Последняя банка пива

      Я проснулся от странного сна: будто я был очень счастлив, бегал по магазину с каким-то парнем, пряча продукты и разные вещи под футболки и куртки, запихивая всякую мелочь в карманы. Он смеялся, был милым и подсказывал, что делать и что брать. Мне было так страшно, что нас спалят, и это произошло. Тогда мы бросились со всех ног к выходу, и никто нас не смог остановить. Мы так смеялись… Так громко…       Этот счастливый смех стоял в моих ушах, когда я проснулся.       Я наспех надеваю майку, поверх нее еще и толстовку, плевать, что они несвежие. Хватаю еду, быстро ем и бегу в школу, пытаясь вспомнить какие сегодня предметы и будет ли физкультура.       На улице тепло и мне это нравится, настроение такое же теплое в груди, и я с удовольствием слушаю музыку в наушниках. Музыка в наушниках делает этот день ещё приятнее. Прохожу мимо машины, в которую подростки обожают швырять камнями, разбивая стекла. Они выбрали именно эту машину, потому что ей больше шестидесяти лет. Всегда удивлялся, зачем собственники ремонтируют ее каждый раз, ведь это бессмысленно. Окна снова разбиты, а в салоне отдыхает здоровенный камень с торчащими металлическими трубами. Покойся с миром.       Я прихожу как раз вовремя: началась перемена и вокруг много подростков, которые бегают не смотря под ноги и смеются. Я ищу своих одноклассников, чтобы узнать предмет и номер кабинета. Нахожу их, оставляю свои вещи на парте, бросая куртку и рюкзак. Хочу сходить в столовую, но когда выхожу в общий коридор, меня буквально смывает волной огромной давки из учеников.       Когда я спускаюсь по лестнице, пробираясь через толпу, идущий сзади меня одноклассник вдруг налетает на меня и валит на пол с грохотом. Когда я скидываю его с себя и поднимаюсь, я замечаю, что он наступил мне на левую ногу и разорвал подошву на обуви. Мать вашу, новые кеды.       — Ты, блять, смотри, куда идешь! — я пялюсь на него, еле сдерживаясь.       — Эй, прости, меня толкнули, — он говорит совершенно без чувства вины.       Он прекрасно видит, что я не смогу пройти и пару шагов в такой обуви, но все равно разворачивается и уходит, даже не предложив помощи. Я не верю в случайности и не верю в совпадения. Я пытаюсь доползти в такой обуви до столовой, но выходит ужасно и щеки краснеют от неловкости. Подошва то и дело отпадает, шлепает и тащится на последних нитках. Блин, как же бесит. Я покупаю еду, возвращаюсь в класс и замечаю на себе пару любопытных взглядов.       Раздражает, что мне некого даже попросить привезти ботинки. Очень хочется переобуться. У меня то и дело краснеет лицо от стыда, обиды и злости. С трудом получается себя отвлечь.       После уроков я покупаю себе две банки пива «Джоуэл» и шлепаю своим новым порванным кедом в сторону остановки, пытаясь сократить путь как можно быстрее. Автобус меня расслабляет. Но только до тех пор, пока я еду, потому что когда я приземляюсь на своей остановке, меня снова накрывает волна злости. Мне кажется, всем видно мою ступню сзади через оторванную подошву.       Блять.       В школе нам задали сделать проект на тему нашего родного языка. Я пытался к нему сочинить стихи, но вышло не совсем так, как хотелось. Ритма не было, зато было много неточностей, особенно в рифмах. В итоге я решил не позориться своим дебильным детским стишком и написал обыденную историю. На этом я решил закончить домашку, хотя сделал только один предмет. Но мне плевать.       Я взял гитару и начал играть. Сегодня что-то внутри меня рождалось и умирало и от этого моя музыка была чистой. Она была прекрасной, как весна. Я закрыл глаза и начал петь: слова сами срывались с моих губ и они мне даже нравились. Я взял листок и начал записывать строки. Да, это то, что нужно. Одновременно то, что я чувствую сейчас и то, что я могу петь и играть. Я расслабляюсь и успокаиваюсь. В комнате становится тепло по-особенному: так бывает на Рождество, когда горят огни повсюду, все готовят подарки и украшают дом. Не помню, в какой момент я заснул.       Примерно через неделю нам сообщают, что к нам переводят двух новых учеников. Я сразу догадываюсь, что они оба неблагополучные. К нам могли только таких перевести. Одного я замечаю сразу — слишком зашуганный, чтобы жить. Глаза огромные испуганные, волосы растрепаны. Смотрит своими безумными глазищами на всех, выбирая место, куда бы притулить свою задницу. К моему удивлению он сел с одним из крутых учеников нашей школы и тот его не столкнул. Даже учебником поделился. Второй какой-то квадратный и показался мне дебилом, выбрал место с не самой удачной девчонкой. Надеюсь, они не такие отбитые как все в этом классе и у меня не прибавится проблем.       Наш класс — это нечто собранное по кусочкам из уродов и ничтожеств. Я — средняя ступень ничтожества и лузерства. Я, мягко говоря, «резервный вариант». Есть личности, над которыми издеваются ежедневно, в стабильном режиме, всегда одинаковыми подколами, шуточками и издевательствами. Но если попадаюсь им я, даже без причины, то на меня льется дерьмо всего класса, на полную мощность и во всю силу. Тогда они не скупятся на истязания моей и так потрепанной забитой личности. Иногда я дышу, чувствуя, что несколько дней ко мне никто не приставал, но если зацепился один, то к нему присоединятся и остальные, будут давить на меня до последнего. В такие моменты мне хочется уйти и умереть.       Иногда мне кажется, что я даже не средняя ступень, а являюсь единственным человеком, кто занимает самую низшую ступень в дружбе и уважении со стороны одноклассников.       Иногда я даже сбегал в часть школы, где когда-то была раздевалка для мальчиков — заброшенную часть, и плакал на лестничной площадке. Подбирал под себя колени, скручивался в комок, сидя на ступеньках и тихо пускал слезы и слюни, но так, чтобы никто не услышал, шарахаясь от каждого шороха, боясь, что вот-вот кто-то откроет и обнаружит меня. Такого позора я бы точно не вынес.       Класс разделен на группы. Первая — «лучшие дети своих родителей». В нее входят все наши крутые ученики, которые все вдобавок отличники, и им позволено все. Даже если у них конфликт с кем-то из нашего класса и вызывают родителей, то, не смотря на то, что издевался «лучший ребенок своих родителей», ему никто замечаний не делает, а выносят вердикт самой жертве, утверждая, что причина в ней. Нет, не потому, что учителя гонятся за отличниками. Они просто наивно верят «лучшим детям своих родителей», ведь те уверены в себе и знают, что нужно говорить, чтобы снять с себя вину. Они все глупы. Ненавижу их. Уроды.       Вторая группа состоит из всех, кто хорошо общается со всем классом. Они, так сказать, мост между группами и их соединяющая середина. В нее входят все, не зависимо от удовлетворительных или неудовлетворительных оценок, кто может делать вид, что им интересно общение со всеми учениками, хотя те тоже не упускают возможности посмеяться с остальными или просто посмотреть на издевки первой группы.       Ну и, конечно, моя группа. Дебилы. Дауны. Девственники. Двоечники. И просто тупые задницы. В нее входят все отбросы и почему-то я тоже среди них. Над третьей группой все дружно издеваются, ржут и не упускают шанса обсудить. В этой группе так много неудачников. Всю жизнь пытался выбраться из этого шлака, но так и не удалось. Я погряз в этой группе ничтожеств. Третья группа отличается особенно тем, что если первые две дружны между собой, то в этой группе каждый сам за себя. Немногие говорят хотя бы друг с другом.       Первая и вторая группа — это «нормальные» дети, третья — ничтожества.       Новеньких класс почему-то принял. Они общаются со всеми «нормальными» и даже гуляют вместе после школы. Я не понимаю, что чувствую: укол зависти или просто удивление. Они быстро осваиваются в классе и сдруживаются с крутыми ребятами.       В столовой полно народу и я пытаюсь быстрее пробраться на свое любимое место за столом неудачников, пока его никто не занял. Сажусь и принимаюсь за еду, не слушая то, о чем разговаривают рядом сидящие парни. Когда в очередной раз поднимаю голову, замечаю, что ко мне подошел один из крутых парней и смотрит на меня с гаденькой улыбкой. Пока я пялился на этого ублюдка, второй ублюдок свалил мой поднос с едой на меня.       — Твою мать, — начал отряхиваться я.       Они заржали.       — Какого хрена? — возмущённо вскинулся я.       — Извини, Фрэнки, я ненарочно, — говорит второй ублюдок они, переглянувшись между собой, снова ржут. — Вот, возьми салфетку.       Он протягивает мне использованную салфетку, испачканную в красном соусе.       — Засунь ее себе в жопу, — огрызаюсь я и ухожу.       Но я не понимаю по его интонации, специально он сделал это или нет.       — Эй, Фрэнки, ты чего такой грубый?       — Иди нахуй. Отъебись.       Они, улыбаясь, переглядываются между собой.       Я чувствую, что они ждут момента поиздеваться и напрягаюсь. К счастью, мне это только показалось. Они садятся за свой стол и возвращаются к еде.       Я захожу в туалет и пытаюсь отстирать остатки еды с футболки и джинс. Перемена в самом разгаре, но туалет начинает пустеть. Я уже хочу вздохнуть от радости и перекантоваться в нем немного, как вдруг врываются мои гребаные ублюдки-одноклассники. Они толкают дверь с шумом, топают ногами и ржут очень громко.       — О, Фрэнки! Фрэнки!       — Фрэнки злой! Фрэнки злится!       Они все кричат, посмеиваясь и я даже не могу понять, что происходит.       — Фрэнки, покажи нам, как это, объясни нам, как это, когда в жопу!       Они ржут и хватают меня под руки, скручивая и толкая меня лицом в грязную раковину под струю воды. Я пытаюсь вырваться, но сзади держат еще несколько человек. Они дергают меня, толкая лицом сильнее, и я ударяюсь несколько раз головой. Когда они отпускают я разворачиваюсь и бью со всей силы самого ближнего. Он падает, а когда поворачивается его лицо все в крови.       — Ты сломал мне нос, — кричит он.       Потом они толпой толкают меня дальше, к унитазам. Я спотыкаюсь и падаю, а они кидаются на меня своими ногами. Пинают меня, поднимают, снова кидают, снова пинают. И ржут. Все время ржут. Им, блять, смешно.       — Фрэнки, Фрэнки!       — Откуда такая неуклюжесть?       — Ну же, держись, не падай!       — Не трогайте Фрэнки, он опасный парень!       Они стаскивают с меня штаны, но просто продолжают бить. Бьют до тех пор, пока не звенит звонок. Тогда они отходят, осматривают свою работу, и уходят. Когда я убираю руки от головы и просто лежу без сил, я замечаю, что все это время, что они били меня, в туалете никого не было. Значит, попрятались. Я лежу, прикрыв глаза, и не могу пошевелиться. Так я продолжаю лежать на полу. Еще я замечаю, что новенький с огромными глазами был среди них, отчего мне становится больнее.       А ему я что сделал?       Его неуверенно улыбающееся лицо, которое смотрит на меня и не понимает гордиться ему или просто посмеяться и забыть, застыло перед моими глазами. Мы ведь даже парой слов не перекинулись, а он принимает участие в моем избиении. Школа, по щелчку своих омерзительных пальцев, меняет людей.