ПОЗАБОТЬСЯ О СВОЕЙ БЛОНДИНКЕ СЕЙЧАС ЖЕ СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ УКРОЙ ОДЕЯЛОМ ПРИНЕСИ ЕЙ ЕДЫ ОДАРИ БОГАТСТВАМИ УСАДИ НА ТРОН ПОИ ВИНАМИ СДЕЛАЙ ВСЕ ЧТОБЫ ЕЙ БЫЛО ХОРОШО
И Нацу до скрежета зубов сжимал челюсти, когда одергивал сам себя, понимая, что вот-вот сорвётся, забудет о всём своём гребаном божьем великолепии и помчится выполнять манящие увещевания странного голоса, сочившегося по его жилам вместе с кровью. И Нацу искренне боролся с желанием спросить у странной Люси, хочется ли ей чего-нибудь, и немедленно выполнить какие-то ее человеческие капризы. Бог искренне не понимал, что с ним. А сейчас, когда Хартфилия сидела перед ним и поглаживала кота на его коленях, Саламандр боролся сразу с тремя желаниями. Пойти на поводу внутреннего голоса и качать Люси на ручках, запереть ее в комнате, чтобы убрать с глаз долой и не думать о ерунде, и трахнуть. Последний пункт отчётливо стал проступать в божьей голове сильнее и сильнее. Скинуть с неё эти дурацкие тряпки и трахнуть. Она такая ничего не подозревающая, что хочется взять ее в руки, прижать к этой гребаной стенке напротив и трахать до тонких визгов и режущих уши криков. Чтобы она не смогла стоять на своих ногах. Кусать ее, мять руками все ее охрененное тело, чтобы она задыхалась от собственных воплей, чтобы она молила его продолжать, не останавливаться, делать с ней, что угодно, лишь бы он продолжал, чтобы она, нахрен, забыла, как ее, мать вашу, зовут, вдалбливаться в ее тело, трахать, трахать, трахать, пока она не… — Нацу? Саламандр сфокусировал взгляд на маленьком вздёрнутом носике, думая о том, как бы было хорошо его укусить, и слегка тряхнул головой. Сейчас он был жутко благодарен своему другу, который продолжал спать на его коленях, не позволяя блондинке видеть то, что не следовало. Пока что. — Задумался, — хриплым голосом отозвался парень и слегка поерзал на месте, кладя руки на спинку дивана и откидывая голову назад. — Иди спать. — А ты? Нацу скосил взгляд на девушку. На ее лице была немного натянутая улыбка, а дружелюбно смотрящие карие глаза слегка поблескивали в темноте. И она совсем не подозревала, что творилось в голове сидящего рядом с ней парня. Они ведь в храме одни, если не считать Хэппи, которого можно вежливо попросить погулять где-нибудь часика четыре… Ну, нет. Ему сейчас никак нельзя с ней в одну постель. Он не был готов жертвовать своим прекрасным планом ради своей временной слабости. Как говорил Старик — «терпение воздастся ждущему вдвойне». О, ради такого Нацу готов был ждать сколько угодно… Люси неуютно поежилась под прожигающим, липким, обволакивающим взглядом зеленых глаз, который, казалось, очерчивал каждый сантиметр ее тела, начиная темечком и заканчивая кончиком пальцев ног в грубых шерстяных носках. Хартфилия дернула плечами, будто бы говоря «твое дело», и направилась к выходу из гостиной с намерением доспать свои законные пару часов до звонка будильника, чувствуя на своей спине будто жгущее кожу клеймо. Когда дверь в спальню тихо захлопнулась, Нацу переложил со своих колен кота на мягкие подушки дивана и облегченно выдохнул, с укором смотря на бугор в собственных шароварах. Как Хэппи умудрился не проснуться, Богу было непонятно, но эта мысль недолго занимала место рассуждений.Богу срочно нужен секс.
И ему срочно нужно придумать, где его достать, и Саламандр был в растерянности. Раньше у него никогда не было с этим проблем, он просто брал первую попавшуюся женщину и удовлетворялся в любом месте, которое понравится. Но сейчас была проблема, и имя этой проблеме — Люси. Нацу хотел именно Люси, но Люси он взять не мог. Но секса ему все равно очень не хватало, поэтому нужно было что-то придумать. А делать по старинке было чревато последствиями. Убивать, увы и ах, Нацу нельзя — переводить собственных будущих последователей на новой территории? Он еще не растерял остатки мозгов! Тем более, в современном мире такие вещи, как насилия и убийства, строго отслеживались обществом людишек, и парень ни в коем разе не хотел впутывать во все это Хартфилию, ведь если эти… как их. по-це-лий-ски-е? ло-пе-цей-ски-е?.. да Йохт с ними! Если кто-то из людей что-то заподозрит по отношению к блондинке, это будет отвратительно, и самому Богу придется разбираться во всей этой каше, которую он сам и заварил. К тому же, если Люси узнает, что он пустился во все тяжкие (хотя что тут тяжкое, Нацу не понимал) и удовлетворился своей случайной жертвой (она бы точно не отделалась обычным моральным ущербом, ей пришлось бы обращаться за помощью к врачам. Если она, конечно, смогла бы ходить…), блондинка взбесится и обидится. А подрывать только начавшиеся доверительные отношения между ним и адептом было самым отстойным решением. В итоге, это был тупик. Взять Люси — нельзя. Взять любое другое тело на улице — нельзя.Это от-ча-я-ни-е.
Но, видимо, кто-то наверху услышал молитвы парня — забавно, правда? Бог молился непонятно кому, чтобы ему послали траха — и в экране телевизора он увидел решение своей проблемы. Хвала тому, кто придумал эту древнюю и прекрасную профессию! Храни всемогущий Йохт проституцию в лучшем ее проявлении! И окрыленный мыслями о том, что Нацу все же сможет утихомирить пульсирующие толчки своей плоти, не ставя самому себе палки в колеса, Бог резво выпрыгнул в окно, уже точно зная, куда отправится. — Ты снова витаешь где-то в облаках. Люси повернула голову к аловолосой девушке, которая хмуро поджимала губы и с укором смотрела на светловолосую подругу. — Нет, Эрза, — Хартфилия покачала головой, пытаясь найти в себе силы сделать лицо более-менее присутствующего человека. — Я просто думаю о курсовой работе. Вранье в чистом своем проявлении. Люси даже стало стыдно на какой-то момент, но, с другой стороны, как она объяснит подругам, что ее душу грызет странное поведение Бога, спящего с ней в одной кровати уже почти неделю? Нацу и правда вел себя странно. Даже для себя. Утром Хартифилия выключила будильник, ежась от холода — не спасали ни носки, ни кофты, ни даже второе одеяло — и уверенными (сонно-шаркающими) шагами прошла на кухню. Девушка достала свою излюбленную сковородку и решила, что, раз уж она встала с первого будильника и времени у нее достаточно много, приготовит вкусненькие блинчики, в которые был тайно влюблен один рогатый парень. И какого же было ее изумление, когда главный ценитель блинных изделий не явился ни на запах, ни на зов идти кушать! И его вообще не оказалось в квартире. Люси и Хэппи облазили каждую комнату, но розоволосый индивидуум как сквозь землю провалился. Хэппи смешно пожимал своими кошачьими плечиками и говорил, что волноваться не о чем. — Вернется, — равнодушным тоном вещал кот, вылизывая лапу. — Куда он уйдет от храма, сына и адепта? Люси верила другу. У нее не было причин не верить ему. В конце концов, мало ли какие дела могли нарисоваться у Бога? Может, он пошел к Отцу, или по еще каким-то важным делам… — Люси! Люси айкнула и обиженно потерла предплечье, куда довольно болезненно ткнули острым кончиком ручки, оставляя на коже синюю черточку чернил. — Леви, блин! — Ты опять пропадаешь где-то, а у нас, между прочим, важная пара, — насуплено говорила синеволосая подруга, серьезно сдвинув брови к центру и поправив очки для чтения. — Вынырни уже из своих мечтаний и послушай препода! Хартфилия вздрогнула и резво метнула взгляд в сторону преподавателя. Она действительно пропустила внушительную часть объяснений предстоящей работы по истории культуры, и ей придется смущенно краснеть и просить подруг рассказать, что же она прослушала, пока «витала в облаках». Надо включиться в работу. Но, черт возьми, нихрена не получается! Вот блондинка слушает правила оформления реферата, вот записывает в конспект особо важные пункты, а вот… Вот она думает о том, куда же он мог уйти. Эта мысль возникала сама собой каждые тридцать секунд. До этого Нацу ни разу не покидал пределы квартиры и, судя по его поведению, даже не собирался перешагивать порог храма, а сейчас он слинял, даже слова не сказав! Ладно ей, он не обязан перед студенткой отчитываться, хотя мог бы, если уж заключил с ней этот непонятный договор, но Хэппи! Своему лучшему другу он мог бы и сказать, куда его черт дернул отправиться! А вдруг с ним что-то случилось?! Вдруг он потерялся и не знает, как вернуться в квартиру?! Он же ничего не знает о современном мире! Боже праведный! А если… Если он куда-нибудь встрял?! Если на него кто-то напал? Он ведь выглядит не пойми как! Розовые волосы, которые сто процентов привлекут ненужное внимание и возгласы «педик!», хвост, рога, копыта… Хвост. Рога. Копыта. Люси похолодела. Ручка с тихим стуком выпала из ослабевших пальцев, укатившись куда-то вперед за следующие парты.Хвост. Рога. Копыта.
Черт возьми, это же Нацу! Нацу пошел гулять по городу! Он не мог не привлечь внимания! И если бы ему что-то не понравилось, он… «Господи, помилуй» — Люси трясущимися руками полезла в сумку, наплевав на лекцию и недоуменные взгляды подруг, доставая телефон, в панике шерстя интернет в поисках экстренных новостей, пытаясь заставить слюну течь по пересохшему горлу. Пальцы тряслись как у алкоголика, Хартфилия физически чувствовала, как от страха сжимается сердце, как дрожат поджилки, как все ее тело хочет сжаться в комок, опасаясь самого страшного. «Лишь бы он никого не убил». Облегчение ударило кувалдой по темечку и разлилось по всему телу теплой волной, усмиряющей дрожь волнения и банального испуга. Люси даже не сняла куртку, сапоги — прям так, как и была, подлетела к удивленному Богу с высовывающимся изо рта куском остывшего, но от этого не менее вкусного блинчика, и заключила его в такие тесные объятия, что у нее самой на секунду весь воздух выбило из легкий. — Лю? Нацу поспешно втянул в рот свисающий кусок теста и проглотил, не тратя время на пережевывание, обнимая свободной рукой (в одной он держал следующий на очереди блин) судорожно жмущуюся к нему последовательницу. Та слегка вздрагивала, царапая ногтями кожу на спине, сжимая руки в кулаки, а Нацу недоумевал и вопросительно смотрел на Хэппи, который лишь пожал плечами. С еще одним легким шкрябаньем ногтями Нацу спросил: — Люси, что слу… — Ты идиот! Бог вздрогнул от внезапного крика на ухо. Он бы обязательно обиделся или рассердился, высказал бы все свое недовольство в присущей ему манере хватать блондинку за руки и ласково называть, но дрожащий голос Хартфилии тормозил любые реакции в его теле, и Богу лишь оставалось хлопать глазами, когда девушка резко отстранилась от него, сжимая голые мужские плечи до побелевших костяшек. — Черт, Господи! Какой ты придурок! Так сложно, да?! Мать твою, так сложно, что ли? — Да что сложно-то? Я тебя не… — Заткнись, ради всего святого, пока твои божьи яйца целы! Нацу снова застыл, абсолютно не понимая, что, Йохт возьми, происходит. От шока он даже пропустил это жуткое слово на «ч», лишь розовая бровь рефлекторно дернулась, но мозг Саламандра в этом никакого участия не принимал, полностью сосредоточившись на состоянии своего адепта: девушку потряхивало, карие глаза горели адским пламенем и стреляли молнии, голос срывался. Весь ее вид говорил о диком эмоциональном напряжении, и розоволосый быстрым движением засунул в рот второй блин, чтобы не мешался, и, наскоро проглотив, мягко сжал запястья девушки. — Не кричи, милая, и объясни нормально. Я не понимаю тебя. Люси вся обмякла, а Бог с ужасом осознал, что видит мокрых предвестников женских слез в уголках покрасневших глаз. Такой каши в голове Хартфилии не было давно. Хотя, неправда. Такая каша варилась в ее светлой голове вот уже больше месяца, и она молча перемешивала эту кашу, не давая ей слипнуться в комки и сковать цементом ее тело. Сейчас же эта каша закипела, угрожающе быстро забурлив, стремясь похоронить под собой все здравомыслие девушки. Она даже не понимала, что делала. Кажется, она непозволительно для самой себя сильно обняла этого идиота, а потом наорала, угрожая какой-то там расправой. И Люси как-то отстранено заметила проскочившую в его речи «милую», которая, как ни странно, не несла в себе никаких угрожающих нот, разве что голос Бога стал в разы серьезнее и холоднее, и ощутила горячие ладони, сжимающие ее запястья, и увидела этот хмурый и — боже, правда, что ли? — обеспокоенный взгляд зеленых глаз. С той самой секунды, когда Люси поняла, чем могла обернуться внезапная прогулка Саламандра, ее изнутри удерживала натянутая нить, тянущаяся куда-то вверх, заставляя держать спину ровно, голову прямо, глаза сухими и раскрытыми, а движения точными и быстрыми. Эта самая нить удерживала ее в переполненном автобусе, когда она ушла с последней пары, чтобы поскорее очутиться дома и проверить, не вернулся ли этот кретин, и эта же нить позволила ей вполне спокойно дойти до подъезда и подняться на свой этаж. Эта нить отточенным движением подвела ее тело, будто оно было марионеткой, к ошарашенному Нацу, и эта нить проходила прямо через мозги, заставляя открывать рот и говорить какие-то странные вещи. И сейчас эту нить разрезало осознание. Осознание того, что он здесь, перед ней, невредимый. Что его волосы так же забавно торчат во все стороны, серый хвост напряженно замер, приподняв кисточку вверх, а зеленые глаза смотрят прямо в ее карие. Что в них плещутся живые эмоции, а не кровавые призраки древнего прошлого. Что он держит ее прямо сейчас.Что он дома.
Глаза застелило мутным полотном, и Люси сморгнула пару быстро скатившихся капель. Нить больше не держала ее тело, наконец позволив ссутулиться до этого идеально ровной спине, ногам чуть заметно подогнуться, а напряженно сжатым губам раскрыться, высвобождая выдох облегчения. За последние сорок минут Хартфилия пережила колоссальное эмоциональное перенапряжение, и ее тело ломало на куски какая-то нечеловеческая усталость. Уголки губ слабо дрогнули и поползли вверх, и девушка вытерла запястьем последнюю сбегающую по щеке слезу, робко заглядывая в растерянные глаза напротив. — Люси, почему ты плачешь? Голос Саламандра был максимально напряженным, даже немного нервным. Женские слезы никогда не трогали Бога по одной простой причине — ему было похер. Он сам был причиной этих слез. Женщины, которых он насиловал; люди, которых он избивал; поселения, которые он сжигал. Куда бы он ни пошел, его всегда сопровождал царственный шлейф завывающих страданий, конвульсивных криков и рыданий до рвотных рефлексов. Нацу либо не обращал на них внимания, либо упивался ими, но чувство жалости ни разу не затронуло его душу даже самой маленькой царапинкой, самой крохотной трещинкой в его непробиваемом коконе садизма. Как бы громко люди ни плакали. Люси плакала почти беззвучно. Из карих глаз вытекло всего ничего, три небольших капельки — Нацу считал — а единственные звуки, которые она издавала — это пара едва слышных всхлипов. И Люси была первым человеком, чьи слезы прибили его сознание вниз, а в горле образовался какой-то непонятный комок.Он сделал ей больно?
Зеленые глаза судорожно бегали по ее лицу, телу. Может, он снова разозлился и не помнил, как совершил что-то плохое со своим адептом? Нет, такого быть не может. Договор бы не позволил и пальцем тронуть владельца кровавой подписи. Тогда что же? Что он… — Я просто испугалась. Сердце в крепкой груди как-то больно ударилось о ребра.Она его боится.
Разве это плохо? Разве так не было всегда? Это правильно, так и должно быть. Люди всегда боялись Саламандра. Боялись до подгибающихся ног, до слепой любви и жгучей ненависти, до слез, до принесенной в жертву крови своих же соплеменников, друзей, товарищей. Боялись до слепого преклонения. Так было всегда. Так будет.Почему ему так хочется разодрать собственную глотку?
— Я боялась, что с тобой что-то случится, или что ты навредишь кому-то. Казалось, ничего не видящие перед собой зеленые глаза вспыхнули алым пламенем. Люси вздрогнула. На какой-то момент ей почудилось, что кровавые прожилки снова расцвели узорами в темных радужках, но присмотревшись чуть внимательнее…Это было пламя.
Живое, яркое, цикличное. Такое, что не было сил оторваться. Черт, Люси хотела ощутить жар этого огня на кончиках пальцев, хотела прикоснуться, обжечься, отдернуть руку и снова прикоснуться, и так до бесконечности. Возможно, это бред, просто игра ее разболевшегося усталого воображения, неприятный эффект стресса, но. Люси вдруг подумала, что это и был Нацу. Тот самый, первобытный. Которого создал Отец из огня и своей крови. Горячий, горящий. Она ни черта не понимала, что делала. В тот момент она была не она. Как будто кто-то посторонний залез в ее тело, обернулся в ее кожу, перевернул в груди все вверх дном, снова размешивая ту кашу, которую она так старательно пыталась расхлебать. Йохт с ней. Люси снова почувствовала какую-то нить, проходящую сквозь тело, по позвоночнику вверх. Но в этот раз она выходила не из макушки, устремляясь куда-то в небо, держа осанку Хартфилии в ежовых рукавицах. Эта нить была в разы мягче, но ни на йоту слабее, даже наоборот. Она была жесткой, неумолимой, гнущейся, извивающейся, грациозно-скользящей, упрямо тянущей вперед. Нить проходила через грудь, продолжала свой путь между ключиц, далее вверх по горлу, и, наконец, выходила через чуть приоткрытые губы, вытягивая все тело вперед, будто бы Люси засунули внутрь крюк и тянули. Тело послушно подалось следом, туда, к другому концу этой ласково-жгучей веревки. Приподнялось на носочки, судорожно выдыхая теплую порцию воздуха в чужие губы, между которыми скользила эта самая нить. И когда два конца веревки соединились, она вспыхнула. Загорелась таким огнем, что, наверно, даже в самой геенне** не сыскать. Вот, опять. Опять он чувствовал себя так, будто весь мир преклонился к его ногам. Будто бы все восхваление, все хвалебные оды, праздники, жертвы, крики радости, признания и обожания — все это его, Нацу. Кровь по венам разогналась до бешеной скорости, и ему было хорошо.господиматьтвоюкакмнехорошолишьбыэтонекончалось пожалуйсталюситольконепрекращай целуйменядольше
Может, он сказал это вслух? Вряд ли, потому что их губы не размыкались славайохтунепрекращайнеотходиотменяпожалуйста, а грудные клетки прижались друг к другу как можно плотнее. Вы когда-нибудь получали молнией прямо в макушку? Нацу получал — спасибо очередной разборке со старшим вспыльчивым братом (как будто Саламандр менее вспыльчивый) — и знаете…? Это херня по сравнению с тем, какой разряд тока бегал сейчас по всему его телу. Пусть Лексус выпустил бы в него все свои хреновы молнии, все до единой, Нацу и не заметил бы. Даже не моргнул бы, бровью не повел, не обратил никакого внимания, не… Его затрясло. Люси шевельнула губами, лаская его рот, и paternosterquiesincaelis*** из головы вылетели любые здравые мысли. Это было совсем недолго, потому что несмотря на все мысленные молитвы Бога, на то, что в своей голове он стоял перед ней на коленях, умолялпроклиналзаставлялпросил не отрываться от него, блондинка сделала маленький, крошечный шаг назад, который обратил в крошево все то, что он сейчас испытывал. Он чувствовал себя цепной собакой. Голодной, побитой, смотрящей гноящимися от болезни глазами на своего хозяина, мучителя и изверга в одном лице, все еще чувствуя безграничную преданность, готовность идти следом, куда бы ему ни сказали. А изверг стояла напротив, растягивая свое орудие пытки — губы