мусор

— Разве тебе не нужно в школу? — Ничего не случится, если я пропущу один день. Я приехал сюда на велосипеде, так что могу помочь тебе сегодня. — Кто сказал, что я на работу? Чонгук растерялся. Юнги пил чай, поджимая пальцы ног. Дождь не стихал всю ночь, и теперь на улице было мокро и грязно. Река за окном разлилась, отдаляя от леса их ещё больше. — Думаешь, я весь день катаюсь, потому что у нас так много писем? Не забывай, какое у нас здесь население, Чонгук. Постоянны только письма госпоже Ван, газеты мэру и рекламные листовки. — Но что ты тогда Юнги хмыкнул в свою чашку. Чонгук опустил взгляд в тарелку. Постная яичница не радовала глаз, но Юнги дома еду обычно не хранил, да и готовил плохо. — Лучше всё-таки едь в школу. Не пропускай занятий. Ты будущий шеф полиции, так что должен подавать пример. Юнги усаживался на велосипед и мощно отталкивался. Колёса тонули в грязи, но он упёрто крутил педали, выезжая на более-менее ровную дорогу, низ джинсов и кеды были безнадёжно заляпаны, грязь въедалась, ветер дул в лицо, Юнги мчался, хватал ртом воздух. Давно утерянное чувство возвращалось к нему, он ощущал себя невидимым, несуществующим, ничем не обязанным. Чонгук лежал на душе тяжелым бременем. Юнги устал его отталкивать, но понимал, что, стоит прекратить, и Чонгук прилипнет, уцепится, и было страшно. — Хён, уроки закончились, можно мне с тобой? Юнги чувствовал, что Чонгук кривит душой (врёт врёт врёт), но мог только махнуть рукой. Чонгук крутил педали отчаянно быстро, но к Юнги не приближался, не мог угнаться. Был ли там Юнги вообще? Чонгук помнил достаточно много, на Юнги не обижался, улыбался (улыбался улыбался улыбался), потому что Намджун был прав — Юнги всё ещё шестнадцать. Юнги застрял. — Ты не поведёшь меня туда, где любишь бывать сам, да? — Посмотрим. Чонгук хотел, чтобы Юнги мог ему довериться. По крайней мере это было одной из причин. — Ты больше не одинок. Чимин констатировал, вертя в руках стакан с виски. Юнги сидел напротив, чуть опустив голову и зажав запястья коленями. — Как ощущения? Чимин хмыкал, переводя взгляд на Юнги. Он то ли злорадствовал, то ли был доволен. Доволен он, впрочем, теперь был всегда. — В конце концов, Хосока больше нет, так что — Заткнись. — Что? Юнги сжал руки в кулаки, продолжая сидеть чуть сгорбленно. Чимин склонил голову на бок. — Что ты сказал? Повтори. — Я сказал тебе заткнуться, — резко. Чимин опешил. — Ты помнишь, с кем говоришь? Он поставил стакан на столик. Был сильно напряжен и, кажется, возмущен. — Я тебе лицо пастой вымазывал, когда ты у меня ночевал. Ты у меня блевал после своего пятнадцатилетия, потому что намесил соджу и коньяк. Только я, кстати, знаю, почему ты так сделал. Хосок тебя после того, как отец побил, всегда ко мне тащил. Так что да, Чимин. Я знаю, с кем разговариваю. — Ты помнишь, сколько лет прошло? Юнги молчал. Чимин хмыкнул, поднимаясь. Ушёл, ничего не говоря. На столе осталась бутылка и стакан. Юнги, их не трогая, лёг спать. Ничего не меняется, Юнги тормозит у фонаря и долго смотрит вверх, а потом на фото, номер оторван. Семья его давно уехала. Звонить некуда. О нём все забыли. Все, но не Юнги.