Другая жизнь, или Нет повести печальнее на свете

Закончив свою прогулку, Габриэль снова вернулась в храм бога войны, в котором она получила пристанище. Мрачная обстановка этого святилища, разного рода оружие и черепа, подозрительно напоминавшие человеческие, нагоняли на нее тоску и страх. Правда, эти ощущения помогали ей отвлечься от мучившей ее смертельной скуки и печали от того, что она больше не видит свою императрицу. Она вновь и вновь вызывала в своей памяти образ этой прекрасной женщины с лучистыми глазами и задорной улыбкой. Правда, судя по тому, что она увидела в прошлую их встречу, та не так уж часто улыбалась. Несмотря на славу и почет, несмотря на то, что Зена была замужем за великим римским императором, счастлива она не была. Да, было видно, что своего мужа она любила, еще как любила, но… любил ли ее он сам? Во время своего выступления Габриэль видела этого красивого, величественного и, похоже, несколько пресытившегося мужчину. Было заметно, что ее пьеса вызывает у него куда меньший интерес, чем находившаяся рядом красивая, пусть и несколько хищной красотой, римская матрона. Последняя напомнила Габриэль о детских страхах, которые вызывали в ней рассказы о ведьмах и прочей нечистой силе. Она не знала, кем являлась соседка императора по ложе, но еще тогда ее охватило недоброе предчувствие. И не зря. Позже именно эта незнакомка попыталась убить ее, хоть она и видела ее впервые в жизни. Габриэль помнила ее сверхчеловеческие силу и быстроту, поразившие воображение… Но ей не хотелось думать об этом, и она снова мысленно вернулась ко дню своего выступления. По взглядам, которые Цезарь кидал на ту самую колдунью, можно было легко угадать, кому принадлежит его сердце. Смотря на эту пару, афинская писательница поняла, почему императрица Рима несчастлива. Ей было ужасно жаль Зену. Она восхищалась этой женщиной и искренне не могла понять, как Цезарь мог отказаться от ЭТОГО и предпочесть ей кого бы то ни было. Когда она думала о Зене, собственные мысли и чувства иногда пугали ее, ведь так можно думать только о том, в кого влюблен… Да, она была почти что влюблена в императрицу. Меж тем, отсутствие Ареса затянулось. Правда, Габриэль была, скорее, рада этому, потому что его внимание раздражало ее и казалось подозрительным. Писательница корила себя за эти мысли, ведь если бы не Арес она была бы сейчас мертва, но ничего не могла с собой поделать. Сам поступок Ареса казался ей непонятным. Она знала, что бог войны коварен и ничего не делает просто так, но, с другой стороны, чего мог он хотеть от нее? Что она, обычный, мирный человек, могла ему дать? Тут, словно в ответ на вопросы, которыми она задавалась, перед ней появилась фиолетовая вспышка света. Из нее вышел Арес, с которым — о чудо! — была Зена. Увидев перед собой императрицу, Габриэль с трудом удержалась от того, чтобы ее не обнять. Писательница заметила радость в глазах бывшей жены Цезаря и это окрылило ее. Арес исподтишка наблюдал за обеими с беззлобной насмешкой, раздевая их при этом глазами. Он не смог бы ответить, которая из двоих краше, но тешил себя надеждой, что обе вскоре будут принадлежать ему… не только в качестве воительниц. — Габриэль! — радостно воскликнула Зена. — С тобой все в порядке? — Да, моя императрица, — отвечала девушка. — Хвала Аресу! Это он спас меня… — Как трогательно! — насмешливо проговорил бог войны. — Но маленькая блондинка и впрямь обязана мне некоторой благодарностью. Если бы не я, она умерла бы от ран. У этой Алти крепкая рука… Зена вздрогнула, услышав ненавистное имя соперницы, укравшей у нее мужа, но тут же овладела собой и принялась благодарить Ареса за спасение своей подруги. — У вас обеих еще будет возможность отблагодарить меня с помощью мечей, — прервал ее Арес, — хотя… — он на минуту умолк, и взгляд его задержался на ее высокой груди, — хотя вы можете поблагодарить меня и сейчас, только используя свои язычки немного иначе… не для беседы. От развратных взоров, которые кидал на них обеих Арес, Габби стало не по себе. Теперь она поняла, что ему в действительности было нужно. Она умоляюще посмотрела на Зену. — Арес, — мрачно проговорила Зена, — мне кажется, тебе было бы неплохо побыть одному… наедине со своими мыслями о схватках… боевых схватках. А вот мы с Габриэль хотим немного побыть вместе, нам есть что сказать друг другу. Сейчас Арес своим раздосадованным лицом напоминал кота, который глядит на миску с мясом, но дотянуться до нее не может. — Ладно, — нехотя согласился он, — но вы обе еще дадите мне то, чего я хочу… рано или поздно. Арес старался говорить самоуверенно и развязно, но у него это плоховато получалось. Он робел под суровым взглядом Зены, хоть она и была смертной. — Посмотрим, — криво усмехнувшись, ответила бывшая императрица. Затем она, взяв писательницу за руку, покинула пределы храма, оставив Ареса с носом… со своими мыслями то есть. Теперь Зена и Габриэль вместе неспешно прохаживались по морскому побережью, где незадолго до этого бард грустила одна. День уже сменился вечером, и на небе загорелись звезды. Они отражались в воде, на которую сейчас задумчиво смотрела Зена. Ласковый вечер, синяя морская тишина и присутствие Габриэль действовали на нее умиротворяюще. Тяжелые мысли и планы мести Цезарю, которые она начала лелеять с недавних пор, отступили на другой план. — Ты решила служить богу войны, императрица? — этот вопрос Габриэль заставил Зену вернуться в реальность. — У меня нет выбора, — со вздохом ответила она. — Только он может помочь мне отомстить Цезарю. И я больше не императрица. Рука Зены сжалась в кулак, но Габриэль накрыла ее своей ласковой рукой. — Значит, Цезарь оставил тебя ради той женщины? — тихо спросила она. — Так ты знаешь? — подняла на нее глаза Зена. — Да, я видела, как он смотрел на нее… так можно смотреть только на ту, кого любишь, — в голосе Габриэль послышались печальные нотки, что удивило бывшую жену Цезаря. — Может быть, — отвечала та, — но мне кажется, что он любит только власть и свой проклятый город. В глубине души я всегда это знала, но не хотела этому верить. Веришь ли, — немного помолчав, продолжила она, — теперь, благодаря Аресу, я узнала одну истину: помимо этой нашей жизни была еще и другая. В ней Цезарь также предал меня, а потом приказал распять на морском берегу, так похожем на этот… — Не знаю о чем ты говоришь, но знаю об одном: в любой жизни и судьбе я буду любить тебя, Зена… так, как не сможет полюбить мужчина, — нежно сказала ей Габриэль, а потом обняла, прижавшись к груди любимой подруги. Согретая нежностью молодой женщины Зена произнесла в ответ те слова, которые так надеялась услышать писательница: — Я тоже люблю тебя, Габриэль. — Тогда забудь о Цезаре, забудь о мести… У тебя есть я, а у меня есть ты. Зена чувствовала, как от слов Габриэль ее сердце тает. Они исцеляли ее раненую душу. Но все же оставалось нечто, не дававшее Зене забыть о бывшем муже. — У меня будет его ребенок, — произнесла она глухим голосом. — Он об этом знает? — с грустью спросила Габби. — Не знает и никогда не узнает, — мрачно ответила Зена. — Это будет только мой ребенок. — Наш, Зена, — ласково, но твердо сказала писательница. — Мы вырастим его вместе. Его или ее… Их взгляды встретились, и Зена снова позволила себя обнять. В этой жизни она не станет служить Аресу, не станет сеять горе и смерть, мстя за свое разбитое сердце невинным. Ведь в этой жизни она сразу же обрела Габби… В это время бывший муж Зены сидел на постели, прижавшись головой к животу женщины, которая должна была стать его новой императрицей. Там зародилась жизнь, и он гадал о том, будет ли это мальчик или девочка. Как император, он мечтал о наследнике, а как возлюбленный просто мечтал о сыне, рожденном любимой женщиной… хотя он был бы рад и дочери. Зена немного ошибалась, говоря, будто Цезарь любит только власть. Да, он любил ее, любил и свое честолюбие, свою мечту, но любовная страсть к Алти-Сервилии была в нем сильнее. Вначале он просто использовал ее в своих бесконечных интригах, как пусть и любимую, но пешку, но потом любовь к этой женщине, так похожей на него самого, настигла его… неожиданно, словно кинжал убийцы в ночи. Сейчас она перебирала рукой его чернявые волосы, и он наслаждался этой бесхитростной лаской. Несмотря на то, что срок у нее был еще ранний, ему больше всего на свете хотелось сейчас услышать биение маленького сердечка того, кого она носила в себе. К сожалению или к счастью, он не мог прочитать ее мысли, а в них она предавалась сейчас весьма необычному для себя занятию… она каялась. Каялась перед ним за то, что вначале также хотела просто использовать ее, как это делал с ней в то время он сам. Он должен был стать орудием ее мщения Зене, которая в другой жизни, иногда встававшей перед колдовским взором шаманки, не смогла разделить ее страсть, но зато разделила с ней ненависть. С их верностью в ненависти друг к другу могла соперничать только еще большая ненависть Цезаря и Зены, также родившаяся из страсти. Именно Зена, а после нее — честолюбие и властолюбие соединили Алти и Цезаря. Завоевывая этого мужчину-завоевателя, колдунья хотела получить с его помощью жизнь Зены и трон. По достижении этих заветных целей он должен был принять смерть от ее нежной, но беспощадной руки. Но чем дольше шаманка находилась рядом с ним, чем больше узнавала его… и себя в нем, тем сильнее, незаметно для самой себя, привязывалась к нему. А день, когда она обнаружила, что ждет от него ребенка, решил для нее все. На извечные слова «будь моей женой» она пылко отвечала «да», и ее радость оттого, что она соединялась с любимым мужчиной, была искренней. Однако же, сегодня она была какой-то печальной, и это не укрылось от Юлия. — Что-нибудь случилось? — встревоженно спросил он. — Почему ты грустишь? Это было настолько не в духе Алти, обычно спокойной и саркастичной, что Юлий и в самом деле забеспокоился. В то же время он знал, что беременные женщины часто бывают капризными и могут вести себя не так, как обычно. — Не обращай внимания, все хорошо, — ответила Алти, но тон ее голоса при этом противоречил этим успокаивающим словам. — Нет, я же вижу… — начал Юлий. — Но тебе совершенно не о чем печалиться. Скоро ты станешь моей женой, моей императрицей. Вместе мы будем править миром, а потом наши дети будут править миром… Говоря так, он поцеловал живот жены, которая при этом слабо улыбнулась и погладила его по голове, будто он был ее ребенком, а не мужем. — Это если и будет, то без меня, — произнесла она вдруг. — О чем ты? — дрогнувшим голосом спросил он. — Мне было видение, — взгляд Алти стал отрешенным, и сейчас она будто видела то, чего не мог видеть Цезарь. — Я видела тебя и нашего сына в будущем, но меня с вами не было. Меня уже не будет… Юлий почувствовал, как его сердце сжалось от боли. Возлюбленная не могла умереть или оставить его… судьбы не могли быть настолько жестоки!.. Но силой воли он отогнал от себя дурные мысли, хоть тягостное предчувствие так и не покинуло его. — Любовь моя, не верь этим ложным видениям, — вновь ласково заговорил Юлий с Алти. — Ты будешь жить, а я всегда буду любить тебя! Он накрыл губы милой своими, и она отвечала на его поцелуй со всей страстностью, таившейся под ее мнимой холодностью. Потом он занялся с ней любовью, но с такими нежностью и осторожностью, каких до сих пор сложно было от него ожидать. А был бы он таким же с другой женщиной, также ожидавшей от него ребенка? Кто знает… …Весь Рим гудел, только и судача о том, что у него скоро появится новая императрица. Цезарские легионы не очень радовались этому, поскольку прежняя императрица завоевала их любовь и уважение своими неженской силой, отвагой и доблестью. С другой стороны, своего императора они просто боготворили и знали, что тот если и ошибается, то очень редко. К тому же воины слышали о том, что бывшая жрица Беллоны Сервилия-Алти, которую брал в жены Цезарь, была чародейкой и провидицей. С такими людьми ссориться не следует… А придворные швеи и вышивальщицы день и ночь трудились над праздничными нарядами. Алти примеряла свадебное платье, с удовольствием отмечая, что оно удивительно идет к ее стройной фигуре. Однако, к радости новобрачной то и дело примешивалась толика грусти. Она знала, что за все в жизни нужно платить и боялась, что этот момент для нее уже близок. Но день их свадьбы все равно оказался для нее самым счастливым днем в жизни. Была ли она когда-нибудь так счастлива до сих пор в этой или другой жизни? Вряд ли… До сих пор ее темную и таинственную душу радовали только страдания врага, которыми она насыщалась, подобно вампиру. Но с некоторых пор для нее все изменилось. Когда они с Юлием сказали друг другу традиционное «да», он одел кольцо на ее тонкий пальчик. Затем они в качестве верности и в знак того, что теперь становятся единым целым подали друг другу правую руку, после чего стали просить у богов благословения. Неизвестно, было ли это ответом богов им или простым совпадением, но тут же хлынул ливень. Жениха и невесту это, однако же, не испугало. Напротив, они стали упоенно целоваться под дождем. Их мокрые, холодные губы слились в единое целое, а по светившимся от счастья и гордости лицам, рукам и одеждам стекали струи дождя. Целуясь, оба закрыли глаза, полностью отдавшись чудесным ощущениям… Влюбленные не знали о том, что сейчас в толпе за ними наблюдают печальные голубые глаза одной женщины, одетой как рабыня. Эти глаза они оба узнали бы из тысячи других, ибо принадлежали они Зене. Она пришла посмотреть на их свадьбу, несмотря на то, что Габриэль пыталась отговорить ее. Пришла, будто для того, чтобы из какого-то мазохистского удовольствия нарочно причинить боль самой себе. Зена смотрела на то, как нежно ее бывший муж целует другую, и ей мнилось, будто ее снова отдали на крест точно, как в той, другой жизни. Ее любовь была распята… Время спустя. Юлий ходил взад-вперед по дворцовому залу, мрачно прислушиваясь, как исходится криком его жена. Его сотрясала нервная дрожь. Отчего женщина должна так мучиться, давая жизнь новому существу? Он отгонял от себя навязчивые воспоминания о своей первой жене — не Зене, нет! — Корнелии, являвшейся и его первой любовью в другой жизни. Она умерла при родах… Точно также было суждено умереть и их общей дочери Юлии. Неужели и Алти-Сервилия?.. Нет-нет, этого не может быть! Она же такая сильная и такая непохожая на других женщин! Все непременно будет хорошо, и она подарит ему сына — его наследника! Юлий старался думать об этом ребенке, как о своем первенце. Он предпочитал забыть об одной, известной лишь ему вещи: у него уже был сын, и это был Брут! Да-да, тот являлся ему не только другом, но и незаконнорожденным сыном, а матерью его была женщина, чьим именем Юлий звал теперь Алти. Именно поэтому Цезарь, изменяя свою судьбу, вплел и нить жизни своего убийцы. Сыну простишь даже собственную смерть… Юлию показалось, что прошла целая вечность, прежде чем к нему вышел лекарь. Выражение лица последнего было таким взволнованным и озабоченным, что у Юлия прошел мороз по коже. — Император, у тебя есть сын! — наконец, торжественно проговорил медик. — Хвала богам! — радостно и в то же время облегченно воскликнул Цезарь. — Я знал, что все пройдет отлично. Как императрица? Тут лекарь замялся, и его виноватый, испуганный вид сказал Юлию все. — Что с Сервилией? Говори! — в отчаянии закричал он, надеясь услышать противоположное тому, что предчувствовал он. — Цезарь… — начал лекарь, опустив глаза под упорным взглядом императора. — Императрица уплатила дань природе… Юлий страшно побледнел, и с губ его сорвался стон, перешедший потом в вой — вой волка, потерявшего свою волчицу… В это самое время Габриэль принимала роды у Зены. Она ужасно волновалась и не только потому, что опыта в таких делах у нее еще не было, а и потому, что боялась, что что-то может пойти не так, и тогда она потеряет ту, кого любит. Но Габри старалась держать себя в руках. При этом она подбадривала Зену для того, чтобы у той был нужный настрой на радостную встречу с малышом или малышкой. Ее подруга отчего-то думала, что у нее обязательно будет девочка. Эта уверенность вызывала у Габби улыбку, но она и не думала спорить с ней. — Не переживай, думай только о хорошем! — ласковым, но проникновенным голосом говорила она Зене. — Ты же знаешь, что мысли материальны? Зена посмотрела на нее так, будто хотела сказать: «Легко тебе говорить!», но старалась делать так, как советовала подруга. Несмотря на то, что самой ей помогать роженицам еще не доводилось, Габриэль сейчас вспоминала все, что слышала об этом от других женщин. К тому же иногда ей доводилось читать медицинскую литературу. Она вообще была довольно образованной женщиной и в этой, и в другой жизни, хоть люди, не знавшие ее хорошо, и принимали ее иногда за наивную глупышку. — Не напрягайся и дыши частыми, ровными вдохами, — командовала она, стараясь унять невольную дрожь. Зена старалась во всем быть послушной новоявленной повитухе. Кроме того, женщиной она была сильной, как физически, так и душевно, и строение ее тела было несколько другим, нежели у Алти… Когда все закончилось, Габби показала ей рожденное ею чудо — пухленькую, розовенькую малышку, ужасно крикливую. Зена разглядывала ее с огромным интересом, и больше всего ее поразила еще не отрезанная пуповина, а еще — глазки… голубенькие и ужасно любопытные. — Я же говорила, что будет девочка, — сказала она еще от утомления голосом. — Ты угадала, — с улыбкой ответила Габриэль, уставшая не меньше роженицы. — Как назовешь ее? — Ева, — ответила Зена, целуя малышку в лобик.