Глазами страшными глядят

Почва под ногами Мейбл отныне и на неопределённый срок состояла из концентрированной и бессмысленной злобы. Жизнь в Гравити Фолз заметно поубавила обороты после совершённых Сайфером убийств, но тихо мирно ползла по своему нескончаемому колесу обыденности. «Ничего святого». - Мейбл, остынь. У неё не было сил остынуть. Мейбл каждый день встречалась лицом к лицу с людьми, что в тот день смотрели, как нарушают на их глазах одну из наиболее неприкосновенных заповедей. Нахально, равнодушно, неспешно – он нажимал на спусковой крючок как на пимпочку на автоматической ручке. А люди только отворачивались от неё также неспешно и равнодушно. Равнодушно просили перестать переживать по пустякам. - Ты никогда бы в жизни не полюбила Дота, Мей, - Холли делает глоток жиденького чая из железной кружки на цепочке. – Признай, что это так. Признай самой себе, и тебе станет легче. - Не понимаю, что ты хочешь сказать, - ершится Мейбл, - пусть так, я не любила Дота, как хотела показать, но дело ведь… В убийстве, Холли. Неужели тебе наплевать? Холли задумчиво смотрит за ползущей по инерции вдоль бортика чашки ложкой. Она так и не отвечает на вопрос. Никому здесь не всё равно. Всем плевать на проституцию, на наркотики, но не плевать на убийство. - А что поделаешь, Мейбл? Мы разве можем их воскресить? Разве можем наказать этого белобрысого выродка? - Да! - Заткнись, Мейбл, мне надоело слушать твою чушь! – Холли шваркает чашку об стол и проливает чай на документы. – Хватит, ей-богу, нам всем тяжело! Нечем заняться – сходи на могилу Дота, на могилу матери своей, руду покопай! - Дура. Стэн третий день транжирит печень, девочки-подружки шарахаются от неё как от прокажённой, Дот кормит червяков. Диппер-сукин-сын, сошедший с ума, наверняка давным-давно уже убит, и его труп колышет ветер в Йоркширских полях. Мейбл запирается у себя в комнате и достаёт из-под дивана чекушку. У неё грязные, не расчёсанные волосы, потому что в Гравити проблемы с водопроводом, урчит в животе, потому что ласточка из Просперитаса до сих пор не пришла, синяки под глазами, потому что невозможно спать в таких условиях. В каких таких условиях? Мейбл страшно. И ей кажется, что ей одной страшно смыкать веки после случившегося. Она считает, это неправильно – придавать столько значения убийствам, случившимся на её глазах. Сколько она повидала смертей в госпитале? Бесчисленное множество. Мейбл крепкая. Она не вроде слюнтяя Диппера, маменькиного сынка, она сильная и очень самостоятельная. Ей не нужен никакой Дот, ей не нужны мать или отец, ей не нужен Стэн. Просто есть правила, по которым они – одна семья. Правила крови. Мейбл не любит, когда нарушают правила. Она вообще не любит, когда к ней относятся неуважительно. Ей страшно потому, что правила теперь нарушаются ежедневно. Или, может быть, созидаются какие-то новые правила, и Мейбл просто не может перестроиться? Она не знает, но жить в шахте и без того не сладко. Мейбл закрывается у себя в комнате на щеколду, садится на продавленный спальный диван, достаёт из-под подушки бутылку. Откупоривает, делает глубокий и рваный глоток из горла и зажимает бутылку между худых коленей. Костяшки её пальцев красные, кожа шелушится, все губы в болячках. У Мейбл иногда возникает такое чувство, что у неё выпадают ресницы. Вечно сопливый нос из-за простуды, кожа на руках грубая и мозолистая, волосы ломкие и сухие, короткие, почти как у мальчишки, потому что дальше не растут. По белкам ползут ветки лопнувших капилляров, внутреннее веко алое из-за проблем с желудком, а во рту привкус табака и рвоты. Мейбл курит так много, что у неё уже пожелтели зубы. Никто не знает об этом, она курит у себя в комнате ночью часами, папиросу за папиросой. У неё изо рта пахнет болезнью. Вероятно, с ней неприятно целоваться. Она не красивая. Она даже менее красивая, чем Диппер. И это ужасно. Не важно, что они близнецы, просто… Она вздрагивает всем телом и сгибается пополам. Закрывает лицо руками, коротко всхлипывает, зажмуривается, открывает глаза. Видит свои тощие колени под тканью уродливых зелёных штанов, свои красные пальцы. Она одета, как одет здесь каждый, у неё нет красивых серёжек в ушах, нет колец, кулонов, нет туфель на высоком каблуке, ситцевых платьев, модных джинсовых курток. Наша мода – брезент. Она делает ещё глоток, морщится, потому что самогон на вкус – дерьмо. Особенно неочищенный. От него потом всегда рвёт, всегда болят живот и голова. Достаёт сразу две папиросы, еле-еле поджигает их, затягивается. Голову уже давно не кружит, гортань не жжёт, только вяжет язык и хочется пить больше и больше. - Пьёшь в одиночестве, Мейбл? Женский алкоголизм не лечится, - шепчет себе под нос, вытаскивает сигареты и снова жадно глотает из бутылки. Хочется выплюнуть, замотать в одеяло, поплакать. Мейбл не грозит женский алкоголизм – она не женщина вовсе. Она, блять, не может даже красиво курить сигареты. Истинная женщина остаётся таковой даже на тонущей подводной лодке, а Мейбл – нет. Фу. Вытирает сопливый нос и мокрые глаза рукой. Щиплет. Прячет бутылку под подушку. Прислоняется к стене и просто сидит. Сидит так часами, пока кто-нибудь не зайдёт и не позовёт её развеяться. Но в последнее время из-за уебка Диппера к Мейбл никто не заходит. Он как будто заразил её своим фирменным СПИДом – от неё теперь шарахаются. Мейбл утешает только то, что от Диппера шарахались всю жизнь. О, кто-то стучится. Она встаёт, трёт усиленно лицо, кистью размётывает сигаретный дым вокруг себя и идёт к двери. В Гравити Фолз не принято справляться о госте прежде, чем впускать его в квартиру. Не было принято – и Мейбл нравятся старые правила. Она распахивает двери и щурится от яркого света, удивлённо глядя на определённо нежданного гостя. - Уилл? *** - Билл. Сайфер, казалось, не просто проигнорировал, но и вовсе меня не услышал. Я тяжело вздохнул и опёрся ладонями о колени. Он шёл дальше, чуть пошатываясь по диагонали. Под ногами в тишине звучно чавкала вода с грязью. - Билл, ты только что харкал кровью, остановись, пожалуйста. Сейчас темно, мы в жизнь не разберём, где здесь можно приткнуться. - Тогда зачем останавливаться? – безразлично отозвался тот, продолжая чвакать. У нас обоих были насквозь мокрые ботинки и свитера, мои ступни, казалось, стёрлись в кровь, спину ломило под тяжёлым грузом, как и руки. Я никогда прежде так не уставал, и единственное, что по сей миг двигало моё тело вперёд – страх окоченеть посреди этого блядского безызвестного поля. Он поднимался откуда-то из самых глубин живота, из-под диафрагмы, и теребил мои нервы, как гитарные струны в форшлаге. - Давай хотя бы чуть-чуть отдохнём, а? – я постарался догнать длинноногого Билла, но тот остервенело быстро шагал вперёд. – Ты решил таким тонким способом покончить с жизнью? - Я решил таким тонким способом спасти жизнь. Свою и твою, кстати, - огрызнулся Сайфер, не сбавляя шага. Я замолчал и снова отстал от него. Раздражённого Билла, как мне подсказывал трагический жизненный опыт, не стоило дёргать по пустякам. Впрочем, о чём о чём, а о пустяках сейчас и речи не было. Потом я по колено утонул в глубокой луже, и меня продрал озноб. Я от резкого падения вскрикнул, Сайфер остановился практически мгновенно и вернулся ко мне. Накрапывал противный маленький дождик. Очень холодный. - Мне тебя на руках нести? – колко осведомился он. Кое-как он вытащил меня из лужи, как следует встряхнул и развернулся прочь. - Билл… - Жизнь в движении, Сосна, жизнь в движении, движение – это жизнь, называй, как угодно, - пробормотал он себе под нос. - Блять, остановись! – рявкнул я, хватая его за руку, по-прежнему горячую, но скорее болезненно. Он повернул ко мне измученное лицо. Я ничего не видел в темноте, однако знал, что вряд ли сейчас Билл выглядит лучше, чем выглядел всё то время до того, как стемнело. Собственно, мы и в правду ничего не могли поделать. Негде было погреться и приготовить поесть, что уж говорить о переночевать. Стараниями Сайфера машина осталась далеко позади, и теперь мы стояли посреди расквашенной в говно колеи, под дождём, ночью, и мороз драл наши носы. Повинуясь какому-то таинственному инстинкту, я потянулся и положил ладонь ему на щеку. Билл еле ощутимо шарахнулся, но в целом не изменил нашего положения. Моя ледяные пальцы соприкоснулись с контрастно горящей Билловой кожей, и я сначала обомлел от зависти, а потом мысленно дал себе пинка. Его всего трясло. - Пожалуйста, Билл, давай хоть домик из травы соорудим, так нельзя. Посмотри на себя. Если ты ебал меня – пожалуйста, я сам себя ебал и ещё сорок километров пройду, но ты, твою мать, гниёшь на ходу, - взмолился я, укладывая вторую руку на параллельную щёку и осторожно поглаживая пальцами. Главное, как говорится, не спугнуть. - Разве это не стимул? Может быть, нам как раз стоит поторопиться, чтобы я не сгнил прежде, чем мы куда-нибудь дойдём? – как-то неуверенно сыронизировал он. Я был удивлён тем, как спокойно он воспринимал мои прикосновения. Какого чёрта тогда мы обнимались один раз? Мне вполне понравилось обниматься с Биллом, в наших объятиях обнаруживалось столько доверительного. Я не знал, со сколькими людьми он обнимался и… допустим, скольких целовал и наоборот, но почему-то был уверен, что не со многими, и вряд ли это доставляло ему удовольствие. За себя могу сказать, что обнимался только с мамой. - Ну-у-у, тише едешь – дальше будешь. Коротенький привал, просто побудь чуть-чуть в своём фирменном трансе, наедине со вселенной, хорошо? – я старался говорить как можно более проникновенно, как учитель с маленьким ребёнком, который разбил коленку и не хочет идти промыть её перекисью. Однако, так как стояла кромешная темнота, и я мог только чувствовать выражение лица Сайфера, я чувствовал сарказм и усмешку. – Я просрал ботинок в этой луже. - Вот собака страшная, а я думал, что ты действительно переживаешь за меня, - я услышал чистый горловой смешок и улыбнулся. - Я переживаю. И в этой реплике не было лукавства. Я определённо переживал. Пока ещё не совсем понимал, какого чёрта. Может быть, боялся остаться снова один и тем более в этом поле под дождём, может быть, я привык к присутствию конкретного Билла рядом. Билла, который был убийцей, дьяволом и живодёром, и был надёжнее всех людей на земле. А может, я переживал за Билла. Не за себя. Но я всё ещё не мог идентифицировать причин. Благодаря фантастической способности Сайфера видеть в темноте, я не успел утонуть, пока мы шли вглубь поля. Нога окоченела окончательно, и я допотрошил носок. В конце концов Билл, прихватив под локоть своей горячей, как адское пекло, рукой, поволок меня к какой-то вывернутой коряге. Она не была похожа на пещеру, возле которой мы повстречали собаку, пользу которая принесла бы сейчас несомненную, она была просто корягой, заслонявшей чуть-чуть от ветра и практически никак от дождя. Когда мы остановились, я со злостью свалил всю свою поклажу к корню и поставил голую ногу на скользкую древесину. - Надо… Надо, не знаю, построить шалаш. Найти какие-нибудь палки, - наверное, мой голос звучал слишком надрывно, - сверху положить траву, на неё плед и… Я зажал рот руками, меня дико нервировало то, как дрожали мои губы и веки, как дрожал голос. Нога как будто атрофировалась. Благо, боли я больше не чувствовал, только хромал, но при этом я не чувствовал и ноги. Можно сказать, я был в отчаянии. Вероятно, моя совесть больше не позволяла мне истерик после случившегося пару дней назад разговора, и тем не менее я не представлял, какая сила удерживала мою стремящуюся нагрянуть истерику в руках. Было очень холодно. Невероятно холодно. Я никогда не думал, что так вообще бывает. - Сядь на веточку, Сосна, я посмотрю что-нибудь из вышеперечисленного в округе, - донёсся до меня через шум усиливающегося дождя голос Билла. - Нет-нет, н-ни в коем случае, я.. нормально. Давай просто разделимся – я поищу траву посуше, а ты… палки, - я отмахнулся и сделал несколько стыдно неровных шагов назад. - Да прекрати ты, у меня хотя бы два ботинка. Меня так бесило, что я не видел его лица в этой проклятой темноте, в дожде. Какого чёрта, думал я, какого чёрта так темно? Сколько сейчас времени? - Будет быстрее, - я резко развернулся в другую сторону и захромал туда, где, мне казалось, росла самая высокая трава. Шелест, окруживший со всех сторон, и промозглый ветер дезориентировали меня настолько, что я даже не знал, пошёл ли в сторону дороги или наоборот. Я нагибался к низам и рвал какую-то сомнительную траву, и с каждым разом голова кружилась и болела всё больше. Из горла периодически вырывался страшный раскатистый кашель, который, впрочем, был не в состоянии перебить шум. Я думал, мне стоило остановиться и стоять на месте, никуда не ходить за этой блядской травой, потому что трава – она везде трава, везде одинаково мокрая и противная. Я действительно остановился, но, вероятно, сделал это слишком поздно, чтобы предупредить топографический кретинизм, развившийся у меня в кромешной темноте, в холоде, голоде и боли. Клинический идиот. Я вроде прошёл не так много. Я бы сейчас не смог много ходить, слишком сильно у меня болела нога, да и всё остальное. Сжав в руках охапку мокрой травы, я обернулся назад и наощупь стал пробираться по, как мне мерещилось, вытоптанной дорожке. Наверняка я только запутывал себя ещё больше. Вдруг мне послышался шёпот за спиной. Я резко обернулся назад и пугано огляделся по сторонам. Конечно. Конечно, никого здесь не было и быть не могло. Я вернулся взглядом туда, куда шёл, и ускорил шаг, но хромота и усталость доводили меня до исступления секунду за секундой. Потом я снова услышал шёпот, прямо над ухом. Что-то неразборчивое, странное, шипящее, с помехами. Я в ужасе дёрнулся куда-то влево, в траву. «Какого дьявола…» Стоило мне услышать это, как нечто огромное, чёрное, плотное как материя, вырисовалось в темноте и стало надвигаться на меня горой. В глазах всё пошло рябью и желтизной, нечто двигалось на меня, загоняя всё дальше в поле, дальше от Билла, от дороги. «Тебя сейчас кончат», заскрежетала чья-то чужая мысль в голове, и вдруг оно замахнулось засвистело мне чем-то в висок, я покачнулся, ступил ногой назад и провалился в трясину по колено. Я заорал как резаный. Чёрное наваждение исчезло, вернулся дождь, вернулась боль. Страшная боль в ноге. Болото. Я угодил в болото ногой. - БИЛЛ! – рвано взвыл я, задыхаясь от страха, от его волн, окатывавших меня с новой и новой силой. – Билл, я тебя умоляю, помоги… Билл! Я застрял!.. Здесь кто-то есть! Паника задушила меня, я рванулся вперёд, но увяз ещё страшнее. Постепенно вторая нога продавливала холмик травы, на котором расположилась. Но так как в болото угодила здоровая нога, а опирался я на больную – у меня не было шансов. Я рухнул на колено и схватился за голову. Холодно, страшно, больно, бесперспективно темно. Боже-мой-боже-мой-кто-нибудь. Вероятно, когда я ещё раз позвал Сайфера, я позвал его совсем шёпотом, за каким-то чёртом всё ещё сдерживая слёзы. Я просто сжимал голову руками, стараясь не дёргать ногой, постепенно тянущей меня на дно, и думал, что мой срок ещё не пришёл. Глупо, но не пришёл, да, не пришёл, не пришёл, я знаю. - Сосна, покаркай! – раздался голос Билла совсем рядом. Я думал, меня стошнит от счастья. Я покаркал. Он нашёл меня довольно быстро. Билл ведь не был человеком – он отлично видел в темноте, обладал невероятными выносливостью и силой, и, блять, он нашёл меня посреди поля в болоте, вытащил из него и спросил: - Ты совсем охуел, мой мальчик? Я попросил тебя посидеть на месте не просто так – думаешь, я не знал, чем всё это закончится? Знаешь, ты нашёл болото практически рядом с нашей корягой. - Тут кто-то был, Билл, - пробормотал я, цепляясь за его мокрый свитер пальцами, - здесь не безопасно, давай пойдём дальше. Тут кто-то был, понимаешь, я видел, меня толкнули, я… Сайфер осторожно перехватил мои плечи поперёк и прижал к себе. Странно, некрепко, неуверенно скорее, но прижал. Обнял. Меня, собственно. - Давай пойдём подальше, пожалуйста, нас убьют сегодня ночью, здесь кто-то бродит… - я всхлипнул и слабо схватился одними отросшими грязными ногтями за свитер. - У тебя в голове, Сосенка. У тебя в голове бродят. Пойдём, я нашёл скелет для нашего вигвама. Он практически поволок лепечущего чушь меня в непонятном направлении. Ничего не говоря, он посадил меня на корягу, и я немедленно обхватил виски руками. Один из-них болезненно пульсировал. Я потрогал его дрожащим обледеневшим пальцем и почувствовал что-то, что было гуще воды или пота. Я лизнул палец и убедился в своих догадках. Кровь. Это была кровь. Я вдруг захохотал. Раскатисто, нервно и страшно. Схватил себя за волосы и захохотал, как бешеная псина. Билл рядом возился со своим строительством, может быть, искоса взглянул на меня, но не стал трогать. Сайфер, должно быть, был самым умным и догадливым существом во вселенной. Богом, мать вашу, он был настоящим богом, теперь я знал это не просто наверняка, а на все сто процентов. Он стянул с меня мокрый плед, кружочки которого заросли грязью, по моему гениальному архитектурному плану постелил его сверху на траву, помог мне подняться на ноги и чуть встряхнул. - Соберись, - тихо сказал он. Я судорожно кивнул и сжал зубы. Я не видел его лица, и мне было досадно. Мне бы хотелось сейчас видеть. Глазами смотреть в его глаза, в его чудовищные, удивительные, блять, глаза. Стянув мокрый свитер через голову, я остался в примерно такой же мокрой майке, сел на корточки и полез внутрь кучи, которую Билл выстроил в темноте и под дождём. Больше всего сейчас, спустя весь тот ужас, что пережил, я боялся сломать эту кучу. Я бы себя проклял. Наверное, Сайфер бы просто промолчал и построил её заново, но я бы себя проклял. Внутри было тесно, мокро и холодно. Я еле уместился в ней с ногами, свернувшись клубочком. Ветер не дул, дождь не шёл. Нормально. Мне уже намного лучше. Билл пролез следом. Не представляю, как он запихал внутрь свои невероятные ноги. Здесь уже лежали наши бесконечные пожитки. Я прижался к коряге, дрожа и нервно выдыхая, и принял относительно сидячее положение. - Как д-думаешь, мы м-можем разж-жечь здесь маленький костёр? – прошептал я свернувшемуся в такой же малипуберный клубок Биллу. – Давай, я вырою неглубокую яму и… - Давай без давай, - коротко ответил Сайфер, и я послушно замолчал, - завтра мы разожжём тебе костёр, Сосна, а сейчас будь добр – прекрати метать идеи, как лягушки по весне мечут икру, ляг, засни и проснись завтра утром хотя бы немного в своём уме. Иначе костёр придётся разжигать погребальный. Я не сказал ни слова ему в ответ, просто кивнул в темноту. Вернулся в лежачее положение и уткнулся носом куда-то ему в восьмой позвонок. В бездвижном положении холод колотил меня ещё больше, но я постарался прекратить думать об этом. Стараясь не нарушать покоя Билла, я пробрался чуть выше к «стене». Его кожа как будто светилась в темноте сумасшедшей и нездоровой белизной. Не думаю, что стоит говорить о том, насколько случившимся за последние несколько месяцев было воспалено моё сознание. Я чуть приподнялся на локтях, приблизился к шее Билла и прислонился к ней глазом, открывая и закрывая его. - Что ты делаешь? – чуть резко и определённо удивлённо спросил Сайфер. - Щекочу твою шею ресницами, - ответил я и вдруг совершенно неконтролируемо прыснул, глуша смех в загривке Билла. Не знаю, что бы я делал, если бы тот не засмеялся со мной в унисон. Как бы я оправдал то, что практически целовал его сейчас, как бы оправдал все глупости, которые думал и делал в этой идиотской темноте. Я невозможно устал. Билл развернулся на спину и вроде бы подложил руку себе под голову. Мы кое-как перестали смеяться, и я прислушался. Снаружи тихо стучал о корягу дождь, от проёма, еле задёрнутого пледом, шёл холодный воздух, но теперь здесь было не так ужасно, как в начале. - Наклони ко мне висок, - сказал Сайфер. Я послушно наклонился, и тот осторожно, прерываясь, будто спрашивая негласного разрешения, коснулся тонкими пальцами моей скулы, придерживая в нужном ему положении. Я сглотнул и закрыл глаза. Просто потому, что не мог выдерживать эти тонкости, эти удивительно элегантные и нежные экзерсисы в свою сторону без волнения, без болезненного трепета в животе. - Здесь никого не было, кроме нас, - тихо продолжил он, - можешь быть уверен. И… я прошу твоего прощения. - За что? – я знал, за что. Я готов был принять любые извинения от Билла, что бы он со мной ни сделал. - Сейчас моё сознание очень опосредованно контролирует… оно практически не контролирует. - Это связано с… - Да. Позволь мне сказать, - он аккуратно провёл пальцем точно вокруг ещё не набухшего синяка, не задевая его, - ты, вероятно, соприкоснёшься с ними не один раз в ближайшем будущем, пока я не умру. Я резко распахнул глаза и увидел янтарный огонёк напротив, совсем близко. - О, нет, Билл, минуточку… - Ты сам прекрасно знаешь, - оборвал меня он, - зачем я здесь. - Нет, я не знаю, - я сказал это с такой сталью в голосе, что даже испугался сам себя, - я не знаю ни того, ни другого, ни третьего, Билл. Если я догадываюсь – я шлю подобные догадки к чёрту. Мы выберем тебе отличное тело, мы практически дошли до Тортуги, и, умоляю, прекрати это упадничество! Я сорвался и раскашлялся. Тот молчал. Не знаю, почему молчал. Я бы дал себе по лицу на его месте. Вести себя так отвратительно, так по-собственнически и очевидно пошло – что ещё более мерзкое я мог сделать? Я бы снова врезал себе, как в тот вечер, когда я зарвался. Сайферу определённо больше не нужен был мой висок. Я лёг обратно и зажмурился, обнимая плечи руками. Холод ввернулся на прежнее место, во рту поселилась гадость. Порой я слишком плотно задумывался о самоубийстве после очередных произнесённых ни к селу, ни к городу слов. Меньше всего на свете я хотел сейчас орать. Тогда, когда Билл разговаривал со мной, как со взрослым человеком. - Кто они? – тупо спросил я, и вопрос рикошетом прилетел мне между рёбер, так было темно и тихо. Нога болела, как проклятая, в груди сидел змеёнышем кашель, я тяжело сглотнул. - Крысы, - холодно ответил Билл, - мыши. Называй, как хочешь. Больше он не сказал ничего. - Прости меня, - сдавленно попросил я. Сайфер ничего не сказал, а я лежал и ненавидел себя, не имея никакой возможности после всего сказанного оправдаться и уж тем более прикоснуться или почувствовать прикосновение. *** К утру дождь прошёл. Мы, так ничего и не поев, отправились дальше. Не произнося ни одного слова. Разве что Сайфер выдернул плед из-под мокрой травы, вытряхнул его механическим движением и отдал мне, это был единственный наш контакт за утро. Он выглядел совсем измученным и истощённым. Я вновь себя проклял. Дорога, казалось, стала ещё шире и хуже. Я отыскал в луже свой заплывший грязью ботинок, напялил его и зачвакал вслед за Биллом. Облака были низкие – дождь закончился ненадолго. Я сильно кашлял, хлюпал носом и хрипел, всё болело смертельно. Болото, синяк на виске, когда-то разбитый о руль машины нос, нога, скрученное в течение часов восьми в самом отвратительном положении тело. Еле-еле поспевая за Биллом, я в каком-то месте был рад, что находился в дороге. По крайней мере трудности всегда сближают людей, да и уж лучше ночевать с обиженным Сайфером с риском застудить себе буквально всё вплоть до волос на ногах куда лучше, чем коптить стены призраками философов в Гравити или Просперитасе. Это я уяснил. Потом я поскользнулся и упал в грязь. Без особого доброжелательства Сайфер поднял меня за шкирку и завалил мою руку на своё плечо. Дальше мы шли, шатаясь, буквально в обнимку. Никаких привалов, подумал я, к чертям все привалы. Правда, длилось это совсем недолго. Краем уха я слышал, как он мурлыкал какую-то песню себе под нос, но не осмеливался попросить спеть погромче. Осеннее солнце совершало свой круг, а мы всё шли и шли, с каждым часом всё медленнее и вразвалочку. В общей сложности наши отношения формально вернулись на стабильный приятельский визави. И вот, когда мы были практически в противоположном агрегатном состоянии, а Сайфер напевал про ту самую детку, которая забыла принять свои таблетки под мои неловкие смешки, он вдруг резко остановился со стеклянными глазами. - Мы идём по минному полю, - прошелестел он. - Да брось, ты только что понял? Мне кажется, минное поле началось ещё где-то в Просперитасе… - обрадованно, в силу первых сказанных в мой адрес слов, сообщил я о своих наблюдениях, но Билл вдруг резко заткнул мне рукой рот и развернул куда-то голову. - Слышишь? – сдавленно шепнул он. Не успел я помотать головой, как раздался звук выстрела.