***
Люси сидела в университете и скучающим взглядом окидывала толпу переминающихся перед аудиторией одногруппников. Как же ее раздражало все! Абсолютно все, начиная от щебечущей какую-то околёсицу на ухо Леви и заканчивая своими же негативными мыслями. А почему? А потому что! Этих потому что, из-за которых настроение студентки с завидной скоростью падало ниже нулевой отметки, было много. Например, утро. Люси проспала — сложно догадаться, кто с гадким смешком снова спалил телефон Хартфилии, да? — и пока она кляла все на свете, бегая по квартире белобрысым ураганом, ее сожители будто сговорились и всячески мешали сборам. — Люси, я хочу есть! — Люси, у нас кончилась рыба! — Люси, я порвал твои колготки! Случайно! — Люси, ты надела юбку задом наперед! — Люси, Хэппи сказал, что ты тяжелая! — Люси, Нацу опять уронил торшер! — Люси! — Люси…! Черт, сколько этих Люси было за утро! И блондинка уже наплевала на зацепку на колготках, на криво надетую юбку — она просто сломя голову вылетела за дверь, услышав еще одно истеричное ЛЮСИ, состоящее сразу из двух голосов. Адепт искренне надеялась, что на учебе все пройдет как обычно, но нет же! Преподаватель внезапно заболел, а кафедра не успела переиначить расписание и поставить группе какую-нибудь замену, и теперь студентам почти два часа придется шататься без дела, дожидаясь следующей пары, которую никто не хотел пропускать — пропуск у Гилдартса смерти подобен. Поэтому сейчас ребята просиживали задницы в коридоре на стульях, пытаясь морально подготовиться к паре по культурологии. — Ну, что ты такая недовольная? Люси перевела взгляд на хмурящуюся подругу и коротко вздохнула. — Не люблю, когда все идет не по плану. — Да ты с утра взвинченная, — фыркнула МакГарден. — Это с Драгнилом связано? Хартфилия мысленно четвертовала синеволосую. Ну что она так пристала к ней с этим идиотом?! Любой движение, любой косой взгляд, кривоватая улыбка вызывали тонну вопросов: Драгнил? Это Драгнил? Поссорилась с Драгнилом? Как там Драгнил? Блин, он центр вселенной, что ли?! Драгнил, Драгнил, Драгнил. Люси уже не переваривала эту придуманную ею же фамилию. Хотелось плеваться этими двумя слогами. Драг-нил. Откуда она вообще взяла такое сочетание букв? Д Р А Г Н И Л. Почему не пресловутый Смит или приевшийся Блэк? Нацу Блэк. Пф-ф-ф. Это самое хреновое, что она когда-либо слышала. Вот Нацу Драгнил — звучит. Хорошо звучит, будто бы он с этим именем и родился. А Нацу Блэк… Ужасно. Отвратительно. Погрязнув в собственных мыслях, Люси не сразу заметила, что ее язык шевелится без ее ведома: — …и все утро по квартире это «ЛЮСИ!». Я думала, моя голова взорвется. Адепт изумленно распахнула глаза, прикусывая губу, когда поняла, что абсолютно не помнит, что только что рассказывала. Обе подруги смотрели на девушку с сочувствием и жалостью. — Это не мое дело, конечно, — аккуратно начала Скарлет, смотря куда-то мимо светлой головы, — но мне кажется, что тебе надо развеяться. — Развеяться? — Ты слишком много времени уделяешь брату, — Эрза серьезно посмотрела в лицо Хартфилии, с неким нажимом, даже, возможно, с укором. — Надо и о себе подумать. Когда ты последний раз ходила гулять? Люси подняла глаза к потолку, обдумывая заданный вопрос. Действительно, когда она в последний раз ходила куда-нибудь, помимо университета? Целый месяц жизнь блондинки была похожа на день сурка* — готовка, учеба, уборка, сон. Готовка, учеба, уборка, сон. Готовка — уборка за развеселившимся Богом — учеба, уборка — за котом и рогатым придурком — сон — снова с этими двумя. Выходные, которые снова проходили по какому-то сценарию — пробуждение, расталкивание Саламандра, завтрак, развлечения, готовка, телевизор, уборка, уроки, сон… И так день за днем, неделя за неделей. Не то чтобы до появления в жизни Люси ее сожителей девушка отрывалась, как старшеклассники в фильмах про подростков, но раз в неделю она точно ходила либо в кино с друзьями, либо гуляла в парке, иногда позволяла себе зайти с хорошими знакомыми в приличный клуб или бар. А тут месяц домоседства. Даже круг общения Хартфилии сузился в несколько раз — Леви, Эрза и… — Привет, Люси. Блондинка дернулась, как от удара током. Ну, конечно, вспомнишь лучик — вот и солнце. Солнце стояло за спиной адепта и слабо улыбалось уголками губ. И Люси должна была быть рада этому солнцу, ведь раньше они неплохо общались — парень даже провожал ее до дома несколько раз, а по дороге они непринужденно болтали о всяких неважных мелочах — вот только сейчас на душе у блондинки был лишь какой-то колкий холод. Хартфилия натянуто улыбнулась, быстро соображая, что ей в данной ситуации делать. — И тебе доброе утро, Зереф.***
— Ну, а в субботу? Блондинка снова приподняла уголки губ, силясь придать своему лицу максимально непринужденное и беззаботное выражения, и рассеяно пожала плечами. — Даже не знаю, — ответила девушка, смотря строго перед собой, а именно — на подъезжающий к остановке автобус. — Столько дел навалилось, понимаешь, конец семестра… — Понимаю, — вздохнул Зереф, прослеживая взгляд карих глаз и ненавидя в данную секунду гребанный транспорт всеми фибрами души. — Тогда, может, созвонимся на выходных? Нет, нет, нет! — Конечно, — слишком быстро выпалила адепт, все время косясь на автобус. — Зереф, прости, мне надо бе… Люси ошалело распахнула глаза, застыв каменной статуей, а причиной этому было то, что ее губы жестко смял чужой рот. Вот так вот, без предупреждения, без прелюдий, без немого вопроса в глазах и такого же немого согласия, которое Люси бы ни за что не дала. Холодный. Зереф холодный, и это пугало. А еще пугал его напор, с которым он прижался к вздрогнувшему телу. Люси пошевелиться не могла. Ее будто заковали в колодки, облили ледяной водой и выставили на мороз. Парень провел по ее губам языком — просто ледяным — спрашивая разрешения на дальнейшие действия, однако, не дождавшись ничего, кроме полного оцепенения, которое Зереф расценил по-своему, силой вторгся в девичий рот. И вот на этом моменте Люси отмерла, резко отшатнувшись от брюнета и влепив тому звонкую пощечину. Девушка дрожала. Дрожала и смотрела на него, не видя ничего впереди себя — карие глаза до страшного пустые. Черт, будто бы он перед ней котенка задушил! А он ведь просто поцеловал ее. Да, может слишком неожиданно, слишком напористо, но Зереф не мог тянуть резину вечно. Хартфилия не оставила его равнодушным еще с их первой встречи. Кажется, это было примерно полгода назад — случайное столкновение в столовой, нелепое до тихого и неловкого смеха. Поднос с едой дрогнул от удара плечами, и белая блузка блондинки насквозь промокла, облепляя кожу. Они тогда долго стояли и пялились на большое мокрое пятно на груди, пока Зереф не сообразил извиниться перед незнакомкой и предложить ей помощь, отмечая про себя прелести ее точеной и вместе с тем пышной фигуры. Она ему тогда улыбнулась — не натянуто, как сейчас, а искренне — и у Зерефа что-то шевельнулось сразу в двух местах: в голове и в паху. Полгода они общались непринужденно — редко, но весело — и все эти полгода он грезил о том, что когда-нибудь, когда ледяное сердце Люси оттает, она подпустит его поближе к себе, и тогда он уже не будет себя сдерживать — не будет сдерживать ни слова, просящиеся наружу, ни руки, которые хотели забраться под ту самую мокрую блузку, обводя ладонями изгиб талии, скользить по бедрам. Твою мать, Зереф чувствовал себя помешанным кобелем, но он хотел Хартфилию так, что аж скулы сводило. А она возвела между ними неприступную стену под названием «дружба», и парень, в принципе, не был против этой самой дружбы, если бы не одно но. Трахнуть Хартфилию. Сука, эта мысль настолько въелась в его мозг, что по ночам он спать спокойно не мог, вместо этого продумывая какие-то чертовы планы по разведению блондинки на секс. Зереф чувствовал себя военным стратегом, который штурмует крепость. Пробует зайти то с одного боку, то с другого. Люси оказалась очень-очень неприступной крепостью, на которой не работали ни обходные пути, ни хитрые уловки. И тогда воспаленный мозг завоевателя предложил последнюю и отчаянную идею — идти напролом. Окружить девушку общением, теплом — всем тем, что так любят представительницы прекрасного пола — а взамен взять то, что хочет он. И сейчас Зереф сделал первый шаг на пути к своей цели. И, судя по заалевшей левой щеке и убегающей впопыхах блондинке, провальный.***
Люси открыла дверь тихо, как мышь, так же тихо скользнула внутрь и бесшумно закрыла. В квартире было по-странному тихо, и адепт даже понадеялась, что Бог с котом куда-то ушли, и она может провести немного времени наедине с собой, обдумывая все то, что произошло на остановке, как шорох в гостиной разбил мечты вдребезги. Люси примерно догадывалась, что сейчас будет. И боялась. Бог вышел из комнаты с улыбкой на губах — веселой и непринужденной — и в груди очень неприятно кольнуло. Почему-то появилось ощущение, что она его предала. Обманула, обвела вокруг пальца, изменила — сделала что-то непростительное и ужасное. Он смотрел на нее — сжавшуюся, бледную и странно потрепанную — и улыбка медленно начала сползать в его лица, потому что запах. Запах, сука. От нее так сильно несет кем-то посторонним, что захотелось блевать. И Люси поняла, что он учуял, потому что лицо искривилось в гримасе ярости, а хвост резанул тишину упругим хлыстом. — Подойди, — прорычал сквозь зубы розоволосый, сжимая кулаки. Адепт разжала руку, и сумка сиротливо плюхнулась на пол. Медленно, пытаясь отсрочить момент неизбежного, дрожащими руками стянула с себя пальто, скинула сапоги, которые улетели куда-то в сторону, и, когда предлоги задержаться на том месте, где она стояла, закончились, Хартфилия, внутренне содрогаясь, еле волоча ноги, проделала несколько шагов, разделяющих ее и разъяренного Бога, чья температура накаляла воздух вокруг до невозможности дышать. Нацу грубо схватил ее руки, поднес их к своему лицу и провел по ним носом, глухо зарычал, особенно усердно обследовал правую ладонь — ту самую, которой она дала пощечину сокурснику. Когда он жестко взял ее лицо в свои руки, адепт даже не сопротивлялась. Она виновата. Он имеет право злиться. Но почему? Почему она чувствует себя так отвратительно? Почему она думает о том, что никто, кроме Бога, не имеет права ее касаться? Почему то, что сделал Зереф, равносильно тяжкому греху? Почему то, что она допустила такое, и есть тяжкий грех? Нацу взревел, когда дошел носом до ее губ, а у Люси подогнулись ноги. Сил не было ни стоять, ни пытаться что-то предпринять. Виновата. Обманула. Предательница. Блондинка зажмурила глаза, когда Бог отстранился. Если он ее ударит, она поймет. Она не будет осуждать его, не будет злиться или обижаться. Если он не захочет ее видеть, она уйдет. На душе стало так горько, что в носу предупреждающе закололо, мол, эй, хозяйка, еще пара таких мыслишек, и тебя можно будет выжимать от слез. Люси раскрыла глаза, когда ее грубо схватили за локоть и поволокли по коридору. Дверь в ванную, которую Нацу все же соизволил привести в нормальное состояние после того, как он ее выбил, постигла та же участь, и несчастная снова оказалась на полу. Нацу умывал ее остервенело, не щадя ни кожу, ни мыло, ни воду. Весь кафель залило пеной, вся Люси стояла мокрая. На пятом кругу Хартфилия не выдержала — она просто задыхалась, Драгнил не давал ей даже вдохнуть, то обливая ее лицо водой, то намыливая его пышной и ярко-пахнущей пеной — и девушка отпихнула от себя мужскую руку, быстрее протирая кожу первым попавшимся под руку полотенцем. Адепт тяжело дышала, смотря прямо в зеленые глаза, в которых проступили алые прожилки. Дыхание стало еще беспокойнее, когда Саламандр снова нагнулся к ее лицу, проводя носом вдоль линии губ, и сдавленно зарычал. — Нацу, я… — Заткнись. Заткнись, или я клянусь тебе, что ты сейчас сгоришь. Врет. Конечно же, он врет, но Хартфилия послушно застыла. Отлично. Ему надо просто успокоиться. Избавиться от запаха и успокоиться. Как, вашу мать, успокоиться, когда от нее воняет какой-то мразью?! Воняет от ее губ?! Люси, зачем? Почему? Это мое жертвоприношение. Мое, Люси. Ты не можешь, ты не имеешь права отдавать его другим. Никогда, никому, кроме меня. Зачем? Она смотрит со страхом и очень затравленно. Она винит себя, и он тоже ее винит. Он зол, дико зол, и ему обидно. Больно? Да, больно. Нацу не знал, почему ему больно, ведь никто его не ранил, он цел и невредим, но в районе сердца изнутри все раздирало на части. Это чувство в груди отдаленно напоминало то, которое Бог испытал когда-то в драке с Гажилом — Брат продырявил своей рукой его грудную клетку, и тогда было больно. И сейчас болит в том же месте, только в разы сильнее, что хочется выть и рычать. Люси опустила глаза в пол. Нацу это довело до точки кипения. Кровь забурлила, захотелось чьей-то смерти. Убить кого-то — да, вот, что ему нужно. Он ведь так давно не убивал! Сколько он не чувствовал человеческой крови на своих руках? Сколько не выворачивал хрупкие людские суставы? Если бы не договор, который Богу нестерпимо захотелось разорвать, он бы, наверно, убил Люси.То, что его по праву, не может принадлежать другим.
Его Люси. Что он там хотел? Забрать ее себе целиком и полностью? Сейчас ему хочется выбросить ее нахрен, не видеть и не слышать, добровольно всунуть в руки тому мудушу, которым от нее — йохтйохтйохт — все еще пахнет. На, мразь, подавись. Забирай. Нацу развернулся, сделал несколько шагов из ванной и застыл. — Прости меня. Прости, пожалуйста. Люси захлебывалась в собственных слезах. Она боялась, жутко боялась, но ни в коем случае не Бога. Ей было до жути страшно, что он уйдет. Ей было страшно видеть эту неприкрытую обиду в его глазах, эту боль, которую он не мог понять, и это обвинение. Она могла бы оправдаться, что это не ее вина — Зереф сам ее поцеловал. Зереф сам вцепился в ее губы. Она оттолкнула его. Оттолкнула и убежала. Ей было противно, она не хотела этого. Но что это даст? Нацу зол, он не будет слушать. А если она скажет, что ее заставили, то… он убьет его? Да, скорее всего. Бог в ярости. Внутренне рвет и мечет. — Ты отдала мою жертву другому. Люси дернулась от этих слов, как от удара по голове. В его голосе было столько разочарования, столько обиды, что Хартфлии стало еще паршивее. А Саламандр, тем временем, не унимался: — Мою жертву, Лю. Которая должна быть только моей. Люси сжала руками свои плечи, стараясь не трястись. Собраться. Надо просто собраться. Возьми себя в руки, Хартфилия! Что за размазня?! Давай же, намотай сопли на кулак, что за жалость к самой себе?! Люси дрожащей рукой дала себе оплеуху, и Нацу развернулся на звук, слегка приподнимая брови. Вдох, выдох, и адепт снова может более-менее спокойно дышать. Студентка вытерла щеки, протерла глаза и подняла их на Драгнила. — Я не знаю, что мне тебе сказать, — девушка мысленно похвалила себя за относительную твердость голоса, потому как этого Бог не ожидал, а значит, он выслушает ее до конца. Ей только это и нужно — чтобы он выслушал. — Я виновата перед тобой. Любые мои слова будут звучать, как оправдания. Я не должна была такого допускать. Ты можешь бесконечно злиться на меня, я пойму. Я бы тоже на твоем месте обиделась. Нацу стоял, как молнией Лаксуса пораженный. Люси говорила без запинок, без дрожи в голосе, будто бы не она минуту назад захлебывалась в слезах и ревела в три горла. Будто бы не она тряслась от какого-то непонятного страха. — Я только хочу сказать, — продолжила блондинка, потупив взгляд, что удивило Бога еще сильнее. Нет, что с его адептом не так? То она ревет, как ведьма на костре, то вдруг становится железо-бетонной и несгибаемой, то вдруг смущается. Это нормально у людей? Люси подняла глаза обратно, и Нацу затаил дыхание. — Хочу сказать, что я не хочу приносить жертву никому, кроме тебя. В ванной повисла тишина. Блондинка напоминала Богу нашкодившего котенка — Хэппи, когда был мелкий и гадил по всем углам, смотрел примерно так же, вот только внутри все так не разрывалось, как от зрелища этих мокрых от недавних слез глаз. Он все еще зол. Он в гневе, и он не будет просто так игнорировать то, что адепт его практически предала. Он не закроет на это глаза. Он не… — Иди сюда, — спустя несколько секунд тишины позвал парень. Люси тут же подошла к нему без каких-либо сомнений. Остановилась в нескольких сантиметрах от него, заглядывая в зеленые глаза, в которых — к великому счастью адепта — почти не осталось красных вкраплений. Нацу медленно поднес палец к лицу. Похлопал подушечкой по губам. Люси поняла все без слов. Просто приподнялась на цыпочки, не решаясь обнять мощные плечи — вдруг он не хочет, чтобы она его трогала? — и коснулась своими холодными губами его горячих. Это было немного противно — из-за оставшегося отголоска запаха — но только первые несколько секунд, потому что когда маленький язык провел вдоль его губ влажную линию — робко, извиняясь — Бог уже и думать забыл о каком-то там запахе. Саламандр поражался сам себе. Он, что, хотел отказаться вот от этого? От какой-то обиды готов был выбросить Люси, разорвать договор и лишить себя этой жертвы? Псих. Больной. Ненормальный. Каким там человеческим словом любит обзывать его Люси? Придурок? Да, точно.Он конченный придурок.
Когда Люси почувствовала горячие ладони на своей спине, то облегченно выдохнула, и Нацу, не раздумывая, проглотил этот теплый комочек воздуха. Цепи давно болезненно-ласково натянулись на жилах, а Драгнил был рад им. Рад был и тому, что снова чувство преданной шавки завладело его сознанием, что он снова готов ползать за Хартфилией, целуя ей ноги. Ее пальцы зарылись в розовые пряди, перебирая их донельзя ласково, и в каждом ее движении, в каждом вдохе и выдохе были извинения. Она гладила его плечи и говорила: прости. Она ласкала его губы своими и говорила: прости меня. Она прижималась к нему всем телом и кричала: никому, кроме тебя.никомукромеменя
На задворках сознания неприятно гнусавила мысль: вдруг, она врет? Люди — лживые, трусливые создания. Они дышат и врут. Они ходят и врут. Врут всегда и везде, выживая. Люди — расходный материал. Им нельзя верить и нельзя не верить. Ими можно пользоваться. — Ты — Люси. Он ведь не просто так сказал это, да? Это ведь правда. Самая правдивая правда. Люси — не лживый людишка. Люси не врет. Люси — это Люси. Люси выгнулась в спине, прижимаясь теснее, скользя ладонью от макушки вниз по шее, и Драгнила пробрала слабая дрожь. Люси не может врать. А если и может, он лучше подохнет, чем будет сомневаться в ее словах.люсилюсилюсилюси
Когда она оторвалась от его губ, он думал, что задохнется прям в этот же момент, потому что его сейчас, когда он готов был принять, что насытился Люси, не наступило, но все слова возмущения***
Люси радовалась субботе и опасалась ее одновременно. В пятницу вечером она сидела перед телевизором в компании Бога и синего кота, смотря какой-то скучный ужастик, и слушала размышления Саламандра о том, что у людей плохо с фантазией, что кровь фонтанирует совсем не так, что отрубленная конечность не валяется безжизненно, а еще какое-то время пульсирует от толчков оставшейся в ней крови… В общем, Драгнил раскритиковал фильм, как только мог, а Хэппи вообще спал на женских коленях, не особо интересуясь, что происходит на экране. В конченом итоге сон постучался и в голову адепта, и та выключила телевизор с фразой: — Пойдем спать. Нацу нравилось, когда Люси звала его спать вместе с ней. Нравилось, что она наивно полагала, что в темноте он не видит, как она переодеваться в пижаму, пока он пожирал глазами каждый участок ее кожи, понимая, что еще чуть-чуть, и набросится на блондинку с очень требовательными поцелуями. Нравилось, как она ложилась в кровать, а он натягивал на них двоих одеяло, и Хэппи сворачивался калачиком в ногах. Нравилось, как она сама прижималась к нему, утыкаясь носом в ключицу или шею, обвивая рукой его торс. Бог был в восторге, что Люси перестала возмущаться, когда он обнимал ее руками, «как подушку для объятий» — цитата адепта, а хвостом медленно скользил по ее гладкой коже ноги, обвивая ее, как лианой, и получая от этого невозможное наслаждение. Если бы Люси знала, что хвост Саламандра — эрогенная зона, то точно бы не позволила ему так делать. Это почти равносильно тому, что потереться членом о ее ногу. Люси бы точно завизжала на него и огрела подушкой. Нацу обожал ложиться спать со своим адептом, несмотря на то, что каждодневный сон Богу вообще не нужен — ему бы вполне хватило двух-трех ночей в две недели. Но спать с Люси — настоящее удовольствие, и ради него Драгнил был готов спать хоть столько, сколько Хэппи, если это потребуется. А еще розоволосый обожал выходные. Будучи нечеловеком, Драгнил не понимал, почему людишки так ждут эти самые выходные, но, разделив со своим адептом храм (и кровать), вполне ясно осознал и сам полюбил эти дни. Потому что только в выходные он просыпался не от ужасной трели человеческой пиликалки, которую Бог немилосердно сжигал каждое будничное утро, выслушивая крики и прочие недовольства Хартфилии, после которых приходилось возвращать эту хрень в первоначальное состояние, а от куда более приятных вещей. Например, от запаха свежеиспеченных оладушек и бодрого «Нацу, иди завтракать!». Так же было и в это субботнее утро. Хорошо, не совсем так. — Нацу! Люси барабанила пальцами по столешнице в явном нетерпении. Нет, ну что такое? Она уже минут пять зовет Бога к столу, а он и ухом не чешет! — Хэппи, он спал, когда ты пошел кушать? — обратилась блондинка к коту, который старательно вылизывал лапу после сытного завтрака из свежей рыбки. — Спал, как младенец, — отозвался питомец и хитро сверкнул глазами. — Люси, разбуди его! — Видимо, придется, — вздохнула Хартфилия, не уловив лукавой нотки в интонации шерстяного друга, и встала из-за стола. Нацу действительно спал, сжимая в руках подушку, чуть приоткрыв рот и слабо храпя. Кончик хвоста мелко подергивался, выдавая хозяина с потрохами о том, что ему снится какой-то сон. Люси присела на край кровати и потрясла парня за плечо. — Нацу, — тихо позвала адепт, стараясь сделать пробуждение Саламандра как можно мягче. — Нацу, просыпайся. Драгнил что-то нечленораздельно простонал, перевернувшись спиной к девушке, скидывая с себя и без того сползшее одеяло. Блондинка уже хотела возмутиться такому поведению — она тут старается, завтраки ему готовит, будит его, а он к ней спиной! — однако затолкала свое негодование обратно в горло, зачарованно смотря на подергивающуюся серую кисточку. Люси не удержалась. Легонько тронула ворсинки пальцем, опасливо косясь на лицо Бога — вдруг, проснется? Но тот даже и не думал открывать глаза, лишь немного сдвинул розовые брови к центру. И девушка осмелела. Несколькими пальцами провела по кисточке, удивляясь их мягкости и млея от ощущения мягкий ворсинок на коже, а потом, как зачарованная, едва касаясь, поднялась выше, по самому хвосту. Легко-легко, самыми кончиками подушечек, Люси очертила изгиб хвоста и удивленно ойкнула, когда оказалась прижатой к постели под тяжестью Бога. — Что ты творишь?! Хартфилия будто язык проглотила. Не ожидала она такой реакции, совсем не ожидала! Она ведь совсем легонько погладила, верно? Тогда почему Драгнила потряхивает, а на смуглом лице появилась тонкая пленка испарины? — Люси… — пророкотал розоволосый, не угрожающе, но как-то странно предупреждающе, отчего адепт вздрогнула. Зеленые глаза смотрели дико, как-то по-звериному, а узкие зрачки и того превратились в две узкие щелки. — Доброе утро, — глупо улыбнулась девушка, пытаясь отвлечь парня проверенным способом, — там на столе оладушки… — Какие, к йохту, оладушки? — прошипел Бог и смачно сглотнул, после чего задышал через рот. Карие глаза расширились от удивления. Нацу не бежит на оладушки? Что-то новенькое! И странное. И ведет он себя странно. И почему он так губы облизывает, будто не пил три дня…? — Нацу, — осторожно позвала блондинка, — ты чего? — Я когда-нибудь говорил тебе про хвост? Раз. Два. Два хлопка ресницами, а после быстрое мотание головой в качестве отрицательного ответа. Саламандр попробовал сглотнуть, ибо в горле образовалась раскаленная пустыня, но слюна отказывалась выделяться назло хозяину. Хвост немилосердно дрожал в предвкушении, и Драгнил отчаянно пытался успокоить свой организм. О чем думала эта глупая Люси?! Йохт возьми, его всего колотит от возбуждения! Она так медленно, так тягуче-сладко водила пальчиками по его хвосту, оглаживая серую кожу, что его сон, в котором он сжигал старую деревню, резко переломился в сюжете: вот он стоит посреди огненной геенны, затем будто бы щелчок пальцев, и — тадам! — прижатая к полу блондинка громко стонет под нависшем над ней Богом. — Нацу? Розоволосый всеми силами пытался вернуться к реальности, в которой адепт и вправду лежит под ним, только без раскрасневшегося лица, капелек пота и сладких-сладких стонов. На четвертый раз, собрав всю силу в кулак, Драгнил все же смог осмысленно посмотреть в карие глаза и прохрипеть: — Не делай так больше. — Тебе не нравится? — разочарованно и виновато спросила Люси, и Саламандр готов был волком взвыть. Она не понимает, что ли?! Йохт, конечно, не понимает, у людей ведь нет хвостов! — Нет, — хрипло выдохнул розоволосый, пытаясь прочистить пересохшее горло. — Слишком нравится. — В смысле? Светлые брови взметнулись вверх, а глаза распахнулись. Боже, это наказание за какие-то грехи, да? Он возбуждался от всего, от каждого ее движения. Это невыносимо! Эти наивно распахнутые глаза, эти ресницы, эти вскинутые бровки, эти чуть торчащие ключицы, этот вырез майки и… Нацу рывком опустил голову и впился губами в жилку на тонкой шее. Люси удивленно выдохнула, а после глубоко вдохнула, пытаясь понять, что происходит. И, наверно, от шока до нее бы долго доходил весь смысл ситуации, если бы не ощущения мокрого раскаленного языка на коже, оставляющего за собой дорожку. — Н-нацу? Бог жадно втянул кусочек кожи, оставляя багровое пятно у самого основания шеи, и мысленно попросил Создателя дать ему терпения, потому что Люси — нузачемзачемзачем — совсем тихонько, но простонала. Драгнил через силу заставил себя оторваться от бледной подрагивающей шеи, отстраняясь и заглядывая в раскрасневшееся лицо. Люси ничерта не понимала, что только что произошло. Будто бы впала в какую-то прострацию, где ее тело — вообще не ее, и с ним вытворяют что-то такое донельзя приятное, и она все это чувствует, но ничего не понимает и… Господи, что это давит ей в живот?! — Вот, что я чувствую, когда ты трогаешь мой хвост, — тяжело дыша оповестил Драгнил, а после слез с задержавшей дыхание Хартфилии, заставляя копыта нести перевозбужденное тело в ванную, где его ожидает очень-очень холодный душ.***
Люси краснела, как школьница, стараясь сталкиваться с причиной своего смущения как можно реже. Нацу проторчал в ванной полчаса, а после молча прошел на кухню, где Хартфилия домывала посуду, взял свою тарелку и скрылся в спальне. Хэппи сидел возле задумчиво-смущенной хозяйки, пытаясь вникнуть в ситуацию, что особо у него не получалось, и, после двадцати минут безуспешных раздумий, решился спросить. — Люси, что произошло? Хартфилия подавилась воздухом. Что произошло? Да так, ерунда! Всего лишь она неосознанно возбудила Бога до почти невменяемого состояния, потом он заставил возбудиться ее, а потом они уже два часа сидят в разных комнатах. — Люси? — Я… — начала блондинка, но горло неожиданно запершило, и девушке пришлось прокашляться, на что кошачьи брови поползли вверх. — Я погладила его хвост… — Что?! Кошачий визг, наверно, слышал весь район. Черные глаза достигли размера белых блюдец с розовой каемкой, что лежат на кухне у Хартфилии, а синяя шерсть встала дыбом. — Ради всего святого, не кричи так… — стыдливо попросила студентка, прикрывая лицо ладонями. — Мне так стыдно… — Ты не стыдиться должна, а радоваться! — чуть тише воскликнул кот. — Чему? — Тому, что тебя сразу же не трах… не изнасиловали! — Блондинка побагровела, неосознанно прикладывая руку к засосу на шее, что не осталось укрытым от цепкого кошачьего взгляда. — Или, кажется, все к этому шло… Люси снова закрыла лицо ладонями. — Я чувствую себя такой виноватой, — пробубнила та сквозь руки. — Ужас какой-то… — Ну, — Хэппи подошел поближе к адепту и утешительно положил лапку ей на колено, — ты же не знала. И ты ничего плохого не сделала. Просто Нацу надо какое-то время побыть в одиночестве… — Никакого одиночества, — резко бросили откуда-то у двери в гостиной, и Люси испуганно вскинула взгляд на стоящего в дверях Бога. — Собирайтесь, у вас полчаса. — Куда? — удивленно спросил кот, поглядывая то на друга, то на адепта. Нацу расплылся в довольном оскале. — Милая, — Хартфилия вздрогнула и снова залилась краской, однако нашла в себе силы посмотреть в зеленые глаза, в которых плескались легкие смешинки. Весело ему, да? А вот ей совсем не весело! — Помнишь, ты обещала мне желание, когда приходили твои подруги? — Люси кивнула, резко бледнея, даже не желая думать о том, каким будет Божье желание, особенно в связи с недавними событиями. — Отлично. Тогда вот мое желание. Хартфилия сцепила пальцы в замок, ожидая продолжения фразы, а Нацу будто бы назло ей тянул драматичную паузу. Что за театр, черт возьми?! — Я хочу, чтобы ты показала мне город.***
— Я тебя умоляю, — шепотом говорила блондинка на ухо парню, идя по полупустой улице, — не привлекай внимания. — Чем я его привлекаю? — возмутился Бог, сдвигая брови к переносице. — Вот этим! — воскликнула Хартфилия и ударила Бога по руке, в которой тот задумчиво и незаметно для самого себя зажигал слабый огонек. Драгнил поморщился, однако спорить не стал. И даже не удивился, когда адепт схватила его ладонь — ту самую, в которой полыхало маленькое пламя — и дернула на себя, заставляя идти вплотную рядом. Люси нервничала. Ей казалось, что каждый встречный прохожий прожигает их двоих взглядом, догадываясь обо всем. Например, тот мужчина в сером пальто, который заинтересованно оглядывал парня с розовыми волосами, или вон та девочка, которая побежала за мячом, который укатился — прям как назло — к ногам Нацу. Блондинка искренне жалела, что Хэппи категорично отказался идти на прогулку. Она искренне надеялась, что кот разделит с ней часть переживаний касательно поведения Бога на улице, среди людей, однако синему комку шерсти было откровенно плевать на всю эту затею, и он предпочел несколько часов сна бесполезному, на его взгляд, хождению. Спасибо на том, что Нацу принял облик нормального человека, спрятав свои рога и хвост, а копыта заменил человеческими ступнями. Боже, скольких душевных сил стоило девушке уговорить упрямого идиота надеть одежду! И то, максимум, на что согласился Саламандр — это джинсы, клетчатая рубашка и кроссовки — и плевать ему, что на улице не больше плюс семи и все люди ходят в куртках. Бог же чувствовал себя абсолютно в своей тарелке и тихонько хихикал над нервозностью адепта. Девушка дергалась от любого шума, сжимала его ладонь и растерянно оглядывалась. Хотя, наверно, у Хартфилии с утра перебои со спокойствием, и винить ее в этом нельзя, она ведь не знала, что делает, скользя пальцами по его хвосту… Драгнил сглотнул. Опять его мужское достоинство чувствует себя не комфортно и слишком нетерпеливо требует к себе внимания шагающей рядом девушки. Нацу скосил взгляд в сторону. Люси оделась просто — не так, как в университет — в джинсы, короткие сапожки на плоской подошве и кофту с теплой жилеткой, однако и этого вполне хватило, чтобы пожелать снять с блондинки лишнее тряпье и впиться в ее шею, как утром. У Люси очень мягкая и нежная кожа, и ее хочется облизывать. — Смотри, — девичий радостный голосок вырвал Саламандра из пелены мыслей того самого характера, которые Хартфилия когда-то назвала «плохими», и Драгнил повертел головой в разные стороны, осматривая местность, — мы пришли. Нацу лениво скользнул взглядом по большому белокаменному зданию с витражными окнами и большим куполом. — Это главный собор? — Ага, — отозвалась блондинка, с некоторым восхищением осматривая красивые колонны и резные каменные украшения. — Красиво, да? Бог еле слышно рыкнул, но блондинка все же уловила этот звук и удивленно посмотрела на парня. — Хрень, — сухо отозвался розоволосый и сделал несколько шагов к массивным деревянным дверям, как его остановили за кончик шарфа. — Нацу, — осторожно произнесла адепт, заглядывая в зеленые глаза, — ничего не делай, ладно? Бог снова раздраженно рыкнул. Его раздражала реакция адепта на эту кучку камней. Тем более, что эта глыба — символ чужой веры. Чужой, йохт возьми! — Ладно. На радость и к удивлению девушки, Бог действительно ничего не натворил в соборе, только с абсолютно нескрываемым раздражением осматривал атрибуты религии и расписной свод, время от времени с каким-то презрением и насмешкой оглядывая посетителей собора, склонившихся в молитвах. Люси жевала губу и думала: насколько Нацу смешна эта ситуация? Почему он так раздражен? Что вообще чувствует такой, как он, в таком месте? Они пробыли внутри недолго — как только Саламандр увидел все, что хотел, то схватил блондинку за руку и вытащил на воздух. — И как? Полезно? — Очень, — усмехнулся розоволосый. — Брат хорошо постарался. Хочешь узнать, кто этот Бог? — Нет, спасибо. Не горю желанием. Зачем тебе вообще осматривать город? — Глупая Люси, — парень вновь ухмыльнулся, протягивая девушке руку, — я ведь должен понять, из какого теста придется лепить веру! Хартфилия глубоко и устало вздохнула, вкладывая руку в протянутую ладонь. Нацу, наконец-то, решил вспомнить о том, кем он является и что ему нужно делать. И почему у адепта дурное предчувствие насчет ближайшего будущего?