Нежность роз

О, женщины! Коварство - ваше имя. Шекспир

— Я не понимаю, что происходит с Вольфгангом, мама, — тихо произнесла Констанция, опустив взгляд. — Он будто стал совсем другим человеком. Постоянно сидит за своими нотами и мечтает о чем-то, а обо мне совсем забыл. Будто меня не существует. Мой муж променял меня на какую-то другую женщину, она даже грезится ему во снах. Он зовет её, кажется, Анатолия. В ней одной Вольфи видит бесконечное вдохновение, а если посмотрит на меня — его взгляд тут же гаснет. Вдова Вебер разлила чай по чашкам и устало опустилась за стол, рядом с дочерью. В последнее время дела у фрау Моцарт совсем не клеились. Сначала эта пропажа гениального маэстро, а затем, когда его уже считали мертвым, его возвращение. Теперь еще эта «Анатолия»! — Может быть, тебе кажется, милая? Что Вольфганг говорил о своем отсутствии? — Ничего. Говорит только, что побывал в совершенно другом мире и там все настолько прекрасно, что у него теперь одна музыка и бесконечное вдохновение на уме. Говорит, что любит меня, а по ночам, во сне, тихо зовет её, — Станци негромко всхлипнула и отодвинула чашку с горячим чаем подальше. Пожилая женщина лишь хитро улыбнулась и погладила дочку по щеке. Моцарт всегда был дамским угодником, но поймать в ловушку смогла только её драгоценная Констанция. А раз она смогла «поймать», то матушка поможет ей его удержать. — Твой отец тоже вился за каждой юбкой в Вене, но знаешь, как я навсегда приручила его к себе? — вкрадчиво спросила она дочку, и, когда та отрицательно покачала головой, продолжила. — Глупышка моя... Тогда я родила ему очаровательных дочерей! Вам нужен ребенок. — Но мама! — девушка покраснела и подняла смущенный взгляд на мать. — Вольфганг сам еще ребенок. Да и… он больше не прикасается ко мне. — О, моя дорогая, это очень легко исправить, — с этими словами женщина подмигнула Констанции и тяжело поднялась с места. Она подошла к одному из шкафчиков на кухне и открыла дверцу, которая громко скрипнула при этом. Через несколько мгновений вдова Вебер достала оттуда темный флакончик с мутноватой жидкостью и протянула его дочери. — Всего несколько капель в вино и ты в его глазах будешь богиней. Через пару часов Вольфганг уже и думать не сможет ни о какой другой женщине. Ты станешь для него самой желанной и красивой, главное, — добавила она, недовольно глянув на дочь, опасаясь, что та что-нибудь перепутает, — крутись рядом с Амадеем все это время. Лучше всего, дай ему это перед тем, как отправиться в постель. Эта вещица даст ему столько желания, что у тебя будет очень беспокойная ночка. — О, мама, я не могу! — с нескрываемым удивлением произнесла Констанция, но охотно приняла флакончик и крепко сжала его тонкими пальчиками. — Можешь. Вам нужен ребенок, Станци! Это навсегда удержит Вольфганга рядом с тобой. — Хорошо, я сделаю это, — ответила Констанция и тяжело вздохнула. — Спасибо. Девушка не хотела так поступать с мужем, но он сам вынуждал её к этому. Все это время, которое он пропадал, фрау Моцарт не находила себе места. Она жутко переживала за любимого, а злые насмешки придворных над исчезновением Амадея и вовсе заставляли её рыдать по ночам. Она безумно любила Вольфганга, таким, какой он есть: доверчивым, немного ветреным и всегда очень веселым. Но когда маэстро вернулся домой, Станци подумала, что Вольфганга будто кто-то подменил. Он стал задумчивым, все время порывался писать музыку (конечно, это было хорошо — обычно его творения неплохо окупались) и совсем перестал обращать внимания на девушку. Она чувствовала себя служанкой в доме, каждый раз, когда приносила ему скромный ужин в его комнату, где Моцарт проводил свое время в обществе старенького потрепанного клавесина. Вот и сегодня юноша целый день просидел за ним, не выходя из комнаты и сочиняя новые мелодии. Решив, что хватит с неё этой отчужденности, Констанция налила вина в бокал и, по совету матери, добавила туда странную жидкость из флакончика. — Вольфганг? — она робко постучала в дверь и виновато улыбнулась. — Я принесла тебе немного вина. — О, Констанция! Ты должна это услышать! — воскликнул Моцарт, увидев свою жену, и принялся за игру. Пальцы его ловко и быстро забегали по клавишам, извлекая из музыкального инструмента волнительные чарующие звуки. — Это прекрасно, нет — восхитительно! — девушка звонко рассмеялась и захлопала в ладоши. — Очень красиво. Когда Амадей услышал её похвалы, он неожиданно прекратил игру и опустил голову, задумавшись. — Нет. Ты не понимаешь, — тихо шепнул он и поднял взгляд на жену. — Не слышишь. С этими словами он вскочил с места и принялся собирать разбросанные по всей комнате нотные листы. Девушка робко подошла к нему, все еще держа бокал в руках. Она испуганно смотрела, как дорогой ей человек изменился в лице и почти с отвращением смотрел на неё. Музыкант собрал листы и положил их в папку, а затем подошел к жене. — Я должен показать их кое-кому. Он по-настоящему слышит. — Ты уходишь? Сейчас? Но скоро стемнеет и будет поздно, — возразила фрау Моцарт. — Я скоро приду. Только покажу и сразу же вернусь, хорошо? — с этими словами Вольфганг выхватил бокал из рук девушки и, облизнувшись, жадно выпил поданное ему вино. Не говоря больше ни слова, он отстранил Констанцию от двери и кинулся в коридор. Накинув свой старенький плащ юноша бросился вон из дома и помчался во весь дух к единственному человеку, кто слышал не только ноты, но и саму душу в его музыке. Констанция, не сумевшая его остановить, испуганно посмотрела на пустой бокал, что он вручил ей перед тем как сбежать, и сердце девушки тревожно забилось, предчувствуя беду. Сальери спустился по ступенькам вниз и жадно вдохнул свежий воздух. Погода сегодня была морозная, но безветренная и солнечная. На небе не было ни облачка, а солнце, светящее где-то сбоку, дарило свой свет истосковавшимся по лету людям. Когда лучи его падали на снег, то он переливался всеми цветами радуги и искрился, будто это и не снег был вовсе, а алмазная пыль. Мужчина полюбовался некоторое время на такую красоту, а затем плотнее укутался в плащ и надвинул треуголку на самый лоб, отчего и парик его немного съехал вперед. Сегодня Антонио был приглашен в гости к Бетховенам. Младший их сын — Людвиг был учеником Сальери уже на протяжении четырех лет. Антонио взялся обучать талантливого мальчика, несмотря на то, что на тот момент у семьи были некоторые материальные трудности. Впрочем, Сальери всегда уделял внимание таланту своих учеников, нежели богатству их родителей, отчего мужчина получил славу не только талантливого, но и совершенно бескорыстного человека. Задумавшись, мужчина поскользнулся и едва не упал, смешно взмахнув руками. Очевидно, днем было потепление, а вечерние заморозки превратили дорожку перед домом в плотную корку льда. Он тихо выругался и осмотрелся по сторонам — не заметил ли кто этого казуса. — Сальери-и-и! — кто-то звонко окликнул музыканта, и Антонио повернулся на звук. По улице к нему бежал никто иной, как Амадей, в сером потрепанном плаще нараспашку и с папкой, зажатой подмышкой. От колючего мороза щеки у него были румяными, волосы от бега растрепались, и юноша то и дело жадно глотал ртом холодный воздух, пытаясь отдышаться. Когда Вольфганг выбежал на скользкую дорожку, то Сальери встревожился за этого ненормального и крикнул: — Герр Моцарт, осторожнее! Здесь скольз… Закончить фразу он не успел, потому что Вольфганг, поскользнувшись на прочной корке льда, по инерции пролетел вперед и сбил с ног капельмейстера, который инстинктивно выставил руки вперед, чтобы остановить Амадея. Вольфганг приземлился на мягкое — на Антонио, и рассеянно хлопал глазами, в то время как Сальери, которому повезло меньше, откинул голову назад и сухо расхохотался, закрыв лицо ладонью. — Скользко, — закончил он фразу через несколько мгновений, поднимаясь. — Бог мой, герр Сальери, простите! — Вольфганг поспешно вскочил и стал отряхивать капельмейстера с таким усердием, что тот едва устоял на ногах, вновь поскользнувшись. — Успокойтесь, Моцарт, — Антонио поморщился и наклонился, чтобы поднять свою шляпу и парик, которые слетели с головы от столкновения, — что вы здесь делаете? — Я принес вам третий акт, последний! — с придыханием ответил Вольфганг и протянул капельмейстеру папку. — О. Это замечательно. Я не думал, что вы так быстро его закончите, — улыбнулся ему музыкант и, водворив на голову свой темный парик и шляпу, забрал папку себе. За этой, казалось бы, добродушной улыбкой мужчины, скрывалось жуткое волнение. И если бы сейчас Амадей осмелился бы хоть как-нибудь намекнуть на их недавний поцелуй, то Антонио совсем бы растерялся. Но юноша выбрал правильную тактику — он сделал вид, что ничего и не было, а Сальери сделал вид, что ему поверил. — А вы сейчас не посмотрите? — удивленно произнес Вольфганг, чувствуя, что тот стакан вина опьянил его, будто целая бутылка. Моцарт уже представлял, как мужчина откроет партитуру и жадно вопьется взглядом в нотные строчки, как восхищение в его глазах будет все расти и расти, и капельмейстер ощутит именно те чувства, что не давали сегодня спать юному гению. — Позже, герр Моцарт, сейчас у меня важная встреча, — капельмейстер улыбнулся и опустил ладонь на его плечо, заметив, как вытянулось лицо Амадея от недовольства. — Но это тоже важно! Это же последний акт! — возразил Вольфганг и ревностно схватил мужчину за воротник, притягивая к себе, — обман Альфонсо раскроется, и девушки будут нелепо выглядеть перед всеми! — Герр Моцарт, всему свое время. Я же сказал, что я сейчас занят. Если желаете выслушать мои соображения по поводу вашей работы, приходите завтра, и я с удовольствием уделю вам время, — Антонио иронично улыбнулся, глядя на волнение композитора, и легко отстранил его. — А теперь, извольте откланяться. Сальери поправил своё пальто и, зажав партитуру подмышкой, зашагал по дорожке вперед. Но не тут-то было. Вольфганг, чувствующий, что алкоголь уже полностью охватил его разум, набрал в грудь воздуха побольше, и, что есть силы, заорал на всю улицу: — Ах ты негодяй, я его всю ночь писал! Антонио замер на месте, не понимая поначалу, не ослышался ли он. Такой фривольный переход на «ты», да еще и ругань, заставили мужчину тихо рассмеяться и обернуться. В голосе молодого гения было столько отчаяния и злости, что капельмейстеру стало его жалко. Он устало провел ладонью по лицу и направился обратно, чувствуя, как нервно задергался левый глаз. — Что же вы так надрываетесь, маэстро. Идемте. Раз уж вы всю ночь не спали, я не могу вам отказать, — сказал Сальери и сделал приглашающий жест Вольфгангу, чтобы он проходил в дом.