Мир под стеклом

      Где-то в конце мая 1982 года.       Он отвёл шторы в края карниза, и точно знал — сейчас его ждёт что-то прекрасное. В воздухе витал декабрь, но все трое застряли где-то в середине апреля.        — Шон, просыпайся, — мягко шептал Крист прямо в ухо вокалиста.        — Который час? — сонно произнёс Шон.        — Уже начало пятого, — добродушно отозвался барабанщик.        Шон сел на край кровати и неспешно протёр правой рукой измождённое лицо. К только что проснувшемуся парню подошёл Крист и присел напротив.        — Выспался, приятель? — произнеся это, барабанщик улыбнулся и легонько похлопал Шона по плечу. — Поешь чего-нибудь, на тебя без слёз не посмотришь.       — Сегодня четверг? — едва слышно изрёк Шон и вновь повалился на кровать. — Боже мой, скоро уже июнь… Как же давно это было. Чёрт…        Он говорил так, будто мышцы его тела заменили на несмазанные, ржавые и скрипучие пружины. Казалось, что Шону очень тяжело говорить, — ведь механизмы тела не были рассчитаны на то, что человек начнёт общаться. Горло, из которого вылетали звуки, походило на деревяшку, зажатую в тисках. Глухой, режущий уши звук человеческой речи.       Шон перестал вести аудио-дневник, и последнее, что оставалось на кассетной плёнке диктофона, было записано в середине мая.        — Эй, Шон, — приветливо ответил Ричард, зайдя в гостиную, — ты наконец-то проснулся. Как ты себя чувствуешь?        Вокалист очень глубоко вздохнул и погрузился в раздумья. Заключив руки в замок и приставив их ко рту, он пытался подобрать нужные слова.        — Мне лучше, — ответил Шон достаточно громко и попытался изобразить улыбку.        Это очень взбодрило Криста и Ричарда, отчего барабанщик переметнулся к Шону на кровать, а Ричард пошёл на кухню.        — Вы куда-нибудь собираетесь? — поинтересовался Шон, поднимаясь с кровати. Однако нервный срыв и депрессия наложили свой отпечаток, он не смог удержаться на ногах и упал на пол как подкошенный.        Ричард и Крист тут же подхватили своего друга за руки и помогли дойти до кухни.        — Спасибо, парни — дальше я смогу сам, — еле-как выдавив из себя пару слов, Шон тяжело упал на деревянный стул.        Он успел очень сильно исхудать за тот промежуток времени, когда не принимал никакой пищи. И с учётом того, что Шону было всего-лишь двадцать с небольшим, сейчас ему смело можно было дать тридцать пять. Кожа цвета пепла с тональным кремом; каштановые волосы отросшие до самых плеч, впалые щёки и глаза.       Ему было всего двадцать с небольшим, но он успел кардинально изменить Криста и Ричарда. Ему было всего двадцать с небольшим, и он уже пытался покончить с собой. Грустно сознавать то, что люди наподобие Шона страдают точно так же. Ричард знал это, а Крист… он пытался понять. Ибо существовало мало вещей, которые ему удавалось проанализировать с первого раза. Но он действительно старался. И пытался не раз и два. Ради Шона эти двое сами могли пойти на что угодно.        — Держи, набирайся сил, — произнёс Крист, ставя на стол тарелку с сэндвичами, — а мне пора на работу. — Проходя мимо Ричарда, он одёрнул его за рукав, прислонился к его голове и прошептал: — Проследи за ним, он может наделать глупостей.        — Удачи, Крист, — вновь попытался выдавить измученный Шон.        — Я вернусь поздно. Сегодня нужно отработать до следующей смены в двенадцать. Не скучайте! — Крист уже повернул ручку входной двери, но неожиданно для остальных, развернулся, и пошёл к Шону. Он вновь обнимал его, как несколько дней назад. И это было чертовски странно. — Мы любим тебя, дружище, приходи в себя.        Барабанщик неохотно выпустил Шона из рук и направился к двери. Раздался хлопок, и со старой входной двери слетело немного облупившейся краски.        Ричард застыл с непонятным выражением лица, Шон пытался сдерживать слёзы. На самом деле он был очень милым и, что проявлялось ещё ярче — сентиментальным. Однако он вел себя так, будто бы даже не догадывался об этом. И это, чёрт возьми, было просто отпадно.        Ричард подошёл к окну.        На улице была невероятно снежная и вместе с тем солнечная погода. Отблески заходящего солнца пускали на землю искрящие блики. Сознание, не привыкшее к ранним сумеркам, рисовало образы позднего вечера, хоть на часах было только что-то в районе пяти.        Раздался противный скрип дверных петель, и на пороге дома вновь появился Крист.        — Забыл документы. — произнёс он с одышкой.        Часовая стрелка уже давно перевалила за восьмёрку, и в доме, где находились Ричард и Шон, было слышно лишь периодическое жужжание лампочки. Вдруг со второго этажа раздался оглушительный рёв электро-гитары. У Ричарда на секунду перехватило дыхание. Это был Шон, который играл в не присущей для него манере: перегруз гитарного усилителя был выкручен до максимума, мотив музыки был рваным и пестрел посторонними звуками, отчего было довольно сложно уловить основную мелодию.        — Шон, ты это чего надумал? — сказал Ричард вполголоса. Само-собой, гитарист никак не мог услышать то, что басист что-то сказал.        Постепенно мелодия выравнивалась, начали пропадать пачкающие музыку звуки. Ноты приобрели наполненную злостью форму. «Та-та-та-та-та-та», — раздавалось со второго этажа. В дополнение к рвущей от драйва сознания музыке добавился мощный и хорошо поставленный голос.        — Ты и такое умеешь, Шон?! — басист буквально потерял дар речи. Наверху, казалось, стоял абсолютно другой человек. Кто угодно, но только не Шон. Он был не способен на такую музыку. Вернее, не был способен.        «Спалите их дотла, ребята! Время настало! Последствия потеряли всякий смысл, когда вы продолжали избивать меня до потери сознания! Устройте им жару! Подожгите дома этих ублюдков! Утопите их в собственной крови! Ох, вы за это заплатите! Вы заплатите за все пятьдесят семь, за всё, мать вашу, пятьдесят семь порезов на моих запястьях! Я займусь вами сам и выбью из вас последние осколки моей ненависти! Я дождусь вашей смерти и не забуду плюнуть на ваши могилы, мрази!»        Внезапно, гитарная игра и мощнейшее (в обоих смыслах) вокальное сопровождение прекратились. Раздался глухой звук, и что-то упало на пол.        Ричард вбежал по старой деревянной лестнице и через дверной проём увидел плачущего навзрыд друга.        Не задавая лишних вопросов, басист обхватил рыдающего приятеля, прижав к себе.        — Я не могу, — говорил Шон сквозь слёзы, — пытаюсь спасти себя, но не могу выливать агрессию через музыку, не могу. Мне больно.        — Тише, тише. — пытался успокоить Ричард. — Не нужно этого говорить. Каждый спасает себя так, как может.        И он действительно спас себя. И жил так, как мечтают жить все, — получая от мира то, чего хочется. Он был счастлив, пройдя через эмоциональный ад.