Нежность роз

Кто живет борьбою с врагом, тот заинтересован в том, чтобы враг сохранил жизнь. Ф. Ницше

Чтобы его тайна не стала общественным достоянием, Сальери уволил почти всех своих слуг и щедро приплачивал за молчание дворецкому и Мари — девушке, что исполняла роль сиделки для юного композитора. Мужчина с улыбкой вспоминал день, когда представил Вольфгангу эту милую, хрупкую девушку. Она не первый год работала у Антонио и в некоторых случаях была просто незаменима: девушка умела шить и стирать, частенько помогала кухарке с готовкой. А самое главное - она никогда не задавала лишних вопросов и не верила различным сплетням. Единственной страстью служанки были книги. Поэзия, если точнее. Капельмейстер не раз замечал, как Мари, утомившись от повседневных забот, устраивалась на кухне напротив большого кирпичного камина с книгой на коленях. В один из таких вечеров Антонио позвал девушку в свою комнату, где на кровати, в компании целой кучи больших мягких подушек, лежал юный маэстро. Взгляд Вольфганга сразу же стал заинтересованным, и композитор приподнялся на локтях. На губах его заиграла слабая улыбка. Антонио тоже улыбнулся, подумав, что, если бы сейчас Вольфганг не был тяжело болен, он давно бы вертелся около Мари, одаривая её комплиментами и поцелуями. — Добрый вечер, герр Моцарт. Позвольте представить вам Мари, — сказал Антонио. — С этого дня она будет присматривать за вами. — Здравствуйте, — тихо сказала Мари и сделала книксен, чувствуя себя неловко под блестящим взглядом Вольфганга. — О, добрый вечер! — оживился Амадей, переводя взгляд с Сальери на девушку. — Очень рад нашему знакомству. — Думаю, вы поладите. Оставляю его на вас, Мари, — Антонио привычно поклонился, заведя руку за спину, и покинул комнату. Девушка оказалась отличной сиделкой для Вольфганга. Она поправляла ему подушки и одеяло, следила за тем, чтобы парень пил лекарство вовремя и в нужных пропорциях и даже тихо мурлыкала Амадею колыбельные, когда тот мирно дремал, после того как его щедро напоили лекарствами. Через некоторое время Вольфганг стал спать меньше, вид его больше не был сильно усталым, а под глазами исчезли темные круги, которые возникли от постоянного недосыпа. Он все еще был слаб и бледен, но, по крайней мере, его больше не лихорадило, и температура почти не повышалась. Тогда, по указу Антонио, Мари начала готовить наваристый куриный бульон и кормить им Моцарта, так как тяжелая пища ему была пока что вредна. Маэстро поначалу отказывался от бульона, поставив девушке условие: до тех пор, пока она его не поцелует, он не съест ни капли. Узнав об этом, капельмейстер зашел к Амадею во время обеда и пригрозил, что, если юноша не будет соблюдать приличия, Сальери сам его «поцелует», и это запомнится Моцарту на всю жизнь. После этого предупреждения Вольфганг перестал валять дурака и стал вести себя прилично во время трапезы. В один из прекрасных дней Мари тихо зашла во временную комнату Сальери и сообщила «радостную» весть о том, что её сестра выходит замуж, и девушка должна на несколько дней уехать, дабы помочь родителям с подготовкой к сему торжеству. Мужчина поскрипел зубами, но после недолгих уговоров все-таки отпустил Мари, щедро заплатив ей за работу. Антонио знал, что девушка умеет держать язык за зубами, поэтому беспокоило его только то, что за такой короткий срок он не сможет найти ей достойную замену. Что же, сейчас в императорском театре не планировались какие-либо грандиозные оперы, и у него было достаточно свободного времени, чтобы лично присмотреть за Амадеем. — Герр Сальери! — с непонятным восторгом встретил его Моцарт, приподнимаясь на кровати. Чтобы избежать какого-либо панибратства, мужчина завел одну руку за спину и чуть склонился в шутливом поклоне перед юношей. Антонио как всегда был безупречно одет, только чувствовал, что немного перестарался - воротничок его рубашки, застегнутый на все пуговицы, слегка душил. — Вижу, вам стало намного лучше, маэстро. — Только благодаря вам, — Моцарт потер сонные глаза и с удивлением обнаружил, что нигде не видно девушки, которая день и ночь дежурила у постели больного музыканта. — А Мари?.. — Ей нужно было уехать на несколько дней, — с этими словами мужчина подошел к прикроватной тумбочке, на которой находились флаконы с лекарствами, — поэтому некоторое время я буду заботиться о вас. — О, вот как, — в голосе юноши послышалось легкое разочарование, и Вольфганг сел на кровати, поправляя подушки. Антонио взял ложку и пузырек с лекарством, затем подошел к Моцарту и протянул их ему. Амадей отвинтил крышку у флакона и привычно выпил микстуру, прикрыв глаза. После он любопытством посмотрел на капельмейстера - даже дома тот ходил так, будто собирался на бал, не меньше. Убедившись, что Вольфганг выпил все, Сальери поставил лекарство на место и, не говоря ни слова, опустил прохладную ладонь на лоб молодого музыканта. Тот чуть подался вперед и выжидающе посмотрел на мужчину. — Температуры нет. Вы, быть может, голодны? — негромко спросил Антонио и, после того как юноша отрицательно помотал головой, добавил: — Хорошо. Есть еще что-нибудь, что я могу сделать для вас? Амадей задумался на несколько секунд, затем кивнул в сторону тумбочки, на которой стояли пузырьки с лекарствами. — Мари натирала мою грудь разогревающим маслом. Она говорит, что это помогает против простуды. Если вас не затруднит… Сальери перевел взгляд на флаконы и, прочитав на них бумажные этикетки с неровным почерком доктора Боска, взял в руки один из пузырьков. Мужчина опустился на самый край кровати и откупорил стеклянную бутылочку. В комнате почти сразу же почувствовалась смесь запахов мяты и перца. Вольфганг лег на спину и стянул одеяло со своей груди, затем снял свободную фланелевую рубашку, насмешливо глядя на мужчину, который старательно отводил взгляд. Чтобы не смущать капельмейстера, юноша откинул голову на подушку и закрыл глаза. Антонио заправил манжеты своей рубашки под рукава камзола, дабы не испачкать их, и вылил немного масла в руку. Растерев его, он, мельком взглянув на спокойное лицо Моцарта, опустил теплые ладони на его грудь. Сальери не знал, как это делала Мари, поэтому хотел поскорее закончить. Но, как назло, руки его словно жили отдельной жизнью: они медленно скользили по нежной коже юноши, кончики пальцев ласково двигались по выступающим ключицам и груди Амадея, даря тому очень приятные ощущения. Юноша даже старался не дышать, думая только о том, какие же нежные руки скользят по его телу. Видя, как губы Амадея расползаются в довольную улыбку, мужчина сам невольно усмехнулся и случайно задел кончиками пальцев его соски. От этого прикосновения у юноши по всему телу пробежались мурашки, и он резко открыл глаза. Поймав взгляд склонившегося над ним Сальери, Вольфганг не спеша приподнялся на локтях. Антонио же наоборот качнулся назад, убирая руки. — Еще и спину нужно, — проговорил Амадей отчего-то дрогнувшим голосом. Он перевернулся на живот и прижался щекой к подушке, закрыв глаза и чувствуя, как по груди расползается привычное тепло. Но только ли от разогревающего масла? Антонио взял пузырек с маслом и, придвинувшись к юноше ближе, поднял флакон над его спиной. Немного наклонив пузырек, он стал наблюдать, как жидкость медленно начинает выливаться на бледную кожу Амадея. Несколько капель попали на выступающие позвонки Вольфганга и скользнули вниз на его талию. Чтобы не испачкать маслом постельное белье, мужчина отставил флакон на тумбочку и опустил ладони на талию Моцарта. Почувствовав влажные капельки масла, так и не успевшие упасть на простынь, Сальери провел ладонями вверх по талии юноши и свел руки вместе на его пояснице, размазывая разогревающий состав. Затем не спеша огладил маслянистыми ладонями его спину и лопатки, втирая масло. Шелковистая кожа Амадея немного порозовела от этих движений. — Спасибо, герр Сальери. Из вас получилась бы отличная сиделка, — тихо посмеиваясь, пробормотал Моцарт. Повинуясь какому-то странному порыву, Антонио положил горячие ладони на плечи Вольфганга и сильно сжал его мышцы рядом с шеей, где находились болевые точки. Моцарт, до этого времени тихо сопевший в подушку, зажмурился и резко выдохнул от болезненного и в то же время приятного ощущения. Мужчина наклонился к его уху и тихо спросил, едва сдерживая так внезапно охватившую его злость: — Хватит, я думаю? Не дожидаясь ответа, капельмейстер поднялся с кровати и достал из кармана платок. Он старательно стирал масло со своих пальцев, а когда закончил, искоса посмотрел на юношу в кровати. Тот наблюдал за Сальери, все так же прижимаясь щекой к подушке. Этот взгляд нервировал Антонио, но он старался не подавать виду. Мужчина придвинул колокольчик, стоящий на тумбочке, ближе к Моцарту. — Если что, звоните в него. И развернулся, чтобы выйти из комнаты. Вдруг он услышал негромкий звон. Сальери обернулся к Амадею, который уже держал в руке колокольчик и хитро улыбался. — Поправите одеяло? — спросил его Вольфганг, как ни в чем не бывало. — Плечи мерзнут. — О, с удовольствием. Антонио взялся за края одеяла и накрыл им наглеца с головой. Удовлетворенно хмыкнув, Сальери направился к выходу, но не тут-то было. Из-под одеяла опять раздался тихий звон и приглушенный смех. — А теперь мне нечем дышать, герр Сальери! Мужчина негромко рассмеялся в ответ и откинул край одеяла, глядя на взъерошенного музыканта. — А так? — В самый раз. А теперь, с вашего позволения, Сальери, я отдохну, — юноша закрыл глаза, все еще сжимая в руке колокольчик.