Мир под стеклом

       Один день сменялся другим, и наконец настал тот, когда гитаристу позволили покинуть стены, обложенные белым кафелем. Он буквально горел своей идеей. Он чуть ли не лишался рассудка, стоило только заговорить с ним.        Никогда более он не выгорал так сильно. Эта мысль буквально поглотила его. Он был вне себя, и вокруг него будто бы витала совершенно иная вселенная и другой мир. Шон действительно обезумел и потерял голову в погоне за своим счастьем, ради которого, будем честны, каждый из нас готов пожертвовать многим.        Вы знаете, как выглядит разочарование? Вы ведь наверняка чувствовали эту боль от собственной несостоятельности, которую обычно испытываешь в тот самый момент, когда у тебя попросту опускаются руки? Знаете ли вы, на что способен человек только ради того, чтобы докопаться до истины и только потом, будучи полностью истощённым, успокоиться? Тогда, когда ты физически не способен держать ситуацию под контролем, хотя это может быть и не нужно. Когда мысли сплетаются в огромный клубок, не способный распутаться самостоятельно — ты пребываешь в отчаянии. Проблемы, чёрт его дери, практически возникают из пустоты. Подобный контекст запечатлел Ричард.        Шон уже две недели находился в «невылазном осмыслении». Устремляясь всё дальше и глубже. Мыслить гитаристу становилось всё труднее. Где-то сказывался недостаток опыта, где-то иллюзии и остатки идеализма.        — Да брось ты это! Не получится понять всё и сразу, на это нужны годы! — спорил барабанщик. — Всё приходит с опытом, а ты от него отгораживаешься! Нельзя так, Шон. Просто тратишь время попусту.        — Да дай же мне хотя бы попробовать! Я точно на верном пути. Что, по-твоему, мешает людям думать о том, что с ними происходит? Ведь наверняка не один я приходил к этой мысли. Никому не нужны последствия и причины, а мне, как минимум, интересно в них разбираться! И я не собираюсь отступать от анализа собственной жизни!        — Да никто тебе не запрещает, только вот ты уже неделю сидишь дома. Даже вниз не спускаешься. Это до добра не доведёт.        Для любого человека было бы ударом слышать о том, что обуздавшие тебя идеи сводятся к хождению по кругу. От пункта А к пункту В, прокрутке этого сотню другую раз, и от пункта В к пункту С. Далее, спустя ещё несколько сотен попыток, вновь к первоначальному осмыслению события А, которое, как могло показаться, вытекло из С благодаря усердному и плодотворному труду.        — Никогда не может быть моментального результата, Шон. — Крист сменил тон на более мягкий, но в то же время всё ещё довольно суровый. — Ты же сам это говорил. На всё нужно время, и прогресс — это долгий подъём вверх, каждодневно, миллиметровыми шагами.        Не знаю, покажется ли это нормальным, но Шон упал на пол, после чего зарыдал. Все попытки продолжить разговор или хотя бы успокоить гитариста свелись к нулю. Это были не обыкновенные рыдания, какие ранее приходилось наблюдать Ричарду с Кристом. Это в буквальном смысле была истерика.        Барабанщик извёл на гитариста все свои силы, но так и не смог успокоить своего друга. Единственное, что порой примешивалось к потоку однообразных возгласов и боли, было фразой: «Почему я такой?».        Прошло, наверное, около трёх часов, Шон немного успокоился, после чего бегом взбежал на второй этаж и запер за собой дверь.        Крист отговорил Ричарда от попыток помощи. «Парню стоит переварить всё самому, это не просто, но ты же его знаешь — он сможет».        Басист был зол на барабанщика и весь остаток дня не упускал возможности напомнить тому, что в разговоре с Шоном следовало бы подобрать более мягкую формулировку.        — Ну зачем ты так грубо с ним обошелся? Я не уверен, перенесёт ли он это, — произнёс басист, сидя за маленьким кухонным столом.        — Сможет, куда он денется? Не уж то ты не видишь, что его захлестнул, как ты там говорил, агностицизм? Парень думает уж слишком много. Ну уж очень много! — нудно протянул барабанщик — А ещё отвергает прежний опыт и усложняет себе жизнь. И это, мой дорогой, ему нужно было сказать ещё в больнице.        — Давай забудем это, хорошо? Мне уже дурно от этого. Шон и так изрядно настрадался.        Наступило холодное воскресное утро, и всё было просто прекрасно. Крист оказался прав — гитарист нашёл в себе силы принять несостоятельность мысли, ради которой жил две последние недели.        — Да я смотрю, ты повеселел приятель! — радостно приветствовал Ричард.        Шон улыбнулся, и в этой улыбке был виден прежний энтузиазм, прежнее стремление к музыке и творчеству. Перед ними будто бы стоял другой человек.        — Парни, вы не против немного поиграть? Скажем, часика два? — заинтересованно спросил Шон.        — Вот это я понимаю! — воодушевился Крист, вставая со старого просиженного дивана.        Несколько минут спустя они уже играли, как прежде. И никто бы даже не мог подумать, что месяц назад Шона чуть ли не убили, а Крист застрелил Гарольда.        Смотря на эту кампанию, в голове не могли возникнуть мысли о том, через что прошли парни и что им пришлось испытать. За их плечами был огромный чемодан, который ломился от всего, что в него запихнули.        Эти трое вновь почувствовали жизнь. Крист, Шон и Ричард вновь почувствовали, что такое, жить в мире и не находиться под стеклом, как красивая бабочка, которая, возможно, и была рождена для того, чтобы когда-нибудь её проткнули иголкой и упрятали в один из музеев естественной истории.        "Однажды и мне придёт конец. И тебе. И всему на этой планете когда-нибудь всё же придётся свыкнуться с тем, что срок его жизни больше не может быть продлён."        Это крепко засело в головах всех трёх парней. Никогда более с ними не случалось чего-то, что было способно полностью опустошить и выгрызть разумные мысли. Ну разве только кое-что, что ожидало их в будущем.