мусор

— Какие у тебя планы? — Планы? — Что будешь делать после выпуска? — Я не знаю. — Тогда предоставь это мне. Юнги проснулся из-за того, что кто-то стучал в дверь. Юнги в прямом смысле не чувствовал ног, потому что уснул, поджав их. Узкий диван не располагал к отдыху. Плед давно упал на пол. Неудобная подушка, неудобные пальцы, неудобная шея, неудобные джинсы. Юнги протирал глаза, вслушиваясь. В дверь всё ещё стучали. Не настойчиво, но терпеливо. Юнги прикрывал глаза, потому что заранее знал, кто там. Чимин, этот холеный парень в брючном костюме и шелковой рубашке, проходил, не снимая на пороге обуви. — Отец просил, чтоб теперь ты не приносил газеты. На кухне всё ещё холодно, стекло в раме всё ещё треснувшее. Чимин подходит к нему, руки — в карманах, снаружи ждёт машина с личным шофёром. — У тебя здесь так красиво, Юнги-я. Я бы хотел жить здесь. — Я не продам. — Я знаю. Чимин вздыхал, поворачиваясь к нему лицом. Скучающим взглядом оценивал его внешний вид. У Юнги ныли пальцы и коленки — к дождю. Он ногой запихивал грязную рубашку под стол, отводя взгляд. — Всё так плачевно, и это-то столько лет спустя, — Чимин качал головой. Юнги притворялся, что — Зачем ты пришёл? — Я хотел тебя увидеть. — Я не верю. — Но это правда. Река за окном бурлила. Подступал вечер, и Юнги предполагал, что время близится к восьми. Юнги смотрел на воду, и она, река эта, явно впадала в море, потому что больше ей впадать некуда, но он ни разу не был там. Хосок обещал показать как-нибудь. — В конце концов, это ведь здесь у нас эпицентр блюза и поэзии. — Я давно ничего не слушаю, — Юнги подался вслед за направившимся в гостиную Чимином. Чимин резко затормозил, разворачиваясь и шепча, находясь слишком близко: — Врунишка. Проходил в гостиную. Юнги захлёстывала горькая и бессильная злоба. Юнги поджимал губы и падал на диван. Чимин лез в мини-бар, доставал вино и бокалы. Ставил на столик, ловко откупоривал бутылку. — Ставь. Чимин предпочитал семидесятые. Юнги доставал пластинку с закрытыми глазами, опускал её, опускал иглу, садясь обратно и не смея даже прикоснуться к лежащему на полу пледу. Мышечный тремор не укрывался от глаз Чимина. — Пей. — Я не буду. Алкоголь — яд. Чимин ухмылялся, пальцами пододвигал бокал за ножку к самому краю. Юнги смотрел ему в глаза, невольно горбясь. — Я куда хуже. Чимин оставлял бокал, и тот почти падал, и Юнги рефлекторно подхватывал, опасливо смотрел на Чимина. Тот откидывался в кресле, глядя на него с ленивой заинтересованностью, подносил свой к губам, делал глоток. Откидывал голову. Юнги осушал залпом и даже не морщился. Красное, белое, полусухое, сухое, сладкое — любое. — А это, между прочим, карбене-совиньон девяносто третьего года. — Я не ценитель, ты же прекрасно знаешь. Чимин усмехался. Голос Юнги звучал хрипловато и глухо. — Отец просил, чтоб теперь ты не приносил газеты. — Потому что я слишком много знаю о тебе? — Потому что ты не меняешься. Чимин делал глоток, слушал музыку. Постукивал пальцем по подлокотнику в такт. За окнами бурлила река и ветер рвал иссохшие клумбы у дома. Шофёр дремал. С Чимина кожура слезала слой за слоем. — Потому что тебе двадцать пять, а видок такой, словно шестнадцать. Всё ещё. — Может, твой отец думает, что это я убил Бинни? — А кто сказал, что она была девственницей? Юнги невольно хмыкнул. Чимин, помолчав, рассмеялся. Тяжело вздохнул. Пластинка, потрескивая, умолкла. — Я скучаю. — Да, я — Нет, — прерывал Чимин. — Я скучаю по тебе. По тем временам, когда мы могли сидеть с тобой вместе вот так. То есть, естественно, не так, но, — Чимин пожимал плечами, допивая. — Я не могу быть здесь дольше. Если отец узнает… — Иди, — Юнги кивал. Чимин, не снимавший обуви, забирал бутылку с собой. — Отдам её какой-нибудь красотке по пути домой. У самого выхода Чимин вдруг добавил: — Знаешь, не принимай слова о Бинни всерьёз. Я не знаю, была ли она девственницей. Не думаю, что у неё были парни помимо него. — М, — Юнги кивал. Вино теплом разливалось по телу. — Мы никогда не называем вещи своими именами, Мин Юнги. Это странно? — До тех пор, пока мы знаем, о чём идёт речь, не думаю. — Вот и хорошо. И, когда закрывалась за ним дверь: — Вот и хорошо. Юнги отходил на несколько шагов назад, бросал взгляд на календарь, с которого срывал цифры каждый день, выбрасывая их в прямо там же стоящий мусор. Ах, ну да. Пятница.