сейчас вряд ли этого хотел, но я думаю, я вполне смогу преодолеть себя и перестать зацикливаться, если выпотрошу его. Сайфер медленно моргнул, как будто дал своё согласие. Но мне больше ничего не хотелось говорить, потому что я прекрасно понимал, что он знал о каждой моей мысли от начала и до конца. Он знал про фюрера, знал про карамельные стёкла, я и сомневаться в этом не мог. Мы молчали, слышен был только треск горящих дров и ветер, шевелящий жухлую траву. Билл всё смотрел на меня, не отрывая взгляда, а я разглядывал его лицо. Сейчас мне не было жутко. Может, потому что он выглядел чрезвычайно уставшим, может, оттого, что всё впервые в моей жизни было действительно спокойно и тихо. И так, как должно было бы быть, если бы я сейчас чего-то хотел «кроме». - Я тоже не забуду, Сосна, - вдруг тихо сказал он. – Я видел очень много ужасных вещей, намного больше тебя, и это самое многое оставил позади – иначе никак. Но Просперитас я не забуду. Вероятно, было достаточно. Где-то на горизонте уже брезжил английский вялый рассвет, но ни одного птичьего слова не было слышно. С завтрашнего дня наступал ноябрь, ночи становились всё холоднее. И сегодняшняя ночь была ужасно холодной. В общем-то, это закономерно. С тех пор моя нога снова заболела. Можно сказать, даже страшнее, чем прежде. Видимо, я переусердствовал с ковырянием её ногтями. Рассечённый палец ныл, в желудке было пусто, как в выброшенном на прошлой стоянке мешке из-под картошки, но я чувствовал себя действительно хорошо. После того, как Билл сказал, что не забудет, всё встало на свои места. Мы сели в машину, он за руль, а я рядом, и поехали дальше, и в этом было столько символа. По крайней мере сейчас, сегодня, тридцать первого октября неизвестно какого года, я чувствовал себя человеком в хорошем смысле этого слова. - Жалко, что в постапокалиптических реалиях нет радио, - сказал я, когда мы второй час прозябали в трясущейся кабине нашего полумёртвого автомобиля, а Билл обматерил всё сущее и несущественное и уже собирался идти по второму кругу. - Нет, не жалко, Сосна. Будь уверен, в радио нет ничего хорошего, - проворчал тот, давя газ изо всех сил, чтобы выбуксовать из очередного кювета, - бесконечный пиздёж с запинками, мёртвая, как мои почки, орфоэпия и третьесортный американский шансон. - Но ведь наверняка же были раньше какие-нибудь исключительно музыкальные передачи или, не знаю, литературные, - от того, сколько я выкурил сигарет и съел обезболивающих, у меня кружилась голова. Сайфер переглянулся со мной и иронически усмехнулся. - Ну литературные и музыкальные передачи я тебе и сам могу устроить, Сосна, - едко вставил он, - другое дело – новости. - Тебе в жизни не хватает плохих новостей? – я засмеялся и уронил сигарету на сиденье. Билл схватился пальцами за горящий штранг, чертыхнулся и мгновенно выбросил в окно. - Самой плохой сегодняшней новостью только что могла стать та, где наша машина горела бы посреди поля. Однако в чём-то ты, конечно, прав. Я хотел зажечь новую папиросу, но поостерёгся взаимодействовать со своими пальцами. На улице пошёл дождь, потому преодолевать овраги и колеи, выдавленные из осенней, не благосклонной к нам грязи, становилось всё сложнее. Пару раз я выходил толкать автомобиль, жалобным кряхтением умоляющий нас оставить его в покое, несколько раз выходил Билл, и в итоге оба мы были мокрые до нитки и замёрзшие, как будто на дворе Рождество. Темнело быстро, а мы всё никак не могли найти подходящее место для стоянки, где было бы возможным хотя бы разжечь костёр, приготовить поесть и чуть-чуть согреться. С двух сторон нас атаковали мысли о возможных отрицательных исходах сложившейся ситуации. - Мы умрём от голода. Вполне возможно, сначала откинусь я, и тебе придётся съесть мой труп, - выдал Билл, когда в очередной раз вернулся с улицы. - Как думаешь, первым делом у нас закончится бензин, или машина просто заглохнет от перенапряжения? – я ответил примерно тем же, потому что кроме того, что, возможно, мы доживаем свои последние дни, у нас не было животрепещущих тем для разговора. - Вполне может сложиться, что кто-нибудь из нас отморозит себе ноги или почки… - продолжил Сайфер, стягивая с себя мокрые свитер и когда-то голубую сорочку. – Скажи, сколько пуль у нас есть? Я вперился взглядом в небольшое иссиня-чёрное пятно с другой стороны от аккуратного проспеританского шва. Я знал, что Билл следил за мной и моим взглядом, но не думал, что я выгляжу так глупо, как впоследствии он мне описал. - Ну да, ты совершенно верно думаешь о том, что я могу умереть от болевого шока или, скажем, просто сгнить, - ехидно заметил он. Для меня в этом замечании не было ничего смешного. Я не совсем понимал природу его некрозов, но был уверен в том, что с происхождением Билла они связаны более чем. Будучи не в состоянии придумать ему в ответ что-нибудь смешное, я просто отвернулся к окну, испещрённому косыми стрелками дождевой воды, и задумался. Сайфер не стал одеваться, просто замотался в плед и подтянул босые ноги на сидение. Мы снова поехали, одна фара постоянно мигала, и это было противно, потому что я всё больше и больше боялся провалиться в какой-нибудь овраг, спрятавшийся в темноте. Билл рядом привалился к стеклу и одним глазом следил за стекающими с другой стороны каплями. Он выглядел, можно сказать, даже как-то умиротворённо, несмотря на то, что с нами могло случится что угодно из указанного выше списка смертей. Когда стемнело окончательно, и перегорела вторая фара, я остановил машину. Сайфер выполз из своего транса, который, к слову, окончательно перестал меня смущать, и спросил в чём дело. В двух словах я разъяснил ему, что сегодня мы едим тушёнку и не выходим из машины. - А как же свежий воздух? – спросил Билл. - Тебе мало щелей в нашей машине? – скривился я и ещё громче застучал зубами. Просидевший всё дорогу в мокрой одежде и и в самом деле имеющий неплохие шансы застудить себе что-нибудь важное, я сбегал за мешком с провизией и вернулся, но уже на заднее сидение. Когда Сайфер перебрался ко мне, и мы кое-как разожгли костерок в пустой консервной банке, чтобы осветить пространство хотя бы на несколько минут копошения, тот сказал очень забавную вещь. Понятия не имею, почему посчитал её забавной, но я точно был совершенно не против поговорить об этом. - Мы существуем в нечеловеческих условиях, - вот что он сказал. И через несколько секунд пафосного молчания глухо и хрипло захихикал в обивку сидения. Кое-как я раскромсал перочинным ножиком банку тушёнки, костерок к тому времени уже совсем погас. Я дал Биллу одеревеневший сухарь и протянул банку. - Смешнее всего слышать это от тебя, Билл. - О да, может быть, богам на Олимпе живётся точно так же, как и нам в этой вонючей тачке, - Сайфер носом прошёлся по обивке и фыркнул, - пахнет твоей кровью. - Не живётся, а жилось, - поправил его я и попытался откусить кусочек сухаря. Попытался. - По какому праву? Тушёнка просто пиздец, где ты откопал такое дерьмо… - Вероятно, по моральному, - я улыбнулся и тоже привалился головой к разящей кровью спинке. – Раз они проигрались в кости до состояния кости – следовательно, им пришлось съехать с Олимпа. Нормальная тушёнка, Билл. У меня больше вопросов к сухарям. Вообще-то я люблю хлеб, но… Сайфер снова рассмеялся. Да и я рассмеялся тоже, потому что весь наш диалог походил на какой-то плохой водевиль, поставленный бродячей труппой алкоголиков, мечтавших о звёздах и скрипках-половинках, но получивших в руки маракасы и в головы сумасшествие. Я надел подштанники и попросил у Билла кусок пледа. Есть больше не хотелось, а в машине было зверски холодно. Тот, конечно, выпутался из него вовсе и попытался нащупать в темноте свою сорочку. Билл свалил банку тушёнки, я чуть не упал, запнувшись о плед, в попытке эту банку поднять, Сайфер снова заржал своим дико заразительным смехом, я тоже заржал, мы оба вернулись в сходную позицию, и тот подобрал ноги, чтобы не вляпаться в тушёнку. - Мы находимся не в том положении, чтобы так расточительно обращаться с едой, - заметил он. - Будем думать об этой банке тушёнки, когда прикончим последнюю картофелину. И может тебе повезёт, и ты умрёшь первым, - ответил я и прикрыл веки. В темноте белая как мел кожа Билла как будто светилась. Я предложил ему без надежды на согласие кусок пледа, затем упрекнул, заметив то, что спустя всю херню, которую мы пережили весте, он отказывается делить со мной постель. Мы снова посмеялись, и я окончательно закрыл глаза. - Почему по-твоему боги проигрались, Сосна? – прошелестел Билл. - Как мы продвинулись с тобой за один единственный день в общении. С чего бы это? - Вероятно, мы скоро умрём. Вряд ли у нас хватит бензина вернуться назад, и вряд ли мы доберемся до Тортуги. Кстати, с чего ты вообще взял, что эти следы ведут именно туда? - Все дороги ведут в Рим, - я ответил первое, что пришло в голову, но звучало оно так красиво, что я аж загордился. Билл еле слышно усмехнулся. Мы снова замолчали на несколько минут. По крыше машины бил дождь, было довольно холодно, но я по-прежнему чувствовал себя прекрасно. Не было ни приятного парня, ни фюрера, ни подстилки. Был только я. - Признаться, сам хотел спросить тебя об этом… Не тогда, но сейчас. Если ты хочешь знать, как бы я… интерпретировал… Может быть, они сделали слишком высокую ставку… Не знаю. На человечество. И потеряли его… - В этом есть рациональное зерно, но вряд ли ты прав, - я почувствовал запах курева и поморщился. - А в чём тогда суть их проигрыша… Снова издеваешься над моей несчастной парадигмой? Билл ничего не ответил. Мы опять замолчали. Я чувствовал непреодолимое желание погрузиться в сон, и на этот раз я был уверен – меня не тронет ни один кошмар, но повисший в воздухе вопрос кое-как держал меня на грани меж измерениями. - Так в чём дело с богами? Сам ведь ты бог, Билл, ты совершенно точно знаешь, в чём с тобой дело… - Называя себя проигравшим, имей виду, что в этой же игре есть и победитель. Мы не учли. Мы бы в жизни не подумали, что есть такая сила, которая заберёт у нас банк. Я ничего не ответил на откровение Билла, и, наверное, это было очень некрасиво с моей стороны, ведь он впервые говорил важные для самого себя вещи. Но я, признаться, не мог понять ничего из того, что он сказал. Я не мог представить, как возможно такое, чтобы проиграли боги. Разве по определению высшая сила имеет в нашей вселенной равного или сильнейшего оппонента? Но тогда боги по-прежнему в строю. Один бог. Тот, что сорвал банк. Поплотнее обмотавшись пледом, не справлявшимся со своей основной задачей, я что-то глупое пробормотал Биллу в ответ и покачал головой. Краем глаза, в последний раз окинув салон, я увидел огонёк на кончике папиросы и чуть освещённые им тонкие губы Сайфера. Удивительно, подумал я, посреди английской степи на пути к практически неминуемой смерти я курю с самим богом. Удивительно, какая чушь творится вокруг, и как хорошо я себя чувствую. *** Когда я проснулся, было уже светло, а Сайфер пребывал в своём фирменном состоянии. Что мне показалось трогательнее всего, так это укутанные моим пледом ступни. Билл, Билл, Билл, блять, какой ты тупо упорный. Ты думаешь, я буду домогаться тебя в сне с объятьями? Пока у меня точно не было на это планов. Стараясь не «разбудить» его, я перелез на переднее сидение и протёр руками чуть запотевшее лобовое стекло. Дождь на улице кончился ещё ночью, но картина развороченной в полный пиздец дороги заслоняла в моей голове любые позитивные мысли. Я зевнул и выбрался из машины. Первое ноября выдалось ещё более холодным, чем тридцать первое октября, изо рта вместо папиросного дыма шёл пар. Я сходил за кусты, благо, пошёл босиком, чтобы не промочить еле подсохших ботинок, и оказался совершенно прав, поступив подобным образом. Правда, у меня чуть не отвалились ступни, на которые принято надевать проклятые ботинки, но разве это важно? Зевнув ещё раз, я вернулся в машину, подобрал практически не пострадавшую банку консервов с пола, съел кусочек, мысленно согласился с Сайфером насчёт их сомнительного происхождения, и вдруг застыл. Я прекрасно поспал. Я поспал просто, чёрт возьми, замечательно, пусть и было страшно холодно. Я чувствовал себя таким человеком, каким не чувствовал себя, наверное, никогда! Я был бодр, и даже моя простреленная нога практически не мешала мне существовать, как мешала вчера. Дождь закончился – это прекрасно! Билл дремлет – замечательно, чёрт подери! Наш автомобиль, судя по звуку, всё ещё может ехать! Какой, мать твою, хороший день! Машина дёрнулась, всхлипнула, Билл проснулся. Нет, вопреки возможному забавному парадоксу, дождь не пошёл. Но машина и в самом деле не двинулась с места. - Что происходит, Сосна? – недовольно спросил сзади Сайфер. – Ты что-то опять сломал? - Какого хуя «опять»? – выдавил я, пребывая в ужасе. Сайфер вышел из машины, что-то поковырял в капоте с умным видом, потом залез в кабину и потребовал, чтобы я попробовал снова. Я попробовал снова и всё получилось. Удивительное утро. Ура. Я немного повёл машину, пока Сайфер боролся с консервами. Потому он окончательно разозлился, прибывающий с самого не лучшего для него утра в таком же не лучшем расположении духа, и выкинул банку в окно, когда нас тряхнуло на очередном ухабе. - Турбулентность ссучья, - процедил он. - Достанутся какому-нибудь доброму человеку… Турбулентность? - Добрые люди в степях не водятся, - буркнул он. – Нет, Сосенка, детка, здесь нет турбулентности, просто дорога блядская. Я нахмурился, переваривая всё выше сказанное, понял, что сейчас задам глупый для Билла вопрос, посмущался немного, но всё-таки задал: - И что это? Сайфер посмотрел на меня, выгнув брови, а потом еле заметно улыбнулся самыми кончиками губ. - Не знаешь? Правда? И где же ты учился… - Билл, я учился в шахте. И параллельно копал медную руду, - я скривился и чуть не разбил подбородок на очередном скачке. Он разулыбался окончательно, я, кажется, даже покраснел чуть-чуть от негодования. А потом, чрезвычайно довольный собой, рассказал мне, не имея особо учительского таланта, что такое турбулентность, и, внимательно слушая его, я чуть не врезался в пень, оказавшийся посреди «дороги». - Понимаешь, Сосна, волны бес-по-ря-доч-ные. Вот представь ты столбик в речке, в речке течение, и сильный поток воды обтекает столбик, да? – твердил мне Билл в тот момент, когда мы еле избежали возгорания двигателя за счёт столкновения с пнём. Я всё-таки пизданулся носом об руль, разбил его подобно носу Билла, и сквозь темень в глазах спросил, что там дальше с волнами. - Это, я так понимаю, столбик. - Да, Сосенка, только мы, блять, не беспорядочные волны, поэтому мы не расщепляемся в хаотичном порядке о каждый пень! Уйди вообще от руля, от тачки, ей-богу, руки у тебя из жопы! - Если бы не ты со своей турбулентностью… - проворчал я, но тот уже выскочил из кабины и направился к капоту, посмотреть, не пострадал ли он. Разбилась мигающая фара, чуть-чуть покорёжило брызговик, но в целом машина осталась в рентабельном состоянии. Я вышел вслед за Сайфером, потёр плечи ладонями и огляделся. Надо сказать, я был удивлён. - Ничего себе пепелище. Если бы не пень, мы бы и не заметили… - я пнул ногой шину нашего автомобиля, и Билл одарил меня самым злобным своим взглядом. – Знаешь, что всё это значит? Несколько пней разной толщины окружали выжженную кострами поляну. Кое-где расположились горки мусора, кое-где доклёвывали что-то вороны. Совершенно ясно было одно – судя по масштабу бедствия здесь бытовали именно мародёры. Также, если продолжать судить по этому масштабу – они были довольно расточительны. - Это значит, что до Тортуги, раз группа мародёров позволила себе так разгуляться, не так уж и далеко. - Хочешь сказать, теперь у нас есть шанс подорваться на растяжке или быть застреленными в затылок? Какая перспектива… - снова съехидничал Билл. - Да брось, у нас есть перспектива заняться самым прекрасным делом в моей жизни. Сайфер повернулся ко мне и вскинул брови. Его губы снова искривила странная, слишком фирменная и практически неуловимая ухмылка. - Предположим, машина не заглохнет, еда не кончится, и нас не застрелят. В чём состоит гениальность твоего плана, Сосенка? - Наркотики, Билл, наркотики. Мы чуть-чуть попобирались на полянке, но ничего путного, кроме пары затупленных ножей, не нашли, сели в машину и снова поехали. И с каждым километром эта хрень на колёсах, наша старая боевая подруга, так сказать, кряхтела и завывала всё подозрительнее и страшнее. Билл сидел как на иголках. Внешне он практически не выдавал беспокойства, но я видел, как чуть подрагивали при каждом вздохе автомобиля его пальцы. Мы оба знали, что, если машина заглохнет, нам придёт конец. И что бы кто не говорил, мы оба боялись этого. Можно даже сказать, я боялся в меньшей степени, как бы парадоксально не звучало, чем Билл. Наверное, сказывался его некроз. Несколько раз я предложил ему остановиться и достать ещё таблеток и табака из багажника, но он отмахивался от меня, и я всё больше волновался о благосостоянии его организма, характеризовавшимся на лице нежным бледно-зеленым. Медленно темнело, дождь миновал, дорога становилась всё раздолбаннее, ход машины всё медленнее. Мы долили последнюю канистру из Гравити Фолз, оставив на потом слитый с проспеританской заправки бензин. - Что мы будем делать с твоим оружием, если машина заглохнет? – сокрушённо спросил Сайфер, когда стрелка спидометра снова упала на полутон вниз. - Ну… - я потёр ладонью лоб. Сердце болезненно сжалось. – Не хочу оставлять его, это такая редкость. Да и… Оно входит в часть моего плана по поводу наркотиков и мародёров. И это память об дяде Форде. - Ты же его ни разу не видел. - Может и видел. - Дела не меняет. - Билл, нам надо взять его, - я умоляюще взглянул на него, и машина снова грустно вздохнула. - Ты так же про ту псину говорил, Сосенка, и слава господу таки богу, что мы её не взяли. - Глупости говоришь, мы могли бы скормить ей консервы. - Как же тогда добрые люди в степи? – Сайфер ухмыльнулся, и мы замолчали. А через полчаса машина заглохла. И это было страшно. По Билловым биологическим часам пробило где-то часа три дня, «солнце» уже не стояло в зените, но и не близилось ко сну, а мы думали, что конец таки пришёл за нами. Мы открыли багажник и уставились на все взятые с собой вещи. Два мешка оставшейся картошки, мешок риса, несколько банок тушёнки, среднего диаметра мешок табака, наша сумка с огнестрелом и рюкзак со шмотками, которые спасали нас от болезней почек. Мы были в растерянности. Я распихал по всем внутренним карманам штанов спички и кисеты с табаком, за пазуху сунул маузер, опустошив патронташ на случай отстреливания себе ягодицы. Билл вооружился парой обрезов, в рюкзак мы сложили половину мешка картошки, пару банок консервов. Я замотался поверх свитера пледиком в кружочек и взял в руки остальное оружие, которое в общей сложности не стало легче. Осмотрев друг друга, мы поглядели на машину, которая больше не кряхтела и не хныкала. Старая боевая подруга, или как там? Грязь не закончилась, она по-прежнему бежала куда-то к горизонту, и не было ей ни конца, ни края. - Знаешь, что я думаю, Сосна? - Знаю, поэтому затк… - Надо было взять твою собаченцию и навьючить её всем этим дерьмом, - не слушая меня, ответил на свой же вопрос Сайфер. – А вообще… Я, конечно, хотел умереть, но всё-таки как-нибудь более героически. Я тяжело выдохнул под грузом, не знаю, свалившейся ли на меня ответственности или картошки с мясом, и еле слышно закончил его мысль. - Нам пиздец.