Золотая клетка для агнца

Кем они стали друг для друга? Мужчиной и женщиной? Пленницей и тюремщиком? Людьми, чьи чувства запутаны и непонятны даже для самих себя? Или же просто случайными знакомыми, которые никогда не должны были встретиться? Но они назвали бы друг друга мгновением счастья, вечной тоской для него, и лишь забвением для нее… Эти два года были для них сказкой, красочным, ярким сном, которому ни один из них не пожелал конца. Он закрывал ее от мира в золотой клетке, она послушно в ней сидела и не рвалась на волю. Он чувствовал невероятную и не присущую ему нежность к ней. Она же, кажется, любила. Каждый день был наполнен нежностью и взаимопониманием, они не требовали друг от друга ничего, они не трогали прошлое друг друга, они собственными руками натягивали на глаза розовые очки и были счастливы видеть близкого человека в них. Нет, Донкихот Дофламинго не стал всепрощающим идиотом, не перестал быть одним из самых жестоких и беспринципных пиратов, но рядом с ней он был просто мужчиной, человеком, которого всегда ждала в его комнате белобрысая макушка, выглядывающая из-за большого кресла. Молодой Господин все так же продолжал убивать, заключать сделки на поставку оружия, отдавать приказы на пытки и смерть, но рядом с ней он был ласковым и нежным, рядом с ней он был обычным немного уставшим человеком. Да и во дворце теперь было под запретом любое насилие, и даже на него самого этот запрет действовал, и все подчинялись. Она тоже догадывалась, что ее Доффи далеко не ангел, каким он был только с ней, и знала, что у него тоже есть свои недостатки. Она слышала от некоторых служанок, да и от накама ее спасителя, не очень хорошие вещи. Но она предпочитала их не замечать, закрывать глаза и затыкать уши на это все, и все так же продолжала его боготворить и называть своим ангелом-хранителем. Также Шичибукай стал замечать, что за эти два года его накама прикипели к его ягненку, а некоторые даже прониклись симпатией, особенно симпатизировал ей Пика. Она никогда над ним не смеялась, и когда услышала его писклявый голос, который других доводил до смеха, она лишь улыбнулась и сказала, что ей он нравится. После того раза Пика часто присматривал за девушкой, когда капитана не было на острове. Он-то и следил за тем, чтобы Несса ни в коем случае не попала в подпольный порт. А однажды, сидя на пляже, Агнесса узнала, что ее спаситель хочет найти какой-то загадочное сокровище «Ван Пис», о котором было даже неизвестно, как оно выглядит. И тогда она словно ребенок закопалась в песок, желая хотя бы так по-детски сделать его из песка, после песочного замка, в котором они жили. Она с самого детства мечтала побывать на море, и что-нибудь построить из песка. Если говорить откровенно, то Донкихот и раньше замечал за девушкой такие приступы ребячества и впадение в детство, в такие моменты она была похожа на пятилетнюю девчонку, а не на свои почти семнадцать. Она могла лазить по деревьям, собирая яблоки, хотя могла попросить у любой служанки их, и ей бы принесли все, что только она пожелает. Или же как-то раз, когда они проходили мимо магазина с игрушками на другом острове, Несса на добрый час чуть ли не прилипла к витринам, рассматривая красивую, почти как настоящую фарфоровую куклу, которая сейчас стоит в ее комнате. Вот и сейчас, увидевший ее занятие, пират задал ей вполне логичный на данный момент вопрос: — Что ты строишь? Замок? Сундук с сокровищами? — Шичибукай действительно был озадачен. — Это Ван Пис, — улыбнувшись своей неотразимой улыбкой, ответила она. — Я не совсем понимаю, но это, наверное, действительно потрясающее сокровище, да? Раз уж даже ты хочешь его заполучить. Поэтому, я сделаю его для тебя. — Фу-фу-фу, — засмеялся как-то по доброму он, — это очень мило с твоей стороны, спасибо… — и улыбка была искренней, с ней он всегда улыбался искренне, по-доброму и как-то ласково. Он хотел еще что-то сказать, но дальнейшему разговору помешала волна, которая своей тенью чуть ли не полностью накрыла девушку, а ведь Несса не умела плавать. Только благодаря Дофламинго, который не растерялся и нитями в мгновение ее вытащил на берег, девчонка отделалась только небольшим испугом. — Эх, намок, весь, — тихо произнес мужчина, а потом встревожено посмотрел на своего ягненка, — все хорошо? — Да, — кивнула она головой и перевела взгляд, где раньше находился ею достроенный из песка замок. — О нет, я, конечно, знала, что волны его сломают, но… обидно! — Эй, — ее спаситель положил на голову широкую ладонь и растрепал ее мокрые волосы, — но ведь делать его было весело, верно? Смотри твой Ван Пис все еще здесь, он важнее, чем замок. Хочешь, мы вместе починим его? Как насчет того, чтобы вернуться домой и переодеться, ведь ты вся намокла? — Но разве море не смоет его в тот же момент? — чуть грустно спросила она. — Фу-фу, верно, поэтому когда-нибудь мы отправимся за настоящим сокровищами, пока их не нашел кто-то другой, но сначала нужно разобраться с этим, улыбнись! — Хорошо! — и его ягненок снова улыбнулся радостной и так любимой ему улыбкой. Уже, возвращаясь обратно домой, когда Доффи нес девчонку на плечах, она его спросила: — Чем же может оказаться Ван Пис? Нельзя же искать что-то неведомое, верно? — Да, это очень сложно объяснить словами…. Ван Пис — это, наверное, целый мир. — А он похож на наш песочный замок? — наивно спросила она его. — Фу-фу, да, вполне возможно, что так и есть. Больше они не возвращались к этой теме, но Агнесса запомнила этот разговор и втайне надеялась, что ее Доффи обязательно найдет это удивительное сокровище, а она ему в этом поможет. Ведь она очень хочет, чтобы этот мужчина всегда был счастлив. Шло время, дни сменяли друг друга, и уже оба были почти уверены, что эта странная почти болезненная привязанность друг к другу, что-то большее, чем пошлое слово «люблю». Ведь для каждого слово: «любовь» значит что-то свое. Для него это была постоянная потребность в ней, он должен был хотя бы раз в день видеть ее в поле своего зрения, знать, что с ней все в порядке, что она как обычно улыбается и до сих пор живет в неведении. Она была для него лекарством, спасающим от всего: от кошмаров, которые мучили его каждый раз, стоило ему лишь закрыть глаза без нее; от страхов, о которых не догадывались даже его накама; от одиночества, которое не скрашивали даже сотни людей у него в подчинении. Она стала его наркотиком, и он словно наркоман, ожидал новой дозы, и каждый раз промежуток принятие дозы сокращался, а иной раз, он не мог даже на час расстаться с ней. Эта болезненная и такая приятная зависимость прогрессировала в нем с каждым днем все сильнее, пуская корни в саму душу. Для нее «любовь» была заключена в безоговорочном доверии, она доверяла ему во всем, и если бы он сказал ей прыгнуть с обрыва, она бы, ни секунды не задумываясь, прыгнула. Для нее это было восхищение: каждый его шаг, каждый его вздох был идеален. Она его боготворила, и молилась на него, и свято была уверена, что Дофламинго был не человеком, а ангелом, бескрылым ангелом-хранителем, который неизвестно почему выбрал именно ее, чтобы хранить. Он был для нее спасителем, что спас ее из рабства, что вытащил ее из гнили мира, что за какие-то неведомые ей заслуги, обращается с ней как с принцессой, как с хрупкой фарфоровой куклой. Описать те чувства, что переполняли их вульгарным словом: «любовь» было бы не правильно, их чувства были куда глубже и сильнее. Ведь любовь чересчур эфемерное значение. С каждым днем его желание росло, и он все сильнее хотел ею обладать, стать с ней единым, растворить ее в себе. Это тоже была одна из граней его безумия, с которым он боролся, хотя раньше никогда не сопротивлялся своим желаниям. Но пока страх ее потерять еще пересиливал, не давая ему и шанса прикоснуться чуть интимнее. Но она сама неосознанно спустила с цепи его желание обладать ей всецело. Это было за неделю до… впрочем, это пока еще рано знать. Тогда он вернулся чуть позже, чем обычно — дел оказалось куда больше, чем он ожидал — поэтому неудивительно было, что его малышка уже спала. Она полулежала на диване, на ее коленях покоился очередной талмуд, но вот на раскрытой страничке был вложен обычный простой карандаш и рисунок, на котором был изображен он. На этой картинке был спящий он, и явно ему тогда снилось что-то эротическое: чуть приоткрытый рот, поверхностное дыхание, румянец на щеках и капельки пота на широкой груди. Похоже, его девочка уже видела его в состоянии возбуждения и даже запечатлела на бумаге данное событие. И именно тогда его самоконтроль полетел ко всем чертям, и он решился. Нагнувшись к ней, он сначала провел языком по розовым, чуть приоткрытым губам, пробуя их на вкус — сладкие. Потом уже и его губы присоединились к «дегустации», он мягко и нежно сминал ее губы в поцелуе, пока и она сквозь сон еще, не до конца понимая, что происходит, не стала робко и неумело отвечать. И эта робкая отзывчивость снесла все последние тормоза у него. Широкие, большие ладони уже сами без спроса на то владельца, скользили по нежной, словно шелк коже ее спины. И тут она открыла свои пронзительные ореховые глаза и в удивление на него воззрилась. — Доффи, — заспанным голосом произнесла она, — что ты делаешь? — Прости, ягненок, но я больше не могу сдерживаться, — прошептал он ей в ее припухшие от поцелуев губы. Она ничего не ответила ему, только покорно прикрыла глаза, позволяя делать с собой все, что ему заблагорассудится. Но он не набросился сразу на нее, как сделал бы с любой другой девушкой. Вообще, в сексе он никогда не был ласковым и нежным, он всегда брал то, что хотел и избавлялся от очередной пассии, как от ненужной вещи. Иногда он, правда, играл с ними и насиловал, когда попадались совсем уж норовистые, но он никогда не дарил нежность, и никогда не утруждал себя… прелюдией. В тот же момент он даже на мгновение немного растерялся, но быстро взяв себя в руки и подарил ей всю ту нежность, что испытывал к ней. Он ее ласкал медленно и долго, дарил ей чувство защищенности и того тепла, что она в нем пробуждала. Он даже на время «забыл» о своем уже колом стоящем от возбуждения достоинстве, стараясь подарить ей как можно больше ласки. А потом он сцеловывал хрустальные слезинки, образовавшиеся в уголках глаз, когда он медленно проникал в нее. Она же отдала ему всю себя без остатка, она податливо к нему льнула и позволяла ему все, что он хотел. Она словно цветок, поворачивающий свою головку к солнцу, следовала за ним. И даже, несмотря на боль, которая казалось, разрывала ее напополам от первого проникновения (все же у Доффи половой орган был далеко не маленьким), она все так же крепко прижималась к нему и переплетала свои маленькие пальчики с его длинными и сильными пальцами. Когда же любовная горячка спала, Дофламинго внутри себя проклинал за поспешность, и за то, что причинил боль своему нежному ягненку. Агнесса же с утра не проснулась и была невероятно бледной, ее дыхание слабыми облачками вырывалась из приоткрытых губ, ее всю знобило, а прислонившись губами ко лбу, мужчина понял, что у нее температура. Закутав девушку в простыню, он поднял ее на руки, и вызвал одновременно горничную и врача. Первой он приказал поменять белье, которое было в алых каплях, что говорило о невинности его малышки, которое он отобрал у нее этой ночью. Ожидать доктора он решил в комнате Нессы, где и устроил ее на кровати. В душе он проклинал себя за несдержанность и поспешность, но не мог не признать, что эта ночь была лучшей в его жизни. Ему еще никогда и ни с одной девушкой не было так хорошо, насколько она не была бы искусна или же невинна в постельных «игрищах». Пришедший медик, в который уже раз констатировал общее истощение организма и так же лишение девушки девственности, выписал рецепты, пожелания и был таков. Несмотря на четкое следование всех инструкций, легче его ягненку стало лишь на третий день. Она была все так же слаба, но при этом находила силы в себе как всегда нежно улыбаться и, протянув ослабленную руку, она переплела с ним пальцы, со словами, что он ее самый дорогой человек в этом мире. Дофламинго почувствовал прилив нежности и безграничного желания защищать ее. А еще он тоже расчувствовался и нежно поцеловал в серединку ее ладони, мысленно давая себе обещание, что больше никогда намеренно не причинит ей боли. Два года, наверное, это было слишком долго для счастья, слишком много для двоих, именно так посчитал кто-то наверху… Сегодняшнее утро было самым обычным, единственное отличие, что Агнессе сегодня врач разрешил уже покинуть кровать и начать потихоньку передвигаться в сопровождении по дворцу. Все эту неделю Доффи почти не отходил от девушки, он окончательно переселил ее в свою комнату, отложив все дела, требующие его личного присутствия на потом или же перекинув на членов своей команды. Несси страшно смущалась такой заботе и даже пыталась его уговорить, чтобы он не отвлекался на нее и занимался своими куда более важными, чем она, делами, мужчина же на это лишь посмеялся и говорил, что она самое важное для него дело, да и не может он просто физически ее оставить одну. Но, несмотря на самочувствие девушки, он не мог себе отказать во сне в одной с его ягненком кровати, хотя руки он все же не распускал, ограничившись несколькими поцелуями и разрядкой в душе. В этот момент он мысленно посмеивался, думая, что даже в юношестве не опускался до самоудовлетворения. Мысль, чтобы удовлетворить свои физические потребности с помощь какой-нибудь левой женщины, у него даже не возникала. И вот сегодня они сидели вдвоем, точнее втроем, если считать Барсика, в беседке. Его малышка что-то увлеченно рисовала, и как обычно не давала ему посмотреть еще незаконченную работу, а когда он попытался подсмотреть, она смешно надувала щечки, хмурила бровки и обиженно сопела. — Фу-фу-фу, — привычно посмеялся он, — когда ты так сопишь, ты похожа на надутого ежика. — … — она ничего не ответила, лиши гордо вздернула хорошенький носик и отвернулась, но сопеть перестала. Их идиллию нарушил звонок его личного маленького Ден-Ден Муши. Донкихота это насторожило, ведь он приказал всем, чтобы по пустякам его не беспокоили, и если все же кто-то отважился на это, значит дело действительно серьезное. Расстроено вздохнув, мужчина поднялся с лавочки, спустил на скамейку котяру, который ранее оккупировал его ноги, запечатлел быстрый легкий поцелуй в макушку ягненка, пообещав, что скоро вернется, и скрылся внутри дворца. Сначала девушка не подала должного внимания к этому случаю, но когда Дофламинго не вернулся и спустя три часа, а ей уже по рекомендации врача надо было возвращаться в кровать, она заволновалась. — Что-то его долго нет, — сказала она сама себе встревожено. — Мяу, — отреагировал на голос хозяйки Барсик. — Пошли обратно? — Мяу. И она, сложив все свои рисовальные предметы, медленно переставляя ноги, пошла обратно во дворец, кот последовал следом за ней. Агнесса достаточно быстро устала, даже еще не пройдя и половины пути к комнате, поэтому пришлось останавливаться и, прислонившись к стене спиной, немного отдохнуть, прикрыв глаза. Когда силы чуть-чуть восстановились, она продолжила путь. Прежде чем добраться до комнаты своего спасителя и теперь уже как-то неожиданно ставшей ее, девчонке пришло делать еще три остановки и с каждым разом силы ее покидали все быстрее, а восстанавливались со всё большей неохотой. Наконец-то, переступив порог гостиной их апартаментов, она с удивлением заметила, что окно раскрыто нараспашку, а ее ангела-хранителя нигде нет. Попытавшись себя успокоить, она прилегла на диван, чтобы сразу же узнать, когда Доффи вернется. Спустя полчаса пришла служанка, принесшая обед. Быстро расправившись с куриным бульоном, пюре и аккуратно нарезанными какими-то экзотическими фруктами, запив все это ее любимым свежевыжатым апельсиновым соком, она опять принялась за рисование, только на этот раз, полулежа на диване и в карандашном варианте. Неожиданно для себя она заснула, а проснулась уже от нежного поцелуя, распахнув глаза, она увидела какого-то уставшего, что происходило с этим энерджайзером очень редко, Дофламинго. Присмотревшись еще повнимательней, она заметила тревогу и какую-то затаенную ярость в его глазах. — Что-то случилось? — встревожено спросила девушка. — Фу-фу-фу, с чего ты взяла, что что-то случилось? Все хорошо, — не моргнув и глазом, соврал мужчина. — Я же вижу, — настаивала она, что стала позволять себя только совсем недавно и очень редко, только тогда, когда была уверена, что Доффи был чем-то встревожен или на что-то зол. — Не бери в голову, просто парочка молокососов возомнили, что могут делать все, что им вздумается, но все будет хорошо, — успокоил он ее. — Я тебе верю, — широко зевнула она и доверчиво прильнула к его широкой и такой большой для нее груди. — Пошли-ка спать, — посмотрел он на нее серьезно, и, подхватив на руки, понес в спальню. — Хорошо, — покладисто ответила она, обвивая маленькими ладошками его сильную руку. Следующий день начался так же привычно, как и сотни до него, но вот только в воздухе повисло какое-то напряжение, как будто скоро должно произойти что-то плохое. Да и ее ангела-хранителя не оказалось рядом с ней на кровати, а ведь раньше он всегда старался как можно дольше оставался с ней. Еще чувствуя слабость, Агнесса поднялась с кровати и, спустив на пол ноги, медленно чуть покачиваясь, босыми ногами потопала в гостиную, откуда шел голос ее спасителя. Зайдя в помещение, она еще успела услышать конец разговора. — … фу-фу-фу, какая жалость, а ведь я так хотел с тобой встретиться, выпить по рюмашке, — фальшиво весело произнес Доффи. — Мы вешаем трубку! — раздалось с того конца. — Ты рано сегодня встала, — констатировал мужчина, почувствовав ее присутствие в комнате. — Я замерзла, и тебя не было, — честно призналась она. — Не стоит ходить босиком, простудишься, а в твоем нынешнем состоянии это очень опасно, — заботливо произнес мужчина, уже привычно подхватывая на руки чересчур легкую даже для своего возраста девушку. — Ты выглядишь встревоженным, — тихо произнесла она. — Сегодня должно кое-что случиться, — не стал он обманывать ее, — поэтому пообещай, что не отойдешь от меня или от Пики с Гладиусом, в зависимости от того, кто будет на данный момент свободен, хорошо? — Если ты так просишь, я обещаю, — и она ярко улыбнулась. — Умница, — чуть растянул губы Дофламинго в ответной полуулыбке и наградил своего ягненка нежным поцелуем. — А теперь пошли одеваться, моя рубашка, конечно, тебе очень идет, да и по размерам как платье, но лучше одеть что-то посущественней. День шел как обычно, но напряжение никак не отпускало ее, она старалась заглушить беспокойство за Доффи рисованием — оно всегда ее успокаивало. Да и шум за стенами замка не вселял уверенности, хотя вскоре он все же прекратился. Все утро мужчина, как и обещал, провел рядом с ней, не желая даже на минуту оставлять ее одну, но ближе к полудню, он стал чего-то ожидать, а в два часа дня пришел Пика. Ее ангел-хранитель как-то тяжело вздохнул и подошел к ней. — Будь умницей, я постараюсь скоро вернуться, — произнес он, целуя мягкие и такие манящие губы Нессы. — Береги себя, — ответила она, и мягко, как и всегда, улыбнулась. Девушка отпустила его, хотя все естество кричало, чтобы она его остановила и никуда не пускала, но она так же понимала, что так надо. Проводив встревоженным взглядом розовую перьевую шубу, что скрывала сильную, накаченную и надежную спину ее ангела-хранителя, она тихо произнесла: — Я волнуюсь. — Молодой Господин сильный, и Вам нечего волноваться, — спокойно своим писклявым голосом ответил офицер пиратов Донкихота. Как-то совсем неожиданно для девушки, да и для самого Дофламинго, все члены команды Донкихота стали называть ее не иначе как Молодой Госпожой. Все видели, с какой нежностью и трепетом их капитан относится к этой малышке и понимали, что ничего не смогут поделать с этой привязанность Молодого Господина. Конечно, можно было бы попытаться убрать нежелательный элемент, но это могло очень плохо кончиться. К тому же еще свежи были воспоминания, с каким садистким удовольствием и жестокостью Шичибукай пытал, а после и убил служанку, что посмела неосторожно просто выразиться в его присутствии про Агнессу. Что будет, когда кто-то покусится на жизнь девчонки, было даже страшно представить. Поэтому-то они и решили присмотреться повнимательней, как они ранее считали, к временной игрушке капитана. И как-то так даже непонятно для самих накама получилось, что все они прониклись к этой доброй ко всем и яркой, словно солнышко, девушке симпатией. Она всегда и со всеми была вежлива и скромна, она никогда никому не приказывала и не грубила, и уж точно не считала себя пупом земли, что могли себе позволить некоторые временные пассии Доффи. Шло время, хотя правильнее будет сказать, медленно ползло, а тревога все только росла в душе девушки. Она встревожено посматривала на вход в здание, все надеясь, что вот-вот из арки выйдет Дофламинго и одним своим видом развеет все ее тревоги, но он не приходил, а тревога только нарастала. Наконец-то, когда волнение Агнессы достигло апогея, ее спаситель появился в арке в сад, отчего она облегченно вздохнула, бросила всё и изо всех сил побежала к нему. Как только она его достигла, мужчина мгновенно поднял ее на руки и прижал к своей груди, как бы успокаивая. — Несси, ты зря бежала, врач тебе запретил еще минимум неделю сильные нагрузки, — чуть нахмурившись, произнес мужчина. — Прости, — она пристыжено опустила голову, — тебя долго не было, я так волновалась, — чуть всхлипнув, ответила она. Дальнейшему разговору помешали раздавшиеся шаги из коридора, откуда ранее вышел Донкихот. Из тени здания появился высокий массивный мужчина, он был одет в светло-фиолетовое кимоно, на плечи был накинут белым плащ с погонами и надписью «Правосудие» на спине. А еще у этого человека был крестообразный шрам пересекающий верхнюю половину лица, включая глаза, и судя по тому, что он шел с палкой, постукивая ей перед собой, можно было предположить, что он слеп. — Доффи, кто это? — тихо спросила девчушка, сидя у своего спасителя на руках. — Это Адмирал Морского Дозора, и у меня есть кое-какие дела с ним, — как бы сам себе ответил мужчина. — Прости, ягненок, но тебе еще немного придется побыть с Пикой, — произнес он и прежде, чем поставить ее на землю, запечатлел мимолетный поцелуй в лоб, после чего уже обратился к элитному офицеру своей команды: — Пика, присмотри за ней, и можешь не идти на собрание. — Как скажете, Молодой Господин, — пропищал накама Шичибукая. — Пойдемте, Молодая Госпожа. — Хорошо, — послушно согласилась девчонка и, схватив Пику за руку, медленно пошла обратно в беседку. — Милая девочка, — еще услышала Агнесса удаляющийся голос Адмирала. — Я бы настоятельно посоветовал забыть про нее и никогда не вспоминать более, — угрожающий голос ее ангела-хранителя мог бы внушить страх и даже ужас любому, но не ей. Прошло около часа, Несса уже немного успокоившись после прихода Доффи, снова принялась увлеченно рисовать, но тут неожиданно Пика что-то почувствовав и, извинившись перед Молодой Госпожой, исчез, напоследок не забыв сказать, что скоро должен подойти Гладиус. Но ни через пять, ни через десять минут офицер не появился, а вот тревога и даже какая-то паника, что с Доффи может что-то нехорошее случиться, только усиливалась. А тут еще в воздухе заискрились золотистые искорки, а Несси вспомнила, что на ее глазах садовник, который проявлял к ней интерес, превратился в игрушку, после того, как до него дотронулась Сахарок. Это странное воспоминание на миг вывело ее из равновесия. А потом здание дворца неожиданно зашаталось, как при землетрясении и куда-то само по себе пошло, это могло значить только одно — Доффи угрожает опасность и поэтому Пика решил обезопасить короля Дрез Роуз таким оригинальным способом. Из-за сильной тряски, девушка не устояла на ногах и упала на колени, после чего тряска прекратилась, а в небо из зала Мастей ударил белый столб, который в воздухе разделился на множество прутьев и превратил весь город в клетку. И именно в этот момент на горизонте появился Гладиус. — Гладиус, что случилось, откуда эта клетка? Что происходит?! — встревожено щебетала девушка, а от волнения у нее усилился акцент. — Появились небольшие проблемы, Молодая Госпожа, но вам не стоит волноваться, скоро все прекратится. А сейчас пойдемте вовнутрь. — Хорошо, — безропотно согласилась она и пошла следом за офицером, правда она так же не забыла прихватить с собой стопку рисунков с Доффи — свое сокровище. Она шла и не выказывала сомнений по поводу слов Гладиуса, хотя ее сердце было не на месте и оно не хотело верить в то, что будет все в порядке, оно затравленно твердило, что дальше будет только хуже, что ее ангелу-хранителю угрожает опасность. Он отвел ее в комнату Дофламинго и сам сел в кресло. Она тоже присела на другое кресло и привычно стала пересматривать свои рисунки. Через какое-то время офицеру позвонили по Ден-Ден Муши, она не слышала о чем он говорил, но, судя по все сильнее темнеющему лицу мужчины, дела были очень плохи. После окончания разговора Гладиус, извинившись перед ней, быстро покинул комнату, настоятельно попросив ее не покидать эти апартаменты. Но, несмотря на все слова, что все будет хорошо и все это скоро кончится, да и то, что ей не стоит лишний раз волноваться по пустякам, были ее подсознанием проигнорированы. Душа и сердце в унисон же с каждой секундой все сильнее орали дурными голосами, что уже никогда не будет ничего хорошего и если она хочет оторвать еще хотя бы кусочек этого «хорошего», то ей стоит поторопиться. И она послушала свое дурное предчувствие и медленно из-за накатившей слабости встала с дивана и вышла из комнаты, зачем-то прихватив с собой свои сокровища — рисунки Доффи. Она не знала где Дофламинго, но каким-то шестым или седьмым чувством ощущала, где ее спаситель, ее ангел-хранитель, ее самый дорогой человек в этом мире… Она шла, поминутно останавливаясь, чтобы перевести сбившееся из-за усталости и слабости дыхание. Она шла, чувствуя, что с каждой минутой время утекает, как вода сквозь пальцы, и все равно упрямо вздергивала подбородок, улыбалась сама себе и шла. И вот она уже была возле лестницы на крышу. Как же это было тяжело, но она справилась и уже вскоре стояла возле двери, за которой скрывалась крыша. Приложив все свои немногочисленные силы, девушка открыла дверь, и сразу же ей в лицо ударил холодный ветер, норовя ее сбить с ног. В ужасе она увидела, что уже половина города в руинах, а белая клетка над островом все сужается, оставляя после себя только разруху. С еще большим ужасом и болью в груди Агнесса увидела его, своего ангела-хранителя, что был весь в крови и ранах, а напротив него были двое, один кажется мертвый, а второй уставший и побитый, но его лицо выражало решимость… решимость убить ее самого дорогого человека. Ее сердце казалось, сжалось от невыносимой боли, оно отказывалось верить, что девушка может потерять Дофламинго. Несса не хотела верить, что совсем скоро она больше никогда его не увидит; не почувствует тепло его больших рук; не услышит мужественного голоса, что насмехается над жизнью и смертью, и самой судьбой; не увидит его ярких голубых глаз, что скрыты почти всегда за темными стеклами его смешных очков; не почувствует нежных и каких-то трепетных поцелуев на своих губах. Она не хотела признавать то, что больше не сможет вместе с ним сидеть на лавочке в саду; никогда больше не нарисует его; не посмеется над очередной глупой ссорой Доффи и Барсика; не почувствует его заботы, сквозящей в каждом жесте, каждом взгляде, в каждом слове. И это осознание разрывало ее сердце, душу и тело. — Фу-фу-фу, тебе никого не спасти. Я не могу позволить спастись тем, кто знает секрет этой страны. Фу-фу, ни стране, ни людям, ни животным, ни даже твоим друзьям, и, конечно же, ни тебе, фу-фу-фу! Иными словами, твои товарищи и все, что тебе дорого здесь, погибнут незадолго до тебя! Я понятно выражаюсь, «Мугивара-я» или как он там тебя называл? Фу-фу-фу! — эти слова могли испугать и отвернуть от Донкихота любого, но не ее, ей было безразлично все это, ведь для нее он был ангелом-хранителем, и пусть для всего остального мира он будет самым настоящим демоном, для нее это не имело значения. — ТЫ! — закричал мальчишка в соломенной шляпе. — И не нужно делать такое обеспокоенное лицо! Я всегда смогу найти себе новую страну! — Минго! Если я сейчас выбью из тебя всю дурь, все закончится по-другому! — выкрикнул противник Дофламинго и кинулся на него. — Фу-фу-фу! Вот именно «если»… к тому же я терпеть не могу неожиданные концовки! Несса вся побледнела, от того как этот мальчишка летел на Дофламинго, на миг у нее остановилось сердце, которое через секунду забилось быстрее. Не ведая, что она творит, она побежала наперерез атаке. Но самое неожиданное было то, что вместо паренька появился другой человек тот, кого она ранее посчитала мертвым, и в руках у него было лезвие из электричества, и именно эта атака должна была стать смертельной для ее ангела-хранителя. Но за миг до столкновения на пути парня в меховой шапке встала Агнесса, закрывая своим хрупким маленьким телом Донкихота. Ее появление было неожиданным сразу для всех, казалось, само время остановилось, но уже ничего нельзя было поделать, атака достигла тела девушки, пронзила его насквозь, листы рисунков, которые она ранее сжимала в тоненьких ручках, рассыпались по крыше. И уже обессиленное тело упало под ноги шокированного Дофламинго. — Доффи… — тихо произнесла она, выплевывая кровь. — Тшш, не разговаривай, — говорил он, судорожно пытаясь сшить нитями разорванные внутренние органы своей малышки, но он катастрофически не успевал. — Я здесь, мой ягненок… я здесь.... Все будет хорошо, — шептал он, хотя и сам не верил в эти слова. — Жив… — ее глаза медленно затухали, но на губах все продолжала играть ее нежная, всепонимающая и всепрощающая улыбка, — я… рада. И жизнь окончательно покинула ее тело. С неба сначала упала одна капля, а потом другая, не прошло и десяти секунд, как ливень шквалом сорвался с неба, словно сам мир оплакивал гибель этого чистого и невинного ягненка. Дофламинго в каком-то неверии взглянул на свои руки покрытые кровью любимой девушки и неожиданно даже для него из глаз полились слезы, последний раз он так рыдал, когда умерла мать, и даже тогда не было той разрывающей пустоты в груди, которая черной дырой расползалась по внутренностям, уничтожая его изнутри. Звериный рык разнесся над островом, а потом он как безумный засмеялся, но слезы все продолжали течь. Это было безумием и теперь все это понимали, что больше в этом существе не осталось ничего от человека, а особенно остро это почувствовали накама Шичибукая, видевшие все, что происходило на крыше. Луффи и Ло тоже стояли как громом пораженные, особенно пришибленным выглядел Трафальгар. Глупый мальчишка никогда не видел у этого монстра слез, даже когда он убивал брата и отца, у него не дрогнула рука, и вот сейчас из-за смерти какой-то девчонки этот беспощадный убийца рыдал. Это шокировало, и не давало ему напасть на Джокера, воспользовавшись его слабостью. А когда уже бывший Шичибукай опустил голову, он испытал еще больший шок, увидев на листках бумаги, что рассыпались по крыше, рисунки и не просто рисунки, а на каждом из листков бумаги был запечатлен Дофламинго, жестокий и беспощадный убийца, что с картины нежно кому-то улыбался. Тут было масса рисунков: где Джокер улыбался; смешливо показывал язык; смеялся по-настоящему, а не фальшиво как это было всегда; нежно и заботливо протягивал руку. Были совсем интимные рисунки, где Минго был без одежды. И множество-множество небольших набросков. — Я мог бы простить вам многое, — от этого безжизненного голоса прошлась дрожь по позвоночнику у каждого, кто услышал этот голос. — Я мог бы простить вам разрушение фабрики, или даже освобождение игрушек, но я никогда не прощу того, что вы открыли золотую клетку моему нежному ягненку. — … — оба парня нервно сглотнули. — Фу-фу-фу-ха-ха-ха! — как-то надрывно и сумасшедше засмеялся мужчина. — Какая ирония, вместо того, чтобы сбежать от такого монстра как я, когда только дверцы ее клетки открыли, она прибежала ко мне и умерла вместо меня, фу-фу. Правду ее называли агнцем, мой глупый жертвенный ягненок… Дофламинго присел на колени перед телом девушки и нежно убрал намокшие пшеничные пряди волос с ее худенького еще более бледного, чем обычно лица. Ласково обвел ладонью знакомый до каждой черточки контур лица, наклонился и с невероятной болью и любовью поцеловал ее в лоб. — Если хотите жить — уходите, я сниму клетку, без моего ягненка больше эта битва и эта страна не имеют никакого значения для меня, — он поднялся и подхватил на руки такое привычно легкое тело девушки и направился в неизвестную ни для кого сторону. — Требол, собери ее рисунки и принеси их мне. Как-то неожиданно Донкихот Дофламинго постарел в один миг лет на десять, вечно растянутые в улыбке губы были скорбно опущены. Клетка, ранее накрывающая остров, развеялась, как будто ее и не было, только располосованные дома говорили о том, что совсем недавно происходило на этом острове. Джокер медленно удалялся в только ему известное направление. И никто не смел, остановить этого скорбно сгорбившегося человека, на чьих руках покоилось тело его малышки, и если бы не неестественная бледность и кровь, скопившаяся в уголках губ, могло бы показаться, что она просто заснула и скоро проснется. Но она больше не откроет свои ореховые как у ягненка глаза; не улыбнется так нежно и солнечно, как умеет только она; не скажет: «С возвращением, Доффи»; не поцелует, страшно смущаясь; не вздернет упрямо подбородок и не засопит как обиженный ежик, когда он захочет подсмотреть, что она там рисует; и больше не сядет в белой беседке посреди сада и не нарисует его еще раз. Это осознание каменной плитой упало на его плечи, разорвало его сердце на куски и оставило от души одни ошметки. И только сейчас он понял, что эти два года были лучшими в его жизни, и что ни какие блага больше ему не вернут его маленького нежного жертвенного ягненка, и никакая месть не принесет того тепла и удовлетворения на душе, что одна только ее теплая, счастливая улыбка. Он отнес ее на Грин Бит, где вырыл ей могилу, и до последнего его руки не разжимались, чтобы положить ее такую яркую и нежную в эту холодную могилу. Он и сам не знал, сколько просидел перед ямой, сжимая в последних объятьях хрупкое мертвое тело, но все же его пальцы разжались и он положил ее в землю, а сверху поставил огромный белый булыжник. С помощью своих способностей он сделал из камня прекрасный памятник — ажурную клетку, в которой сидела она, свесив ножки, и она так ему привычно улыбалась своей доброй и нежной улыбкой, которая застыла навеки в камне. Внизу же камня легла строка: «Золотая клетка для агнца». Он постоял еще около часа, вглядываясь в застывшие на камне любимые черты лица, после чего вернулся на Дрез Роуз, забрал из рук Треболда рисунки и добровольно сдался Адмиралу Иссе, попросив лишь об одном, чтобы он сохранил эти картинки и в Импел Дауне ему их отдали. Уже спустя трое суток, когда его перевозили, закованного цепями из кайросеки, на боевом корабле к его новому пристанищу — Импел Даун, к нему на «аудиенцию» пришла Вице-Адмирал Цуру, и села на стул перед камерой, отпустив других Дозорных. — Глупый ты мальчишка, зачем же ты вообще затеял всю эту резню, раз потом просто сдался? — спросила его пожилая женщина. — Неужели ты ее так любил, что отступился от всего, чего так долго добивался? — Фу-фу, она была уже как два года моей зависимостью, наркотиком, моим нежным ласковым ягненком, — казалось, он привычно смеялся, но что-то было такое в его голосе, что говорило об его утрате. — Она мой воздух… разве способен человек жить без воздуха? — Да, ты прав… — У меня будет лишь одна просьба — в Импел Дауне, отдайте мне ее картины. — И ты не попросишь смерти? — Фу-фу, я вряд ли попаду туда же куда и мой ягненок…