Глазами страшными глядят

Я видел лицо Билла, когда оседал на землю. Как интересно отливал в его мутных глазах ужас. Как бензин отливает в осенней луже, еле заметно, но она отравлена. *** Билл схватил скользящего листочком по его колену Диппера за шкирку и вздёрнул вверх, подхватывая под спину. Пробита грудина, кровь хлещет, дышит как загнанная псина – правое лёгкое. Ха-а-а-а, ха-а-а, жуткий звук, как смех в темноте. Мешок картошки выпал из рук, оружие уже валялось на земле. Ещё выстрел, но Биллу увернуться – как два пальца об асфальт. Здесь, правда, грязища и нет намёка даже на дорогу, о каком асфальте идёт речь? Ещё два выстрела, все в зеро. А вот он, собственно, идёт, озирается по сторонам, собака страшная, весь в зелёных тряпках, в сапожках, блять, от «Версаче», с дырявым мамкиным чулком на голове. - Лучше бы ты себе гондон на голову натянул, - осклабился Билл и захихикал над собственной несмешной шуткой. Модный дурачок завертелся, чуть было не зачурался на сердце матери, - избавил бы старый добрый Йоркшир от своего зловония. Налево, детка, смотри налево. Пока модник стрелял влево, а за ним спешили другие модники, Билл решил возвратиться к мысли о том, что Сосенка, похоже, собирается дать дубу. Так вышло, что он неправильно сжал его грудную клетку. Похоже, Билл сделал ему больно, тот скорчился весь, как корень мандрагоры, побледнел, обмяк и смотрел на него стеклянными, полными отчаяния, страшными глазами. Сайфер не знал, что предпринять, он постарался улыбнуться Дипперу, ведь принято так делать, чтобы ободрить больного. Вряд ли Сосенка сейчас умрёт, Билл всегда был хорош по части предчувствий, а предчувствие шептало ему на ухо, что тот умрёт только после него самого. Впрочем, никто не отменял факта, что Сайфера сейчас прямо и пристрелят эти бравые парни в платьях нимфеток. Сосна изогнул брови, Билл внутренне сравнил их с разводными мостами и усмехнулся, осторожно убирая пальцем прядь волос с его лба, и открыл рот, что-то прохрипел и закрыл его снова. - Живые? – спросил голос сверху, и Сайфер понял, что из-за разводных мостов проебался. Он из грязи поднял глаза на стоящего над ним мародёра, ощерился и причмокнул губами. - Мы живые, а ты – нет, - практически неслышно прошептал он, и парень в зелёных тряпках согнулся пополам, схватившись за голову. Сзади послышались голоса, окрики. Лимит тела Алеса давным-давно вышел, да и проведённые в отпуске дни вместе с Сосенкой сказывались на Билле самым негативным образом, поэтому он всё-таки оставил Диппера лежать в сторонке, схватил корчащегося в агонии модника за шиворот и пырнул его перочинным ножиком в живот несколько раз с таким сладким ожесточением, что на зубах где-то в воображении заскрипел сахар. Биллу отнюдь не нравилось то, что Сосенка хрипел и беспомощно смотрел на него снизу-вверх, но он просто был вынужден обвязаться мёртвыми руками модника и заорать навстречу пограничникам: - Товарищи анархисты, мы к вам с гостинцами, опустите ваши пуколки, у меня выгодное предложение! – окровавленный нож заскользил по мягкой коже на шее, покрывшейся цыпками, Сайфер чуть было не застонал от удовольствия. Кровь потекла по шмоткам, по руке, трое пограничников в ужасе и нерешительности остановились метрах в четырёх. - Какие у них сейчас глупые лица, Сосна, - пробормотал Билл Дипперу и снова улыбнулся. Вероятно, он не очень мило улыбался. - Брось нож! – крикнул один из пограничников. - Брось пистолет! – передразнил его Сайфер. «Что это, блять, вообще такое?», вот что они думают о Билле – и совершенно правильно думают. - СУКА, ВАЛИ ЕГО! – заорал один из них, но ни один не взвёл курка. – ВАЛИ, Я СКАЗАЛ, ПЛИ, БЛЯТЬ! «Ссыкливые молокососы», с умилением подумал Билл, «а вот я сейчас кого-нибудь с радостью вальну, и буду потом долго пальцы облизывать». Он посмотрел на Диппера и неожиданно понял, что паясничать времени больше нет. - Выгодное предложение, помните? – крикнул он и зашёлся в приступе кашля. Какого чёрта? – Вы напали первые, ранили моего друга, я убил вашего друга – в этом мире таки ничто не бывает бесплатно! Я предлагаю вам хорошую взятку! Самую не кошерную из всех, самую жирную свинью! «Жид что ли?», как примитивно, Билл немного рассердился, впрочем, они же приматы. «Он же нас выставляет полными лохами!» Сайфер не сдержался и захохотал, чуть было не уронив обнимающую его мёртвую тушу на землю. Его взгляд снова коснулся уже практически бездыханного Диппера, бледного, точнее стремительно синеющего, и грязного как первый снег, и Билл заторопился. Он сделал несколько шагов вперёд, пограничники отступили назад, направляя на него в нерешительности пистолеты. Вероятно, прибегать к остаткам своей сути в этом смрадном куске мяса было бы более чем неправильно с его стороны – только ускорять процесс. Биллу надо быть осторожным ради чего ради чего ради чего мы сами не знаем. Беречь себя, беречь Сосенку на худой конец. Он вздёрнул подбородок и напряг изо всех сил сухожилья шеи, кривя самую страшную морду из всех, и зашептал злобно какую-то дрянь про себя, которой даже сам порой не мог разобрать. Пограничники всё отступали и отступали назад, пока тот медленно шёл в их сторону и всё повышал свой скрипящий голос. И то ли действительно – Билл так сильно сдал за последние пару месяцев, то ли расстояние было слишком больше для его преклонных лет, впрочем, всё сводится к одному, но пограничники не желали хвататься за головы от разрывающего их анализаторы речи шёпота. Сайфер был растерян и подавлен. Один из пограничников странно щурился на него, идущего напролом, и вдруг пошёл навстречу, нервно сжимая приклад. Здесь Билл подумал, что предчувствие его не обмануло – Сосна действительно умрёт позже него. На несколько минут. Белокурый, долговязый, с козлиными светлыми ресничками и водянисто-голубыми глазами, шёл на него этот проклятый пограничник, и Билл уже подумывал развернуться и бежать к Сосенке, чтобы хотя бы сказать ему «пока», но, в любом случае, отступать было поздно. Сайфер швырнул на землю окровавленное тело убитого им мародёра и ускорил шаг, скрипя зубами, продолжая вслух проклинать себя в голове идущего к нему навстречу ублюдка. Тот шагал менее и менее уверенно и в конце концов всё-таки направил на Билла автомат. Между ними осталась пара метров. Сайфер сделал ещё пару шагов, голова его кружилась от распекавшей тело жуткой боли. Он судорожно вздохнул и дрожащим пальцем обвёл висок. Всё этот блядский некроз, эти ночи на холодном сене, этот тупица Диппер с крысами, со своими переживаниями, всё навалилось, навалилось, сам он на-ва-лил-ся на себя, никакого житья… - Винс, что ты делаешь, твою мамашу?! – крикнул пограничник, прячущийся за спиной храброго Винса, который то ли никак не решался нажать на спусковой крючок, пристально и с подноготным страхом разглядывая Сайфера, витающего в миазмах боли, то ли всё-таки Билл избередил его ментальные стены. - Алес? – вдруг сказал Винс, и Билл как будто ожил. – Алес Мазур? Сайфер истерично закивал-задёргался, как обезьяна с тарелками. Облегчение растеклось по рукам, он как-то даже обмяк и снова провёл рукой по мокрому лбу. Пронесло. Снова пронесло, спасибо, блять, господи. Винс бросил автомат на землю и ринулся к Биллу. Он схватил его за плечи, встряхнул и прижал к себе. Грубо и как-то мерзко, Биллу явно подобное было не по душе, он с тоской подумал о синем, как летнее небо, Сосенке, лежащем в грязи и об их птичьих объятиях. Совершенно правильных и уравновешенных со всех точек зрения. Он, блять, не имел ни малейшего понятия, кто был этот Винс, но раз уж Винс, как раз-таки, это понятие имел – Биллу теперь было плевать. - Ты меня вообще помнишь, братишка? – Винс широко и слегка сумасшедше улыбнулся. – Мы все думали, ты помер там, на Ривьере! А ты вот здесь, как живой! Ты меня помнишь, да? Как ты? Сайфер печально изогнул брови, в попытке сыграть счастье, чем только развеселил гиперактивного Винса, на глазах которого только что вспороли шею его товарищу. - Что происходит, Винс, ты его знаешь? – подбегая сзади, начали со всех сторон галдеть пограничники. – Кто этот ублюдок, ты хоть понимаешь, что он наделал, Винсент, твою мать?! Винсент отпустил одно плечо Билла и помотал пальцем перед носом одного из мародёров. - Захлопнись, Эрни, мой брат вернулся, твою мать! Мазуры – неубиваемый народ! Сайфер чуть было не охнул в голос. Мир тесен и определённо покрыт плесенью, хотел было сказать он, но понял, что рядом с ним не было Сосенки, который бы в полной мере оценил глубину высказывания. *** Я очнулся только потому, что вокруг было тепло. Нет, не «оттого», а потому, потому что если бы снова было холодно – я бы, ей-богу, отказался возвращаться с того света. Там ближе к солнцу. Ну или к ядру, это уж как повезёт, а факт остаётся фактом. Я был завёрнут в плед, лежал на чём-то вроде дивана, а над головой висела капельница с нежно-розовым растворчиком. Рядом кто-то трындел, но в большинстве своём внимание моё было сосредоточено на кошмарной режущей боли при каждом вздохе. Трындёж, впрочем, с каждой минутой становился всё громче и ближе. Я медленно повернул голову, стараясь зафиксировать положение остального тела. В комнате, в которой я оказался, а я, признаться, до сих пор не понимал, где я, и что происходит, свет был приятно приглушён, пахло спиртом и йодом, и действительно было очень тепло. Здесь не шёл дождь, не завывал ветер, мерзкая мокрая солома не колола моих нежных бочков. Постепенно губы растягивались в блаженной улыбке, пока щёки не заболели и им не пришлось остановиться. Рядом на табуретках сидели два человека, один из которых как раз и не останавливал словесный понос, а второй мужественно молчал. Они сидели за лампой, поэтому я не мог разобрать ни того, ни другого, тем более не зная голоса говорящего. Я снова прикрыл глаза и поморщился. Вероятно, моё сознание ещё не совсем пробудилось, потому что я просто погрузился обратно в сон, разморённый теплом и удобством, которых был лишён последние пару недель, если не больше. Не знаю, сколько так пролежал, но когда проснулся, лампа уже не горела, а слабый свет из подобия застеклённого окна освещал силуэт человека, на этот раз сидящего уже в одиночестве. Я открыл рот и прохрипел нечто нечленораздельное. Это покоробило меня, но человек мгновенно среагировал на мою булькотню. Он медленно встал на ноги, чпокнул пимпочкой лампы и флегматично подплыл к дивану, на котором я лежал. Билл, да. Тот оседлал стул и свесил бледные руки со спинки, еле касаясь моего пледа. Без кружочков, просто какого-то пледа грязного коричневого цвета. На Сайфере была рубашка, уже не его голубая сорочка. С закатанными рукавами. Я не мог разглядеть ни рисунка, ни цвета. Мы молчали. Я не знал, с чего начать. Наверное, хотел, чтобы Сайфер сам начал. Рассказал, где мы, не помер ли я часом, и какого чёрта мне так больно дышать. Или спросил бы меня о самочувствии. На худой конец. - Ну, как дела? – в итоге пробормотал я, превозмогая боль. Тот не ответил, чуть раскачиваясь на стуле. - Что спасло мне жизнь? - Развитая медицина, - шепнул Билл. Вроде бы с улыбкой. Я хотел было ещё что-то сказать, но он вдруг шикнул, встал и отодвинул свой стул в сторону. Я непонимающе уставился на двигающееся пятно его тела. Сил говорить не было никаких, несмотря на то, что интерес разъедал мне плешь как моль. Он подошёл к дивану и сел на край. Инстинктивно задёргавшись в попытке освободить ему побольше места, я чуть было не лишился чувств, до того больно стало моим рёбрам, сердцу, лёгким, и что там ещё растёт в районе грудины. Сайфер снова шикнул на меня и осторожно положил руку на плечо. - У тебя открытый пневмоторакс. Разбили ребро, оно ушло в плевральную, разрыв лёгкого, - зашептал он, - жить будешь. Больше он ничего не сказал. Просто сидел рядом со мной на кровати, и мы оба пялились в темноту. Я захотел немного попаниковать, воздух свербел в грудной клетке, и было больно. Я решил держать себя в руках и постарался не очень глубоко вздохнуть. Не знаю, почему, но мне вдруг, несмотря на тепло и уют, стало так тоскливо и тошно одновременно. Я сухо всхлипнул и осторожно рукой дотронулся до того места, где под пледом покоилась моя пробитая грудь. Боль была везде. Билл сидел рядом со мной, и почему-то мне становилось только больнее в груди от его присутствия. От всего того, что с нами происходило. Снова тяжело и сдержанно всхлипнув, я сжал челюсти и болезненно сглотнул. - Всё хорошо, Сосенка, нас не тронут, - попробовал успокоить меня Сайфер. Он как будто и сам был в растерянности, так мне казалось, - я тебе обещаю – никто не посмеет нас выгнать отсюда. Никаких болот, дорог, картошки. Ещё пару раз тебя дренируют – и всё будет почти в порядке. - Почти, - хлипко усмехнулся я, понятия не имея, о каком таком «дренируют» идёт речь. В любом случае, мне было больно. Везде. В голове, в сердце, в этом ебучем разорвавшемся лёгком. Я нервно выдохнул и сжался, отчего мне стало только хуже. - У нас с тобой полностью в порядке не бывает, - Сайфер еле ощутимо положил руку на мою голову и провёл по грязным волосам. – Здесь есть некое подобие душа, полевая кухня, очень изысканная, кстати, неплохой лазарет – можешь наблюдать – тебе дадут нормальную тёплую одежду, когда придёшь в норму. - Мы на Тортуге? – шёпотом спросил я. Тот покрутил пальцами, изображая «что-то вроде». - Они называют это «ББ». Большая Библиотека, ну или как-то так. В общем то же самое, может, чуть-чуть поменьше, без разницы. Я выдохнул и опять прикрыл веки. Постепенно пульс возвращался в норму, и я вдруг подумал о том, что неужто мы всё-таки добрались куда-то? Неужто теперь у нас есть шанс на что-нибудь кроме холодной и голодной смерти? После всех тех дней, проведённых в дороге, после чуть было не сожравшего меня сумасшествия, я не мог поверить в это до конца. Мне казалось, ощущения врут, всё это галлюцинация, мираж, сейчас из-за угла появится жирная крыса и скажет голосом диктора с радио: «Поздно, доктор, пить боржоми, когда почки отвалились». И я очнусь один посреди поля в грязи и под дождём. Или не очнусь вовсе. Но Билл не врёт никогда, так что… - Как… всё прошло? Как ты? – поинтересовался я всё так же шёпотом. - У Алеса Мазура здесь брат, - коротко ответил он, - я готов разорвать ему рот, если услышу ещё хоть одно слово в свой адрес. Он скоро сюда вернётся. Пиздабол со скоростью тарахтения сто пятьдесят слов в секунду. Я усмехнулся и слабой рукой чуть толкнул Сайфера в худое колено, обтянутое чистыми тёмными брюками. Скорее всего я буду скучать по его холщовым штанишкам. - Это не что иное как колесо Фортуны. Тот посмотрел на меня, чуть прищурившись, а потом тихо сказал: - Знаешь основной принцип вращения колеса? Сначала оно возносит тебя до небес, а потом мгновенно вдавливает в землю. Краешками рта я улыбнулся ему, и теперь мне сделалось совсем спокойно и радостно на душе. Я еле заметно кивнул и отвернулся в потолок. Всё так, Билл, всё так. Мы с тобой знаем об этом, как не знает никто. Потом он наклонился надо мной, всматриваясь в лицо своим слабо горящим глазом и вдруг… Вдруг неуловимо коснулся губами моего поцарапанного виска. Клянусь, моё сердце на секунду перестало биться. - Мне нравится, что ты слушаешь меня. Мне нравится, что ты разговариваешь мало и интересно, нравится, что ты всегда всё понимаешь правильно. Это очень ценно для меня, Сосна, - тихо проговорил он. Затем встал, выключил лампу и вышел из комнаты, затворяя за собой дверь. Так закончился один из самых страшных этапов моей недлинной жизни. И так начался один из самых болезненных. Мой последний круг.