Нежность роз

Вместе тесно, а порознь пресно. Поговорка

Вольфганг расположился в ванне и с блаженной улыбкой наслаждался теплом горячей воды. Розовое масло, которое было добавлено в воду, окрасило ее в едва заметный розоватый цвет, но аромата роз Моцарт не чувствовал. Юноша откинул голову на бортик ванной и посмотрел на потолок, под которым клубились пары, а затем закрыл глаза, дыша полной грудью. Розы преследовали музыканта всю его жизнь: красные - как символ любви и страсти, что порождала его музыка, белые – как чистота и вечное вдохновение, желтые розы служили для парня символом скорби и утраты. После блистательных выступлений ему дарили сотни роз, как символ признания его таланта. Частенько, когда он проводил бессонные ночи за написанием новых произведений, на столе Амадея стоял букет из этих цветов, и их запах так запомнился юноше, что он практически всегда чувствовал легкий сладковатый аромат. Но настал однажды момент, когда вся его жизнь изменилась. Смерть матери. Тогда, после стольких лет счастья, его покинули все: Алоизия, отец, даже сестра отдалилась от него. Он остался совершенно один в этом мире, даже его несомненный талант, казалось, угасал. Юноша потерял интерес ко всему, словно с этим покровительствовавшим ему ароматом цветов он потерял веру в себя и в людей. Каждый раз, когда Вольфганг старался обрести признание публики, то вновь и вновь мечтал ощутить этот волнительный запах роз, который доказал бы ему, что он поступает правильно, что судьба благоволит к нему. Только что бы он ни делал, все было лишено смысла, былое вдохновенье не возвращалось. Но однажды это случилось. — Моцарт, герр Розенберг и я пришли сюда, дабы узнать, как продвигается работа над оперой, что заказал у вас император, — этот спокойный строгий голос словно вырвал юношу из суматохи, которая творилась вокруг него. Вольфганг был возмущен тем, что кто-то будет судить его работу, поэтому он незамедлительно подошел к обидчику и выпалил, что никто не может критиковать его произведение, не услышав ни одной ноты. Но, когда Амадей сказал это, он застыл на месте, словно громом пораженный. Никто, конечно, не обратил на это внимание, однако сам Вольфганг смотрел на незнакомца, который стоял перед ним, скрестив руки, и глядел на него с неприязнью. На его груди была брошь - черная роза - несомненно, дорогая и восхитительно красивая, с синим сапфиром в центре. Вольфганг поднял на незнакомца обиженный взгляд и был поражен второй раз за этот вечер - до него донесся прекрасный тонкий почти позабытый аромат роз. Юноша понял, что этот человек принес с собой нечто большее, чем вражду и соперничество, он принес ему былое вдохновение и веру в себя. Вольфганг поставил перед собой цель - стать лучшим музыкантом не только в Вене, но и во всей Европе. И восхитительный запах роз теперь сопровождал Моцарта всюду, как и его вдохновение. — Моцарт, — этот голос заставил Амадея открыть глаза и возвратиться к реальности, — опять вы здесь. — Я ждал вас, герр. Юноша скользнул взглядом по черной розе на жабо капельмейстера и улыбнулся, наблюдая, как Антонио обходит ванну. Когда Сальери подошел к нему сзади и нежно обнял юношу за плечи, Вольфганг закрыл глаза, почувствовав привычный цветочный аромат. В комнате было тихо и спокойно, и музыканты упивались этим моментом близости. Амадей откинул голову на плечо итальянца и вытянул вперед руку, которую незамедлительно накрыла ладонь мужчины, она скользнула от плеча парня вниз, огладила локоть, хрупкое запястье, и капельмейстер переплел свои пальцы с пальцами Моцарта. Вольфганг улыбнулся и прижал их ладони к своей груди, где спокойно билось сердце. Когда мягкие губы Антонио ласково прижались к шее юноши, Амадей поднял из воды вторую руку и опустил её на затылок музыканта, чтобы он не отстранялся. Проложив дорожку нежными мягкими поцелуями к уху Моцарта, мужчина провел кончиком языка по чувствительной коже и зарылся носом в волосах юноши. — Вольфи, — прошептал Антонио, закрыв глаза, и прижал его к себе сильнее, — мне так одиноко… Вернись ко мне. От этих слов у Амадея по всему телу пробежали мурашки, и он открыл глаза, оборачиваясь к музыканту. Все еще находясь в теплых объятиях мужчины, он притянул его лицо к себе за подбородок и облизнул свои губы, чувствуя ровное дыхание Сальери. — Антонио… Вдруг его плечи сжали чьи-то цепкие пальцы и с силой тряхнули. Амадей широко распахнул глаза, осматриваясь и не понимая, кто так грубо вырвал его из сладких сновидений. В темной скудно обставленной комнате он узнал их с Констанцией спальню, а той, что разбудила его, несомненно, была жена. — Ты стонал во сне и звал кого-то, — обиженно, чуть ли не плача сказала девушка, отодвигаясь от него. - Кто она? Ты больше не любишь меня, Вольфганг? — Констанция, — с этими словами Амадей прижал ладонь к своей шее, где, казалось, все еще ощущались прикосновения губ капельмейстера, - конечно же, люблю. Это просто дурной сон. — Этот «просто дурной сон» тебе снится каждую ночь, с тех пор как ты вернулся домой, Вольфганг! Я не понимаю, что происходит с тобой. — Погоди, ты чувствуешь? Пахнет розами… — Какие розы, Вольфганг?! У нас еле хватает денег на еду, а ты говоришь про какие-то цветы, — горько заметила девушка и снова легла в постель, отворачиваясь от него. — Если так будет продолжаться, мы будем вынуждены просить милостыню на улице, а ты - «розы, розы»! Ложись спать. Вольфганг покачал головой и тоже лег. Он решил, что завтра же примется за оперу, которая оплатит его долг Сальери. — Опера будет состоять из трех актов. Первый акт перед вами, — с этими словами Вольфганг рассеянно посмотрел на капельмейстера, который молча изучал партитуру. — «Так поступают все женщины», — проговорил Сальери и положил бумаги на фортепиано, что стояло в гостиной. — Когда-то я должен был заниматься этой оперой. Но, как только я приступил к ней, то понял, что не хочу. Слишком много в ней чувств. Все крутится только вокруг любви и человеческих страстей… В общем, я отказался. Почему вы выбрали именно её? — По этой же самой причине, герр Сальери, — с этими словами Амадей рассмеялся и вышел в центр огромной комнаты. — Опера начнется с танцев. — Балет, я полагаю? — мужчина нахмурился и, взяв в руки перо, склонился над нотными листами, что-то черкая в них. — Что вы делаете?! Возмущению Вольфганга не было предела. По его мнению, партитура была идеальной, хотя, как всегда, сложной, но чтобы вот так открыто исправлять его работу - этого Амадей не мог видеть. Он подошел к мужчине и выхватил из его рук перо, затем недовольно фыркая и отступая. Антонио медленно поднял на него взгляд, размазывая по пальцам чернила, что остались после того, как кончик пера скользнул по пальцам. — Я имею полное право вносить изменения в мою оперу, герр Моцарт. И все, что меня не устраивает, будет исправлено, — проговорил он и протянул руку к юноше. — Верните перо и прекращайте вести себя как ребенок. — Вы не имеете никакого права вносить изменения в мою оперу, потому что тогда она будет звучать совсем по-другому. Моцарт встал, опустив ладони на бедра и подбочениваясь. Вызов в его глазах и хитрая усмешка на губах вызвала жуткое недовольство у капельмейстера, и он прищурился, медленно подходя к молодому маэстро. Амадей протянул ему перо, все еще улыбаясь, а когда Сальери поднял руку, юноша отдернул его назад и рассмеялся. — Вы должны понять, что после того, как вы принесли мне партитуру, она больше не принадлежит вам, — Антонио сделал еще одну безуспешную попытку отобрать перо у Вольфганга и громко хмыкнул. — Отдайте немедленно! — Даже когда у вас будет полная опера, вы ничего не будете исправлять. — Такого условия не было, — усмехнулся итальянец и с силой прижал Моцарта к стене, чтобы тот не увильнул, — нужно было обговорить это заранее, герр. Вольфганг, загнанный в угол, невольно сглотнул, сжимая в руке перо. Он посмотрел в глаза мужчине, и ему вспомнились его слова в том странном сне: «Мне так одиноко…». Как и тогда, в темных глазах Антонио читалась бесконечная печаль. Пожалуй, привычная капелька злости там все же присутствовала. — Тогда, — несмело ответил юноша и поднял руку с пером, — вы должны советоваться со мной, прежде чем исправить что-то. Только так. Сальери усмехнулся и легко склонил голову вбок, раздумывая над этим заявлением. Хотя он уже заранее согласился с ним, задумчивость позволяла ему еще немного побыть с молодым маэстро в такой близости, так что чувствовалось беспокойное биение его сердца. Когда кончик пера скользнул по губам и подбородку мужчины, капельмейстер снова поднял взгляд на Вольфганга, который довольно улыбался и невесомо касался его перышком. Сальери забрал перо и отстранился от него, покачав головой. — Хорошо. Значит, сначала — танцы? — Да, — Амадей перевел дух и снова вышел на середину комнаты, — сначала выходит Дорабелла со своим возлюбленным, чью верность она восхваляет. Сальери усмехнулся и пошел к музыкальному инструменту, на пюпитре которого стояли нотные листы с началом оперы, но по пути был схвачен Вольфгангом, который глумливо хихикнул и легко поклонился, будто бы приглашая Антонио на танец. Капельмейстер негромко хмыкнул и поклонился в ответ, принимая его приглашение, затем подал ему руку. Вольфганг взялся за его ладонь и, когда мужчина почти невесомо прижался губами к его пальцам, отчего-то смутился, наблюдая за этим. — Затем, — дрогнувшим голосом продолжил Вольфганг, сделал шаг к мужчине, почувствовав его ладонь на своей талии и опуская свободную руку на его плечо, — Фьордилиджи со своим возлюбленным. — И за ними наблюдает хитрый старик Дон Альфонсо, который не верит в верность девушек, — подхватил мужчина, медленно ведя в танце и глядя в глаза юноше. — Поэтому, чтобы проверить их… — Амадей перешел почти на шепот. — Он подговаривает юношей испытать, так ли чиста любовь девушек к ним, — так же тихо продолжил Антонио, пальцами поглаживая талию Вольфганга. — Молодые люди верят в то, что Дорабелла и Фьордилиджи верны только им и никогда не предадут, поэтому старику их пришлось долго уговаривать, — Моцарт медленно обвил рукой шею итальянца в танце. — Но, в конечном итоге, они соглашаются и надевают военную форму, потому что их будто бы должны скоро забрать на войну — именно такой спектакль им предложил разыграть старик перед девушками, — мужчина теснее прижал к себе Вольфганга, почти не дыша. — В заключительной сцене первого акта девушки со слезами на глазах прощаются с любимыми, и тогда… — Амадей уже не отрываясь глядел в глаза капельмейстера, зная, что тот чувствует сейчас абсолютно то же самое, что и он. — Дон Альфонсо, довольный своей проделкой, наблюдает за ними, дабы продолжить свою авантюру, — с этими словами Антонио остановился, не торопясь выпускать австрийца из объятий. — Конец первого акта. Вольфганг медленно обнял капельмейстера второй рукой и прижался к нему, закрыв глаза. Антонио улыбнулся и прильнул щекой к его виску, медленно закрыв глаза и шумно вздохнув. Он крепко обнял юношу и стал поглаживать его по плечам и спине. — Я скучал по вам, герр Сальери, — негромко сказал Амадей и прижался щекой к его груди, счастливо улыбаясь. — И я, Вольфганг. И я, — еле слышно шепнул Антонио и стал гладить юношу по волосам. — Мне нужно идти, — неуверенно сказал Амадей и поднял на него взгляд, почувствовав, что еще немного, и произойдет что-то непоправимое. — Тогда возьмите это, — с этими словами капельмейстер вытащил из кармана своего камзола небольшой, но увесистый мешочек с монетами, — плата за первый акт. Вольфганг опустил глаза и нехотя разомкнул руки, что все еще обвивали шею музыканта. Не говоря ни слова, он забрал деньги и отправился домой.