Глазами страшными глядят

Спустя день. После того, как Уилл из общежития перебрался к ней на квартиру, Мейбл спится ещё хуже. После секса они, как правило, дальше кровати куда-либо не продвигаются. Уилл просто закрывает глаза и становится ещё больше похож на мумию, а Мейбл долго-долго ворочается, прежде чем погрузиться в какой-нибудь третьесортный кошмарик с жёлтыми стенами. Каждый раз, когда в холодном поту со сбитым дыханием она подскакивает на разложенном диване и тишину разрезает симфония скрипящих и звенящих звуков, Уилл рядом даже не шевелится. Отдышавшись, Мейбл обычно рассматривает в темноте его физиономию, вглядывается в полуприкрытые глаза, под ресницами заволочённые влажной плёнкой, и замечает, как одно дежавю сменяет другое. У Уилла вытянутое худое лицо со смутными скулами и узким квадратным подбородком, светлые, как будто выцветшие, а вовсе не блондинистые, ресницы, кожа какая-то странная, вроде бумажной. Он не красивый и словно противоречащий самому себе. Мейбл смотрит на него с остервенением, пытаясь понять это противоречие, выловить его из и так смазанного образа Уилла, несколько дней скользящего за ней тенью. Уилл, Уилл, Уилл… Она… Да толком и не помнит о нём ничего. Тихий был, наверное. Уилл не выглядит невзрачным, нет. У него довольно знакомые и простые черты лица, чересчур знакомые, но вид какой-то мудрёный, болезненный и таинственный. И Мейбл никак не может этого осмыслить, этого элементарного противопоставления одного и того же себе самому. Нет ничего страшнее, чем собственное отражение, и Уилл, существуя, параллельно отражает сам себя или вовсе кого-то другого… Здесь Мейбл обычно совсем теряется. В маленькой тёмной комнате она полусидит под липким от пота и, кое-где, спермы пледом, рядом мёртвой корягой лежит этот Уилл, и ей почему-то страшно. Мейбл нервно трёт костлявую переносицу, когда-то разбитую об косяк, и тихо выворачивается из пледа, стараясь изо всех возможных сил не разбудить Уилла. Признаться, пусть при нём Мейбл и чувствует себя «нужной» и полностью неприкосновенной, он вызывает у неё больше страха, нежели чувства благодарности. Она касается голыми потными ступнями грязного пола и чмокает ими, прилипающими к украшенной кусками ДСП поверхности, до стула, где оставила свои вещи вчера. Несколько дней она практически не видела Стэна, не разговаривала ни с кем, кроме Уилла и не ела ничего, кроме картошки. Признаться, не то чтобы это сказалось на ней положительным образом. Смертельно хочется подышать воздухом. Смертельно хочется перестать заниматься сексом. Перестать сидеть в этой липкой грязи. Когда Мейбл натягивает свитер на воняющую всеми возможными человеческими и нечеловеческими нечистотами майку и оборачивается, то видит следящего за каждым её движением своими по-крысьи быстрыми и хитрыми глазами Уилла. Чёрт подери. - Доброе утро, - бормочет она, продолжая натягивать брюки. Он вздёргивает брови, продолжая неподвижно лежать, и Мейбл непроизвольно сглатывает. - Сейчас около трёх ночи, - журчащим голосом отвечает он, - приляг, Мейбл, тебе совершенно некуда спешить. Мейбл не знает, на чём конкретно Уилл делает акцент в этом предложении. На том, что ей некуда спешить, или спешить в принципе некуда? Неважно, сейчас дело не в этом. Может быть, неправильно и несправедливо так думать о человеке, который помогает Мейбл прекратить пить хотя бы на время, но больше всего она сейчас хочет выйти из этой сраной комнаты и, желательно, без Уилла. Ей нужно капельку личного пространства. С Дотом всё было ровно также, но выгонять его не представлялось ей такой пугающей затеей, как выгонять Уилла. - Очень хочу подышать свежим воздухом, - себе под нос говорит она, потупив взгляд в пол, - здесь страшно жарко. - Здесь не жарко, тебе просто кажется. Ты стоишь в свитере и штанах. Сними их – сразу станет попрохладнее, - его голос льётся, как ледяная вода, и замораживает тело, параллельно лишая его всякой воли и подвижности. - Уилл, пожалуйста, отъе… отстань. Мне правда очень нужно подышать, я ненадолго, - нервно продолжает Мейбл, но руки уже сами тянутся к пряжке ремня. - Девушка должна быть женственной, Мейбл, - участливо оживляется голос, копируя Дота с его инфантильными наездами, - тебе не стоит ругаться. И курить, кстати, тоже. Ты девушка, Мейбл. Представь, если бы у тебя появился муж, а ты бы курила и по-прежнему была не в состоянии не то что приготовить поесть, но и держать саму себя в порядке. - Кто говорил о курении… - вяло отнекивается она. Её раздражает это. И настораживает одновременно. - Мы оба знаем, куда ты идёшь. Ты сама жалуешься на то, что некрасива, так зачем усугублять от природы не лучшие данные? У неё чуть подрагивают от противной детской обиды губы. Мейбл сжимает пальцами и ремень и тянет его на себя. Ведь он прав, да, Мейбл не красивая, волосы у неё не растут как раз потому, что курит она много, а витаминов потребляет мало. Он прав, все красивые женщины прошлых веков вели здоровый образ жизни для того, чтобы выглядеть в пятьдесят на семнадцать. И у Мейбл достаточно сил для этого, если уж она не красавица. Она готова самосовершенствоваться. - Я просто хочу подышать, - сквозь зубы шепчет она, - что ты каждый раз начинаешь… - Ты алкоголичка, ты и сама себе не можешь доверять. И ты требуешь доверия от меня? Я забочусь о тебе. Сколько раз я говорил тебе об этом, и сколько раз ты игнорировала меня? - Ты трындишь примерно так же, как и мой бывший! – злобно гаркает Мейбл и стягивает свитер. – Ну да, отлично, бл… Замечательно! - Все близнецы такие? – продолжает Уилл. – Брат умница, скромник, симпатяга, а сестра – ну как будто вы ролями поменялись во чреве. Ты не мужчина, Мейбл. - Хватит, Уилл, - устало прерывает его Мейбл. Уилл всегда напоминает ей о Диппере. Злит её, наверное, нарочно, но Мейбл вряд ли когда-нибудь поймёт, зачем. Тот опять вздёргивает брови. Потом он кривит рот и отворачивается от неё к стенке, хмыкая. Дот делал так по-сто-ян-но. Мерзкий, абсолютно бабский жест. Идентичный. Стэн наверняка где-то наедренивается, Диппер, если ему повезло, кормит падальщиков в поле… Вот и вся семья. Вот и вся семья Мейбл Пайнс. Уилл говорит, оба они, и Стэн, и Диппер – полное дерьмо. Но сейчас, в эту самую минуту, Мейбл больше склоняется к мнению, что дерьмо – она сама. *** - Ты чего такой убитый, Стэн, дружище? – Дон противно улыбается своим огромным желтозубым ртом, откуда пасёт помойкой. Пайнс-старший неприязненно морщится. – Где ты проваландался весь вчерашний день? Ты даже в баре не появлялся, - издевательски присвистывает. Напротив сидит Вера и ковыряется в носу с заядлым остервенением, игнорируя тарелку с осточертевшей картошкой. - В управ-блоке, - хмуро и коротко отвечает Стэн. - Зачем это, интересно? – лыбится Дон, Вера же подозрительно поглядывает на Пайнса. - Искал… Хоть что-нибудь искал про этих двух пидрил. У меня такое чувство, что… Блядь, ребят, вы вообще помните этого Уилла? Дональд пожимает плечами и возвращается к своей картошке, а Вера вдруг задумчиво хмурит свои белёсые брови. - Ну, внедриться и остаться незамеченным в Гравити не представляется мне возможным, Стэн. Все друг друга знают, куда не глянь, как говорится, тут еврей и там еврей. Стэн только качает головой и вяло натыкает на вилку картошку. Казалось бы, неужели у него мало проблем помимо Билла и Уилла? А то, что в нескольких блоках уже не течёт вода, и что аварийные запасы провизии не вечны, его не волнует? Удивительно то, что никого в Гравити это не волнует. Как бы эффектно прямо перед их глазами ни погружались в темноту от принудительного обесточивания целые коридоры, те всё равно продолжают стекаться в бар. Будут они это делать, вероятно, до тех пор, пока бар не останется последним освещённым местом в Гравити Фолз. В «Хижине чудес» хорошо, она – словно последний приют для уставших душ. И тем не менее… Сложно не поёжиться от удушающего предвкушения участи, подобной участи Уэдэна. У Стэнли Пайнса достаточно проблем, но Билл Сайфер и Уилл «Ноунейм» не дают ему покоя. Он боится за Мейбл. Он устал бояться за Диппера, устал вытаскивать его из одного поля боя и спихивать в другое, но всё равно боится. Вот она – единственная семья Стэна. Ему уже семьдесят с хреном лет, и, если бы не активное пользование биологических добавок в своё время, он давно бы уже скончался в одном из нижних рудников, не думая ни о какой семье, вместе, скажем, с Фордом, но Диппер и Мейбл – вот его семья. А Форда больше нет. - Нет, я нашёл… Нашёл досье Уилла. Однофамилец Дота, царствие ему подземное, тоже Брендон, правда, фотография странная, и вообще всё это… Не знаю, есть он там, и всё. А вот Билла Сайфера нет – и это меня напрягает. Двое с половиной суток искал, никого похожего на него тоже нет. - Ну так логично – его же в сектантском руднике нашли. Может, стоит поискать в некрологе, как списанное имя? – жуя, вставляет Дон. Вера отмахивается от него и продолжает настороженно вглядываться в Стэна. - А с чего ты взял, что Билл Сайфер должен быть в нашей базе, Стэн? Тут Дон прав. - Да с того, что перед тем, как развязать ту бойню в Просперитасе, Диппер был в управ-блоке и что-то нашёл там такое, что немедленно захотел рассказать Герольду, - задумчиво отвечает Пайнс, - помнишь, когда я погнал за ним на Дотовой тачке? Вот как раз в тот самый день. Видок был у Дип-Дипа тот ещё… Они на несколько минут замолкают и сосредоточенно жуют. В столовой ещё несколько человек, которые что-то бурно обсуждают за столом около выхода. Рядом кудахчут бывшие подружки Мейбл, которая не выходит из квартиры чёрт знает сколько. Стэн задницей чует неприятности. Что-то страшное движется на них. Надо срочно гнать в Просперитас и выбить там расписку, но ни одной машины не осталось – обе последние угробил Диппер, а остальные уже давно отправились в топку. Вода действительно барахлит, свет действительно вырубается, ласточка всё не летит – что там, блять, творится, Стэн? Забудь про этих недопырков, у тебя на шее не только семья, но и весь Гравити Фолз, потому что старосте и всем прочим абсолютно поебать. - Мог кто-то стереть файлы? – вырывает его из размышлений Вера. – В любом случае, я не понимаю, чего такого в наше время можно испугаться настолько, насколько тогда испугался твой племянник… - Стереть? Да нет, вряд ли… Никто после Дип-Дипа там не был, пылища, вонь, компьютер барахлит, за кой хуй это кому-то надо… - С чего ты это взял? – Вера вскидывает свои смешные брови и наклоняется над столом. – Знаешь, Стэнли. Ты говорил, а я тут пораскинула мозгами и… - она оглядывается по сторонам и чуть понижает голос. – Я не помню Уилла. Вообще. У меня такое странное чувство, что он должен быть здесь и всё нормально, но я привыкла доверять фактам. - То, что ты его не помнишь на очередной пьянке – не особо-то факт, - фыркает Дон, но Стэн машет на него рукой в немой просьбе заткнуть пасть. - Ты сказала, что кто-то был в управ-блоке после Диппера? – практически шёпотом спрашивает Стэн. - Уилл. Я видела, как он выходил оттуда. Три дня назад. *** Срок в срок. Винс в очередной раз швыряет щепотку неочевидного белого порошка с железной откидной столешницы в мутную противную воду в стакане и поворачивается к Биллу с глупой улыбкой. - Что ты там… говорил? – пустым и каким-то далёким голосом спрашивает он. Билл лежит на кровати, запрокинув голову, и пялится в чёрный низкий потолок. Поверхность глаза дрожит, зубы где-то в параллельном измерении стукаются, скрипя, друг о друга, в третьем измерении тело проклятого Мазура сводит судорогой жажды движения. Но Билл попросту не может заставить себя подняться. Он вряд ли когда-нибудь признается в этом вслух, разве что Сосенке, но ощущения больше пугают его, нежели прельщают. Сейчас Сайфер ещё отчетливее осязает остатками сознания прутья клетки, в которую его заточил собственный страх. Прутья рёбер, иными словами. Сайфер плывёт внутри своего тела и трогает руками кольца трахеи, стены желудка, толстой кишки. Всё вокруг розовое, пульсирует жизнью, а Сайфер параллельно этим мерным вздрагиванием ощущает позывы рвоты всем своим обострившимся и убыстрившимся нутром. Винс рядом кружится по кабине, глупо улыбаясь и облапывая каждую попадающуюся под руку вещь. Заявиться в таком виде к Сосенке будет не резонно, думает Билл, а сам продолжает дёргаться, как будто он – сотрясающаяся в землетрясении Площадь Сан-Марко. С огромным затопленным acqua alta храмом без бога в алтаре. Наверняка он будет злиться, пошлёт его куда подальше. Будет прав, собственно. Маленькое Сосновое деревце. Билл ведь всё время издевается над ним. Но над кем Билл не издевается? - Эй, Винсент, твой брат давно умер, - бормочет в плесневелую пустоту Билл, чтобы оправдать себя перед Сосной, - я сгноил его собой. Посмотри на его тело. Он кое-как поднимается и дёргает за подбородок витающего в прострации Винса, а потом стягивает с себя чёрную рубашку, от которой отлетает несколько пуговиц, и тыкает пальцем в одно из гноящихся чёрных пятен на своём животе. - Ты панда… - бормочет Винсент, тупо глядя куда-то за Билла. - Это чёрные дыры, Винсент. Я – вселенная, меня съедят чёрные дыры, - Сайфер хватает его за волосы и встряхивает, но Винс только глупо улыбается. Он чуть выше Билла, незначительно… – Что бы ты предпочёл – быть трусом или быть мёртвым? Винсент не отвечает ничего, просто что-то бормочет, пуская слюни, а в глазу Сайфера снова рябят и бесятся какие-то потусторонние черти семейства грызунов. Он падает обратно на «кровать» и пытается сконцентрироваться на только что озвученной мысли. Вряд ли он сможет найти в своём «сердце» ответ на данный вопрос, но так определённо проще переживать этот никому не всравшийся трип. Биллу не нравится сложившаяся ситуация. Ему не нравится то, что Винсент не затыкается ни на секунду, что он разозлил Сосенку, что Сосенка живёт в этом протухшем ангаре с какой-то крысой-шлюхой. А ведь он хрупкий мальчик, ему нужно Биллово крыло, его присутствие рядом, Билл в этом почти уверен. Надо заканчивать с этим – либо закончить себя, либо… Ему нужно задать вопрос Сосенке, от которого зависит несколько месяцев будущего, но ведь не резонно появляться перед ним в таком виде? Надо принести что-то приятное, порадовать его, он же хрупкий мальчик, нестабильный… Принести, порадовать, нестабильный, порадовать, принести… Винсент падает на него, начинает в угаре облизывать шею. Противно. Билл спихивает его, говорит что-то колющее про отвращение к инцестам, и сваливается на пол. Вспоминает, как поцеловал Сосенку в щёку. Сосенке определённо понравилось, может быть, сделать как раз что-нибудь такое же? Что нравится женщинам? Сайфер по-идиотски хихикает, размышляя о том, что нравилось последней женщине, с которой он трахался, и решает, что ей нравилось трахаться. Не подходит. Здесь нужен особый подход. Романтический. Он же хрупкий мальчик. Такой нежный ребёнок с большими идеалистически наполненными глазками, эх. Сколько дней они не виделись? Вроде бы неделю. А Билл уже почти сгнил. *** За день до. - Отвёртку, - сосредоточенно говорю я. Мод усмехается, скосив глаза к горке грязных инструментов, выискивает среди них взглядом отвёртку, вытаскивает и двумя пальчиками протягивает её мне. – Боишься испачкать платье? Мод смеётся своим страшным немым смехом, но потом смущается и отворачивается от меня. Она делает так постоянно. Боится, что я увижу остаток языка, или просто считает, что смеётся некрасиво. Коробка найденного мной в «половине» Принцессы проектора еле держится, я с трудом смог найти от неё болты. Линза есть, чуть-чуть поцарапанная, пульт есть, я нашёл в одной из стопок кассет несколько упаковок дихроичных зеркал и понавставлял их куда надо и, возможно, не надо. Долгими бессонными ночами, когда Принцесса поздно возвращалась из «гостей», а я старательно истязал себя мыслями о Билле, я собирал этот несчастный проектор для небольшой фильмотеки научно-популярного кинца, найденного мной среди гор порно. Я посмеялся над этим маленьким человеческим парадоксом, но чем больше проходило времени, тем меньше мне хотелось смеяться. Принцесса теребит меня за край свитера и протягивает очередной выпавший болтик. - Да… Спасибо, - пребывая в каком-то параллельном пространстве, отвечаю я и продолжаю закручивать отвёрткой пустое пространство в пазе. Она снова осторожно дёргает меня. Я чешу волосы и пачкаю их в пыли ещё больше, чем есть. - Сейчас три ночи, не хочешь пойти спать? Она вскидывает брови и кривит свои красивые, но белые и безжизненные без помады губы. Я знаю, что ей нравится ходить без помады. - Я не пытаюсь от тебя избавиться, просто то, что я днюю и ночую в этом ангаре, а ты… Ну, работаешь – вероятно ты устаёшь намного больше меня. Изгибает брови, улыбается и качает своей светловолосой головой. Я чувствую себя странно рядом с ней. Принцесса Мод – местная ночная бабочка. Безусловно, я чувствую себя странно вовсе не поэтому, я привык, что в Гравити в такой профессии просто нет нужды, потому что все дают друг другу как при коммунизме – безвозмездно. Мод выше меня на голову, светлая, в чёрном атласном платье и с кривой походкой. С тех пор, как я впервые увидел её, доедающую мой ужин, мы проводим вечера вместе. В хорошем смысле этого слова. Может быть, курение действительно способствует развитию импотенции, но я не чувствую никакого возбуждения, когда вижу её сбитые красные коленки под полосками колгот. Я не вздрагиваю и не отворачиваюсь смущённо, когда она наклоняется или переодевается, не заходя за шкафы. Я просто… просто живу с немой проституткой среди огромной порно-фильмотеки, и мы никогда не переступим ту границу, которую она переступает по несколько раз на дню. - Давай выпьем чаю, я дособеру потом, - я спрыгиваю на пол, вытираю руки и иду к дивану, где у нас стоит маленький примус и кастрюля с отвратительным на вкус отваром душицы. Мод скачет за мной, вертясь в своём платье, ловко переступая с одной тонкой шпильки на другую. Я уже дважды приклеивал ей каблук. Садится на кровать и смешно улыбается. Я ставлю примус и сажусь рядом с ней, пряча замёрзшие в дырявых берцах ноги под себя. - Сегодня без эксцессов? Она снова вскидывает брови, морщится, потом изображает пальцем «мгновение» и стягивает с себя платье. Это стандартная процедура. Я разыскиваю рукой под кроватью тюбик какой-то мази и марлю. Принцесса поворачивается ко мне своей вечно истерзанной следами от каких-то ремней и ногтей спиной и сворачивается в клубочек. Я знаю – ей совершенно плевать на свою наготу. Не представляю, почему плевать мне, не представляю, почему я стал предметом её доверия, но… Это трогательно. Намазывая ей спину зелёнкой и мазью, параллельно снимаю с примуса кастрюлю с чаем. Потом мы пьём. Разговаривать мне не хочется, я только меланхолично черчу фигуры взглядом в воздухе, а Мод внимательно следит за моим взглядом, как кошка следит за верёвочкой и пятнышком лазера. Билл тоже постоянно следил за мной раньше, только одним глазом. Она неожиданно подносит палец к моему лицу и упирает его в ямочку на моей щеке. Я улыбаюсь. - Ты чего? Принцесса пальцами смыкает кончики пальцев на двух руках и подносит их друг к другу, а потом вскидывает брови. - Не понимаю, - я пожимаю плечами. Она тяжело вздыхает и с ещё большим упорством начинает что-то изображать, пока я не разражаюсь глупым смехом. - Целовался ли я когда-нибудь? – кивает. – Нет, не целовался. Довольно улыбается, снова чему-то кивает, а потом улыбается ещё шире, прикрывая рот ладонью. - Только не надо говорить, что ты так и знала, - я кривлюсь и отпиваю душицы. Она положительно влияет на мои простреленные лёгкие и ногу. И на нервную систему, страдающую без сигарет. Мод изображает, как будто застёгивает губы на молнию, и мы оба смеёмся над тем, какая её шутка бородатая. Она открывает рот и показывает пальцем внутрь, наверное, на «язык», а потом изображает крест, прислоняя пальцы к губам. Я долго туплю, пока не восклицаю победоносное «эврика». - Из-за языка? Она кивает. Билл. Он ведь тоже наверняка знает, что я ни разу не целовался, что я девственник, что щенок. Наверняка, он и над этим найдёт время поглумиться, если я вообще увижу его ещё раз. Урод сраный. Божок. - Можно попробовать? – отстранённо спрашиваю я. Она несколько раз кивает и придвигается чуть ближе. – Эм… Можешь одеться? Я не хочу заходить дальше… Не потому что… с тобой что-то… Просто не хочу. Принцесса прикладывает палец к моим губам и снова кивает. Набрасывает на себя своё дурацкое эротичное платье и садится ещё ближе. А я… Я по-прежнему не чувствую себя неловко, я чувствую лёгкий интерес и злорадство. И нежность к Мод, которая то ли как девочка, то ли как мать… не знаю, в её жесте есть что-то невинно-детское и по-взрослому жуткое. А я просто хочу отомстить Биллу и той боли, которая растёт внутри меня. Мы приближаемся друг к другу, и она осторожно кончиками пальцев прикрывает мои веки. А после прикасается своими белёсыми губами к моим, таким же безжизненным и растрескавшимся. В этом нет ничего такого. Нет особой мягкости или твёрдости, нет напора или пассивности, просто… эксперимент. Я осторожно двигаю нижней губой, прихватывая губу Принцессы своими, и она улыбается. Я знаю, что она смотрит за мной, продолжает следить, и почему-то мне кажется, что нечто другое через неё следит за мной. Понятия не имею, зачем, – может, тоже издевается, может, наблюдает из чистого любопытства. Мод кладёт мне руку на шею и чуть ерошит отросшие волосы. «Ты делаешь всё правильно, мой мальчик, молодец», мерещится мне, только я знаю, что это не Мод, и даже не Билл, который теперь наплевал на меня. Я знаю, что это я сам интерпретирую её поощрение. Она чуть открывает рот, а я осторожно облизываю языком её верхнюю губу. Мне кажется, будто я когда-то читал пособие по поцелуям и теперь действую в точности так же, как там написано. Зажмуриваюсь, просовываю язык ей в рот и думаю о блядском Билле, о его худых острых скулах, которые можно сдавить пальцами до красных лихорадочных пятен, о глазе с бельмом, который мне, еб вашу мать, хочется выдавить к чертям, о его языке, который сейчас направится моему навстречу и раз и навсегда поставит меня на место... А потом я натыкаюсь языком на короткий обрубок у самого горла, резко распахиваю глаза и встречаюсь с взглядом белёсых мутных глаз. Я отстраняюсь, тяжело выдыхая, а потом целую Мод в щёку. Она наклоняет голову к плечу и усмехается. - Это было нормально? Ничего, что я дотронулся до твоего… языка? – спрашиваю я, еле сдерживая на себя злобу. Она утешительно кивает и гладит меня тонкой рукой по плечу. - Я был хорош? – невесело усмехаюсь на теперь уже активные кивки и редкие смешки. Делаю глоток из чашки и задумчиво смотрю на одинокую кислую лампочку у входа, кое-как освещающую полуулыбку Принцессы. - Эй, Мод. Знаешь, кажется, я помешался на одном... одном моём друге. - Только потому, что несколько недель подряд ему было на меня не насрать. - Правда, я жалок?