Я вам, б..., покажу пушистика

Джон начал их медовый месяц розовыми лепестками, темными, как засыхающая кровь, на огромной постели в их номере. На протяжении следующих двух недель он продолжал осыпать своего нового мужа подарками, которые включали новый мобильник, который реально отвечал, если Шерлок орал на него через всю комнату; очаровательные трусики с кружевами или бантиками, или и тем, и другим; изящный серебряный браслет, на котором были выгравированы их имена и дата свадьбы; и сшитый на заказ бархатный костюм насыщенного синего цвета. Когда они вернулись в 221Б, добрый доктор упоенно продолжал дарить. Там был и шерстяной шарф всех оттенков, которые могли принимать глаза его возлюбленного, с серым, зеленым, золотистыми переливами; три секс-игрушки, способы применения которых ему пришлось объяснять; бунзеновскую горелку красного стекла; шоколадные конфеты, ради всего святого, коробками, того сорта с орешками, что способны сломать зуб чересчур рьяным. И, россыпью среди всего этого, словно радужными блестками, Джон наделил своего новоиспеченного супруга одной тысячей ста шестьюдесятью четырьмя поцелуями, одиннадцатью публичными лапаньями, семьюдесятью двумя произнесенными шепотом «Я тебя люблю» и бОльшим количеством хихиканья, чем представляется возможным отследить. Да, всего шесть недель прошло после свадьбы, а нестабильный уровень милоты Джона Уотсона был выкручен на максимум. И, начиная с сегодняшнего дня, это должно было стать проблемой. Вздох. Слушайте, у вас есть минутка? Или несколько? Отлично, потому что мне действительно нужно с вами поговорить. Прежде всего, позвольте мне рассказать вам кое-что про Джона Хэмиша Уотсон-Холм… что? Я кто такая? Я Аврора Аурелия Аббингтон. Рори? Тройное А? Третий обитатель 221Б? Череп на камине? Мы же встречались, бога ради, неоднократно. Помните? Теперь готовы слушать? Хорошо. Отлично. Идем дальше. Итак, в общем, во-первых, Джон был ниже среднего с тех пор, как ему исполнилось тринадцать. Долгое время он был еще и худеньким, только когда ему было почти тридцать, он наконец нарастил свою нынешнюю о-боже-да-я-бы-за-этим-приударила форму. Поэтому Джон привык к тому, что называют миленьким. Очаровательным. Крохотным. Обаятельным. Гребаным аппетитным. Он, может быть, и не ценит всех этих эпитетов, но, честно говоря, к этому времени он совершенно привык к уменьшительно-ласкательным. А потом, сегодня, в Ярде, случилось это. Возможно, это бы не имело такого значения, если бы это был Лестрад, или Салли, или даже Андерсон. Кто-то, кого он на самом деле знает. Но незнакомец, человек, которого он никогда раньше не встречал, ветеран отдела убийств, который пришел на еженедельный обед в пабе со старой командой, человек, который свободно пользуется терминами типа «вчерашний труп» и «маслянистые колотые раны» в вежливой беседе, этот человек поздравил Джона со свадьбой, сказав буквально следующее: - Никогда не встречал молодожена, который бы был настолько без ума от своей миссис. Или мистера, в данном случае, разумеется. Вы как один из тех пушистых маленьких лебедят, который нашел свою вторую половинку. Рад за вас. Джон озвучил удивленную благодарность, немного поболтал с чуваком – вот там-то и всплыли вчерашний труп, разлет брызг крови и маслянистые колотые раны – закончил дела, из-за которых изначально пришел в полицию, и только по пути домой позволил приятным словам пожилого человека – они ведь были приятными, не так ли? да, были – превратиться в небольшую колючку в подошве своего ботинка, так сказать. Пушистым? Он что, черт побери, только что назвал его гребаным пушистиком? Джон да-я-маленький-конечно-я-очаровашка-ущипните-меня-за-щечку-славно-славно Уотсон застыл, как вкопанный, на улице Пэлл Мэлл. Он нахмурился, глядя на маленького пуделя, журчащего на дерево. Его мрачный взгляд обрушился на пятилетку, топавшего мимо в блестящих новеньких ботиночках. Он практически уничтожил взглядом маленькую пожилую леди, чья палка случайно постукивала в такт шагам маленького мальчика. И вот там, посреди многолюдной лондонской улицы, в прелестный весенний день, Джон Уотсон выпрямился во все свои пять футов шесть и почти три четверти дюйма – не будем его расстраивать и скажем просто пять футов семь дюймов, ладно? – и произнес вслух: - Я, черт побери, не пушистый. И таким резко военным был тон маленького мужчины, что у писающего пуделя все сжалось. Не замечая этого, Джон продолжил, не обращаясь ни к кому конкретному. - Миленький, ладно. Аппетитный, ну если без этого никак. Пусть даже обаятельный. Робко, пудель продолжил капать на дерево. - Но я, черт побери, отказываюсь быть гребаным пушистиком, черт побери все это. Пудель сдался и побрел дальше. О погодите. Только погодите. Джон Уотсон-Холмс докажет, что он не пушистый, да. Джон всем покажет, как подчеркнуто не пушистым он является. Он способен быть анти-пушистым, знаете, вроде как… как… острым, и угловатым, и грубым. И он собирался это доказать, да поможет ему бог. А знаете, как Джон собирался доказать, как подчеркнуто не пушистым он являлся? Джон собирался пойти домой и заняться стенобитным, волосодергательным, полным-рычания, черт-побери-да, супер-пупер агрессивным сексом со своим мистером. Оооо, вот это точно им всем покажет.