***
Как это ни странно, но опасения Люси о том, что Бог учудит во время прогулки что-то опасное и даже кровавое, остались просто опасениями. После собора настроение Нацу было каким-то странным, будто бы он был раздражён, но насильно подавлял в себе эту негативную эмоцию, терпеливо позволяя Хартфилии и дальше водить его по городу. Чем адепт и воспользовалась, радостно показывая все достопримечательности, которые знала сама: и главную площадь, и мэрию, и какие-то памятники с фонтанами, на которые Саламандру, если честно, было похер. А вот кондитерская, откуда блондинка иногда притаскивала вкуснющие эклеры, не оставила рогатого черта равнодушным, и раскапризничившийся Бог согласился покинуть это волшебное заведение с вывеской «Лавка Штраусов» только после того, как огромный, словно платяной шкаф, продавец с неестественно белыми волосами вручил ему лично в руки три пакета со сладостями. Хартфилия, конечно, ради приличия поворчала на улыбающегося от уха до уха Драгнила, однако в душе уже потирала ручки в предвкушении прекрасных минут, проведённых наедине с этими потрясающими заварными малышами. Увы и ах, мечтам адепта сбыться не было суждено, потому что Нацу ожидал этой встречи с вкусненьким не меньше хозяйки квартиры, и, пока та преспокойненько мыла себе руки в ванной комнате, с чистой совестью запихивал в себя пирожные одно за другим. У Хартфилии на губах застыл немой крик от вида трёх пустых коробок, крошек на столе и Саламандра с набитыми щеками. — Нацу! Бог повернулся к адепту и застыл. Тонкий визг был настолько пропитан обидой, будто бы он не пирожные съел, а ее собственную квартиру, а в карих глазах чуть ли слезы не блестели. Ну точно! Люси ведь тоже хотела слопать эклеры, а он так задумался, что совсем забыл об этом… — Ты что, съел все тридцать?! Тридцать? А ему показалось, что всего-навсего три — когда что-то очень нравится, тебе всегда кажется, что этого куда меньше, чем на самом деле. Но действительно, все три коробки, каждая вместимостью десять штук, сиротливо пустовали на столе в окружении крошек. Нацу виновато осклабился, что вышло довольно плохо — во рту мешался еще не разжеванный кусок пирожного, последний из последних из всей тридцатки. Тут в розовую голову стремглав залетела потрясающая мысль, и Бог тут же решил привести ее в реальность: он быстрым прыжком оказался прямо перед несколько ошарашенной таким поворотом событий Люси, так же стремительно сдавил ее челюсти пальцами и тут же присосался к ее машинально открывшемуся рту. А Люси не понимала, с чего это вдруг этому кретину приспичило целовать ее прямо сейчас, когда он ясно видит, что она расстроенна и даже зла. Если только для того, чтобы заткнуть ее, дабы избежать ее ругани, или же… Или чтобы протолкнуть ей в рот несъеденный кусок эклера?! Розоволосый, явно довольный своей задумкой, тут же отстранился, облизывая губы от крошек и прислушиваясь к себе: не заставившее себя долго ждать чувство счастья тут же взвилось в душе тайфуном. Люси же так и стояла, смешно вытаращив свои карие глаза и забыв закрыть рот. Он, что, только что поделился с ней лакомством из своего рта? Из, мать вашу вселенскую, собственного рта?! Господи, спасибо, что хоть не разжевал! Люси думала, что ей, вообще, должно быть противно — одно дело целоваться с кем-то, и совсем другое то, что произошло сейчас, но чувство отвращения почему-то упорно не наступало. Наоборот, все было спокойно, будто так и должно быть и это вполне естественно. — У животных, — мысленно науськивала себя Хартфилия. — Естественно у животных, а не у людей. Но он и не человек, а… — Эй, Люси, — весело позвал предмет девичьих раздумий и рукой захлопнул все ещё открытый рот адепта. — Эклер сам себя не съест! И Люси, ещё плохо понимая, что должна делать, стала машинально жевать. Тупо работать челюстями, как какое-то жвачное животное, типа коровы, не сводя ещё недоуменного взгляда с улыбающегося Бога. — О, — Люси округлила глаза и опустила взгляд к губам Саламандра. — Ты в крошках весь. Нацу послушно замер на то время, пока женские пальчики аккуратно стирали с его губ последствия поедания эклеров, и думал о том, что лучше бы адепт проделала всю эту процедуру губами — и Богу бы сделала приятно, и лакомство бы не пропало… Однако ужасающая трель мигом разрушила эту идиллию, а Люси помчалась на звук в комнату. Телефон лежал на кровати, куда его и бросила Хартфилия по возвращению домой, и буквально разрывался от невыносимой мелодии звонка. Люси поморщилась и поднесла телефон к уху. — Да? — Люси, мы идём в кино! — И тебе привет, Эрза. Да уж. Скарлет никогда не отличалась особыми манерами, особенно когда она что-то решила. Вот и сейчас, кажется, подруга составила какие-то планы на блондинку, чему последняя не очень-то радовалась — она уже нагулялась сегодня, ей хватило. — Прости, Эрза, но идите без меня. — Опять брата развлекаешь? За стеной послышался шорох, и Люси списала происхождение этого звука на Хэппи, который снова решил поточить когти о любимые обои Хартфилии. На самом же деле синий кот абсолютно не имел никакого отношения к этому шороху, и его кошачью персону нагло оклеветали, потому как с противоположной стороны стены, разделяющей спальню и кухню, стоял во всем своем Божьем великолепии Саламандр, воровато оглядываясь и прикладывая ухо к бетону, активно вслушиваясь в болтовню адепта. Все-таки его слух — отличный бонус к его существованию! — Никого я не развлекаю, Эрза! — послышался из-за стены недовольный голос Люси, на что Бог не преминул похихикать. Ну как же, не развлекает! На прогулку водит, сладости покупает, хвост гладит… О-о, нет-нет-нет, фу! Нацу потом об этом подумает, обязательно подумает — не раз, не два, а много-много раз — но не сейчас. Сейчас куда интереснее послушать ворчание своего адепта… — Отлично. Тогда в семь часов мы с Леви и Джераром заходим за тобой и идем в кино. — А ты не хочешь спросить у меня, не занята ли я? — Ты можешь быть занята либо уроками, либо Драгнилом, — послышался недовольный приглушенный голос из трубки, и Саламандр поморщился. — И знаешь, что я хочу тебе сказать? Хватит с тебя и того, и другого! — Эрза! — Люси, я серьезно. Ты заперла себя в четырех стенах и сидишь в них, как пленница. Я не знаю, что там с тобой делает этот кретин, — Нацу расплылся в зловещей ухмылке. О, Эрза, ты не представляешь, что он с ней не делает, — но ты должна выделять личное время и на себя. Когда ты последний раз веселилась, Люси? Когда ты в последний раз проводила время с нами? Боже, обиды в последней фразе Титании нельзя было не заметить, и Хартфилия сильнее стиснула трубку во внезапно вспотевшей ладони. Черт, она ведь права. Люси совсем перестала уделять время своим подругам! Конечно, они каждый день видятся в универе, но это совсем не то — там они не могут прогуляться по городу, купить какой-нибудь вкусной ерунды, бесцельно пошляться по магазинам, откровенно посекретничать и глупо похихикать, пойти туда, куда вздумается и никуда не торопиться. Блондинка виновато закусила губу. Блин, ей действительно захотелось прогуляться с подругами, и поход в кино внезапно зазвучал очень заманчиво, но… — Слушай, Эрза, — вздохнула адепт и села на кровать. — Я все понимаю, правда, и, если честно, я до сих пор в шоке, как вы с Леви терпите меня. Ты абсолютно права, как, в принципе, и всегда — я стала отдаляться от вас. И мне жутко стыдно. Люси снова печально вздохнула, на что за стенкой недоуменно приподняли брови. Ей стыдно? За что? Она что-то не так сделала перед своими подругами? На памяти Бога адепт по-серьезному косячила только с ним — когда пришла с отвратительным запахом на своих губах — но судя по виноватому голосу блондинки, она виновата не только перед ним. Нацу задумчиво откусил кусок от палки колбасы, которую с помощью своей Божьей власти выудил из холодильника, и активно заработал челюстями, вслушиваясь в тихий разговор за стенкой. Люси прикрыла глаза и продолжила: — Я действительно стала мало проводить времени с вами, и я обещаю исправиться, — Хартфилия улыбнулась на довольное хмыканье в трубке. — Но не сегодня! — второпях добавила адепт, на что в телефоне снова хмыкнули, но уже неодобряюще. — В любой другой день, клянусь! В любой другой забирайте меня, и я вся ваша, но сегодня я устала. Пожалуйста, Эрза! Скарлет задумчиво молчала, что явно нервировало Хартфилию, из-за чего она нервно комкала край своей футболки и кусала губу. Наконец, на том конце провода послышалось легкое покашливание и вердикт: — Хорошо. — Ура! — Но, Люси! — грозно позвала подруга, и подпрыгнувшая от радости блондинка тут же застыла с вытянутой вверх рукой. Студентка сглотнула. — Никаких поблажек в следующий раз! Если я звоню тебе и говорю, что мы куда-то идем, то ты послушно отрываешь свою симпатичную задницу от своих дел и идешь с нами, понятно?! — Д-да! Нацу мысленно присвистнул. Тон этой Скарлет действительно вселял ужас и уважение в простых смертных, а самого Драгнила заставил заинтересовано повести бровью. Все же эта красноволосая сука — сильный человечишка, и Саламандр даже как-то обрадовался, что у его Люси есть такая властная — относительно людей, конечно же — подруга. Однако разговор не заставил себя ждать, и Бог снова сосредоточенно прислушался. — Люси, — куда более мягче, даже нежно позвала девушка, и Хартфилия широко раскрыла глаза от удивления — тон Скарлет так резко переменился, что девушка вздрогнула. — Ты же придешь на мой день рождения? Блондинка едва справилась с собственным горлом, которое так внезапно и некстати запершило, и с трудом подавила рвущийся наружу кашель. День Рождения! Боги, Люси ведь почти забыла про него! — Конечно, Эрза, конечно! — затараторила ошарашенная Хартфилия. — Как я не приду на твой праздник, с ума сошла?! Я буду! Обязательно буду! — Ну, вот и славно, — с выдохом облегчения ответила аловолосая и, чуть погодя, добавила. — Мы с Леви любим тебя, Люси. — И я люблю вас, девочки, — умиленно прошептала блондинка. — Очень люблю. И Хартфилия с улыбкой на губах сбросила вызов, а один активно жующий Бог на кухне перестал работать челюстями, потому как в его розовой голове Божий мозг накидал пару-тройку вопросов, которые он немедленно должен задать своему адепту. С чем, собственно, он и поспешил, быстро проглатывая остатки колбасы и залетая в комнату. — Милая. Люси подняла карие глаза на стоящего перед ней парня, который сложил руки на груди и выжидающе смотрел в девичье лицо. — Ну, что? — не вытерпела Хартфилия и поморщилась. — Что ты меня так взглядом сверлишь? — Что значит твое «и я люблю вас, девочки»? Карие глаза распахнулись шире, а рот приоткрылся сам собой. Во-первых, он что, слышал? Ладно, пускай, это его божьи примочки, может он вообще мысли читает, не это важно. Во-вторых, откуда такой вопрос? То есть, почему он его заинтересовал? И в-третьих и в-самых-главных: как ей, блин, на него отвечать?! — Ну, то и значит, — неуверенно буркнула Люси, отводя взгляд в сторону, однако через пару секунд девушка тут же собралась и вернула взгляд к лицу хмурого и задумчивого Бога. — Я люблю своих подруг, это плохо? Тот не ответил, лишь продолжил сверлить в адепте смачную огненную дырку. В его голове роились мысли с противным жужжащим звуком, а вопросы так и раздирали сознание изнутри. Весь изначальный план по завоеванию адепта имел одну единственную конечную цель: Люси должна объяснить Нацу, что такое любовь. Она как-то уже пыталась с ним говорить об этом непонятном явлении, даже спрашивала что-то типа «ты когда-нибудь кого-нибудь любил?», и Драгнил тогда удивился такому вопросу, и ответил что да, конечно. Много кого и много раз. Однако Люси заявила, что это — не то самое «любить», и больше они на эту тему не разговаривали. А вот сейчас выяснилось, что эта блондинка любит своих подруг, и Богу стало как-то неприятно, но главное — непонятно. Что значит это самое любить? — Объясни мне, — потребовал Саламандр тоном, не терпящим возражений. Люси же, однако, не уловила в голосе Бога этих самых непоколебимых ноток, и раздраженно подскочила с кровати, всплескивая руками в жесте крайнего раздражения. — Что я должна тебе объяснять? — гневно ворчала блондинка, обходя парня кругом. — Я их люблю, и это нормально, и это… Закончить Люси не позволили, схватив за руку и разворачивая на сто восемьдесят градусов, попутно усаживая себе на колени. Когда он сам успел усесться на кровать? — И это непонятно, Лю, — твердо закончил за нее розоволосый и крепко стиснул руки за ее спиной, образуя нерушимый замок, из которого девушке при всем желании не выбраться. — Объясни мне. Хартфилия еще пару секунд посверлила взглядом лицо парня, а после опустила голову, удрученно вздыхая. Если Нацу вбил себе что-то в голову — это уже не выбить. Карие глаза уставились в зеленые. Повисла напряженная тишина. — Я не знаю, как тебе это объяснить, — наконец выдохнула адепт и снова опустила голову. Ну, правда, как она должна объяснять древнему Богу такое понятие, как любовь? Он ведь ничего об этом не знает — даже основ! — а тут ей требуется разжевать ему и в рот положить, что такое «дружеская любовь». Трудно? Не то слово! — А ты постарайся. — Легко тебе говорить. — Лю, пожалуйста. Я хочу понять. Блондинка снова подняла глаза к лицу Драгнила. Его взгляд остр, как и всегда, когда он чего-то хочет, прям и неприклонен. И пусть они давно разрушили стену агрессии, а их отношения перестали поддерживаться человеческим страхом за свою жизнь, Люси все равно уловила в зеленых радужках едва заметные алые блики, которые как бы говорили «эй, пс-с, не расслабляйся, мы все еще здесь». Хартфилия невольно напряглась, что тут же заметил Бог, удивленно выгнув бровь. — Люси? Блондинка не ответила, до боли в глазах продолжая вглядываться в зеленые радужки. Да, безусловно, они там — эти кровавые призраки далекого прошлого — выжидающе смотрят на Люси, пока она смотрит на них. Но вот что удивительно — ужаса от их созерцания все равно нет, будто бы адепт и не знала, чем могло обернуться их возникновение. Или же они сами перестали быть такими агрессивными? «Мы не тронем тебя, Люси. Но если нужно будет, заставим тебя подчиниться» — вот, что говорили Хартфилии эти глаза. Да, точно. Нацу никогда не сделает ей больно, никогда не обидит, но он — Бог, и если нужно будет, то он будет давить, гнуть ее, как железный прут, пока она не подчинится. Или не сломается. — Милая? — А? — встрепенулась Хартфилии маленьким воробушком в руках Драгнила, и тут же облегченно вздохнула. — Прости, задумалась… — Я заметил, — хмыкнул Бог и обидчиво поджал губы, на что адепт улыбнулась и слегка потрепала розовые пряди между рогов. — Ну, что мне тебе объяснить? — Глупая Люси, я же сказал! Что значит твое «и я вас люблю». — Ну, — блондинка поерзала на ногах парня, на что тот странно поморщился, и забегала глазами по комнате, выискивая взглядом что-то, что может помочь ей в ее нелегком деле. И — о чудо! — такое действительно нашлось! Хартфилия победно улыбнулась и вернулась глазами к лицу розоволосого черта. — Хэппи. Драгнил еще больше выгнул бровь: — Хэппи? — Да, Хэппи, — уверенно кивнула блондинка, и они оба одновременно перевели взгляд на синий спящий комок. — Ты ведь любишь его? — Я? — Ты-ты, кто же еще? Ты его создал, ты живешь с ним незнамо сколько лет, ты веселишься с ним, заботишься о нем, вы делите напополам и радость, и грусть! — воодушевленно вещала адепт, возбужденно жестикулируя и чуть ли не на пальцах объясняя такие простые на ее взгляд вещи. — Ты любишь его! Нацу тупо уставился на спящего друга, не в силах что-то сказать. Информация обрушилась на его розовую голову слишком неожиданно и немилосердно, и сказать, что Саламандр пребывал в глубоком шоке — ничего не сказать. Бог беспомощно взглянул в лицо своего адепта, прося у нее — неосознанно — моральной поддержки, а та лишь широко и счастливо улыбалась, радуясь, что она смогла найти способ объяснить древнему могучему существу такие простые человеческие понятия. В розовой макушке происходило такое, что и словами описать нельзя: там и молнии сверкали над свирепевшим океаном, и вулканы извергались прямо под рвущими на куски порывами ветра, там и тайфуны, и цунами, и разверзнувшаяся преисподняя… Люси едва подавляла смешки, вызванные донельзя потерянным и ошарашенным выражением лица Бога. Господи, если бы ей месяц назад кто-то сказал — еще тогда, когда каждый взгляд Нацу вызывал настоящий ужас под кожей — что у него может быть такое жалобно-растерянное лицо, она бы в жизни не поверила! — Я люблю Хэппи? — тупо переспросил Саламандр, а Люси торопливо прикрыла рот рукой, чтобы не выпустить рвущийся наружу смех. — Как в том фильме? Блондинка тут же приняла серьезное выражение лица, панически соображая, про какой такой фильм вещает ее ошалелый Бог. Неужто про ту сопливую мелодраму? — Нет, Нацу, — отрезала девушка, чем вызвала у розоволосого еще большее удивление и практически панику. Адепт это заметила и стала успокаивающе гладить и мять мужские плечи. Все же она не ожидала, что такое открытие, как любовь к Хэппи, вызовет в нем такую бурю эмоций и такой ступор. — Любовь бывает разной. Та любовь — это любовь между мужчиной и женщиной, которая нужна для продолжения рода, — продолжила вещать Хартфилия, попутно гладя плечи Саламандра и незаметно для самой себя переходя на крепкую шею. — Ты любишь Хэппи как друга. Это дружеская любовь. Так же я люблю и своих подруг. С каждым сказанным Люси словом в зеленых глазах уменьшалась паника и непонимание, однако огонек интереса никак не угасал. — Как понять, что я кого-то люблю? — спросил Бог, осмысленно смотря в карие глаза. — Ну, — блондинка закусила губу и положила руки ему на плечи, задумываясь над вопросом, — ты чувствуешь какое-то тепло внутри себя, тебе хочется почаще быть с тем, кого любишь, ты часто думаешь о нем, заботишься, оберегаешь… А самое главное — ты не хочешь его ни на кого менять. — Менять? — Если бы тебе предложили кого-то другого вместо Хэппи, ты бы согласился? — Нет, конечно, — насупился Бог и нахмурил брови, а его голос стал неимоверно серьезным. — Не неси ерунду. — Вот, — улыбнулась Хартфилия, — значит, ты его любишь. И я своих подруг люблю. — А меня любишь? Улыбка быстро соскользнула с девичьего лица, и теперь уже настала очередь Люси впадать в шок и панику. Что он только что там спросил? Любит ли она его — ей не послышалось? Адепт хлопнула пару раз глазами — так, на всякий случай — и снова уставилась в серьезное смуглое лицо, чей хозяин молча ожидал ответа на свой вопрос. Любит ли она его? Господи, ну, что тут думать — любит, конечно же! Как Эрзу, Леви и Хэппи. Как друга. — Люблю, — тихо согласилась Хартфилия, а у самой в груди что-то дрогнуло. Нацу не сводил с ее лица заинтересованного взгляда, испытывающего, будто он вот-вот поймает девушку на какой-то до ужаса глупой лжи. Ну, чего он так уставился? От этого взгляда стала неуютно, захотелось прикрыться, слезть с его колен, выйти из комнаты… Только адепт решила привести свой план по спасению своего душевного спокойствия в действие, как Бог спросил: — А любовь между женщиной и мужчиной? — Что «любовь между женщиной и мужчиной»? — поморщилась блондинка, со вздохом понимая, что это не конец разговора. — Что это за любовь? — Это другая любовь, которая фактически обусловлена природой, — сухо отвечала адепт, сложив руки на груди — держать их на плечах Нацу стало вдруг неудобно, — мужчина и женщина влюбляются друг в друга, объединяются в пару, заводят семью, рожают детей… — Младенцев? — уточнил Бог, на что блондинка кивнула и продолжила: — Мужчина и женщина вступают в брак, живут вдвоем. Их называют «семьей». И они любят друг друга. — Как понять, что ты чувствуешь эту любовь? Люси смерила Бога серьезным взглядом. Тот снова смотрел прямо и остро, но с каким-то странным выражением лица, будто человек с лотерейным билетом, которому до выигрыша осталось всего ничего — и это было странно. С чего вдруг у Бога проснулась такая любознательность? Все это время Нацу совершенно не интересовался такими вещами, как человеческая любовь, а тут вдруг приспичило! А Нацу действительно приспичило, и без ответа он себя не оставит. Он наконец подобрался так близко к этому самому ответу, к этой разгадке его личной головоломки — осталось буквально чуть-чуть! Тем более, что это «разгадывание» принесло Богу достаточно пищи для мозга — тут вдруг оказалось, что Саламандр любит своего Сына, и что эта любовь — дружеская. А еще Люси сказала, что тоже любит Нацу, и Бог был рад, но… Но, Йохт возьми, что-то не так! Вроде бы все хорошо: Люси любит его, сам розоволосый почти разобрался в теме любви, и его план почти исполнен, однако… Шестое чувство Бога буквально орало ему в уши, что до конца плана ему еще пахать и пахать, что эта любовь — не та, что Люси чего-то не договаривает, что Богу нужно что-то другое…Только что?
— Когда ты любишь кого-то, — задумчиво начала блондинка после затянувшегося молчания, перебирая собственные пальцы — набралась дурных привычек от своего сожителя, — любишь, как мужчина женщину и наоборот, — уточнила адепт тихим голосом, нежным, ласковым, который мягко влился в уши Саламандра, заставляя его нежиться в этом голосе, — то чувствуешь не только тепло внутри себя. Ты чувствуешь жуткую потребность в своей половине, хочешь постоянно находиться рядом, касаться, слышать, чувствовать — быть как можно ближе к объекту своей любви. Еще тебе может быть больно, очень больно — когда ты ссоришься со своей парой или когда ее нет рядом. Ты скучаешь, когда не видишь ее — для тебя это мука. Но когда ты рядом с ней — это счастье. Нацу слушал внимательно, впитывая слова, как губка воду, и поражался разительной перемене в его адепте. Она говорила про эту любовь с таким трепетом и нежностью, что у Бога в груди что-то екнуло, а щеки Люси порозовели. Драгнил нахмурился. Может, она снова заболела? Но болезнью от ее кожи не пахнет, он отчетливо чувствует запах Люси, пока она сидит на его коленях. Внезапно в розовой голове сформировался вопрос, который тот сразу же и озвучил: — Почему в том фильме герои плакали? — Ты о той мелодраме? — отстранено спросила адепт, смотря куда-то в стену за плечо Бога. — Потому что они расставались. — Что эт… — Это значит, что их любовь закончилась или закончится в ближайшем времени, — перебила блондинка и задумчиво провела рукой по розовым волосам. — Признание в любви — это что-то вроде обещания: ты отдаешь всего себя этому человеку, а взамен он отдает себя. Это обещание говорит о том, что никто другой тебе не нужен — только объект твоей любви, и ты не променяешь его на кого-то другого. — Тогда зачем люди расстаются? Хартфилия выпустила тихий смешок на этот вопрос, а Нацу повел бровью. — По разным причинам. Бывает, кто-то кого-то разлюбил и больше не нуждается в своей половине, но причин может быть множество. Все, Нацу, дай мне встать, мне нужно… Что ей нужно — так и осталось загадкой, потому что Драгнил решил, что грех пропадать такому чудесному положению, в которым они сейчас сидели, и властно смял ее губы своими. Вообще, инициатива к поцелую должна была целиком и полностью лежать на плечах адепта — это ее прямая обязанность, она должна думать о том, когда и как Богу нужна жертва — однако Саламандру было так плевать на собственные же правила, что… плевать. Хартфилия ответила на поцелуй не сразу — девушка как-то оторопело замерла в первые несколько секунд — однако спустя несколько умелых касаний и подначиваний со стороны Нацу расшевелилась, послушно шевеля губами. Бог упивался поцелуем сквозь опущенные веки. Цепи привычно сдавили все его органы, а он послушной собачкой не мешал им — только наблюдал да поскуливал — и то ради приличия, а сам вовсю бегал пальцами по стройной женской спине, проникал языком в ее рот и как сквозь дурман ощущал ласковые прикосновения к своим плечам.люсимоялюси
Все было так привычно и в то же время так странно, будто бы… Люси не хотела этого? Она отвечала на его ласки, давала гладить себя, сама сжимала его плечи, но что-то такое было в ее движениях, в ее дыхании, что заставило Нацу буквально через физическую боль оторваться от женских губ и всмотреться в лицо перед собой. — Милая? — тихо позвал девушку Бог, отчего та дернулась, как от пощечины, что парню очень не понравилось. — Что с тобой? Люси не ответила. Ее кожа стала еще бледнее, чем обычно, а карие глаза смотрели почти безжизненно. Драгнил нахмурился. Нет, такая Люси ему точно не нравится, ее нужно расшевелить, заставить улыбаться — когда улыбается Люси, улыбается и он — и Бог решился. Он часто видел в фильмах, что люди так делают, когда кому-то плохо, там почему бы не попробовать? И Нацу притянул застывшую девушку еще ближе к себе, вплотную прижимая к обнаженной груди, обвивая ее тело руками и поглаживая тонкую спину. — Все будет хорошо, — ласково проговорил Саламандр, неумело, слегка растерянно, но так тепло, что девичье сердце забилось в два раза чаще. — Я с тобой, Люси. И Люси позволила себе одну маленькую слабость, одну крошечную, почти незаметную глупость — блондинка уткнулась лицом в мужское плечо и коротко поцеловала смуглую кожу где-то у края ключицы. Естественно, Нацу это заметил — тонкий разряд электричества, скользнувший по венам от того места, где его почти мимолетно коснулись теплые губы, нельзя было проигнорировать — и сильнее стиснул Люси в объятиях, задумываясь о том, что недавно рассказала ему адепт. Люси сказала, что любит его — дружеской любовью. И хоть это любовь, в глубине души Нацу понимал, что это не совсем то, что ему нужно. Что же тогда ему надо? Нацу не знал. Гладил спину сидящей на нем девушки, слушал бешеные удары ее сердца и не знал, что же ему надо.***
Телефон зазвонил без десяти семь, и Люси с недовольной миной взяла в руки сотовый. Звонили с незнакомого номера, и у Хартфилии промелькнула мысль, что это, наверно, Эрза — все же не смирилась с тем, что блондинка не пошла с ними в кино, и решила донимать подругу с чужого телефона, ведь такие случаи уже имели место быть. И уже настроившись на хорошие такие разборы полетов со своей одногруппницей, девушка прошла в спальню — любимое место для разговоров по телефону — и нажала на зеленую кнопку. — Да, Эрза, — с ходу начала блондинка, справедливо решив, что в случае с Титанией действует правило «лучшая защита — это нападение», — рада, что ты решила осчастливить меня звонком, но я тебе уже сказала, что никуда сегодня не пойду, поэтому прекрати отнимать телефоны у прохожих и названивать мне, потому что я своего мнения не изменю, я днем тебе все сказала и больше мне добавить нечего. Выпалив свою тираду на одном дыхании, Люси замолчала, про себя удивляясь, что подруга соизволила дослушать ее до конца — обычно такой щедрой староста группы не была, на втором слове прерывая оппонента и вставляя свои пять копеек — и стоически ожидала праведного гнева Скарлет. Который, к ее большому удивлению, никак не наступал. — Эрза? — И тебе привет, Люси, — раздался в трубке ровный мужской баритон, от которого Хартфилия перестала дышать. — Прости, но я не Эрза. — Зереф?.. — только и смогла выдавить из себя блондинка испуганно-иступленно. — Откуда у тебя… — Прости, я попросил номер у Леви, — со смешком ответил голос в трубке, а у девушки от этого дыхание сперло. Ох, МакГарден! Не носить тебе своей дико-умной милой и всезнающей головы! В это время в комнату вошел озадаченный Драгнил, держащий в руках какой-то Люсин учебник — Богу вдруг стало интересно, над чем его адепт так кропотливо сидит и чиркает карандашом по бумаге — и встал посреди комнаты. Люси смотрела на него с откровенной паникой в глазах. Тот факт, что тот самый человек, который поцеловал ее, сейчас говорит с ней по телефону, а Нацу так внимательно это слушает — ясное дело, что находясь в одной комнате с телефоном, он все слышит очень-очень отчетливо — не предвещал ничего хорошего, и у Люси опасливо засосало под ложечкой. — Люси, я хотел извиниться за… — начал голос в трубке, но блондинка тут же его перебила. — Нет! То есть, не надо извиняться, Зереф, все в порядке, — сбивчиво тараторила адепт, топчась на месте и время от времени кидая быстрые взгляды на Бога, который нахмурил брови — ситуация ему не очень нравилась, потому что Люси юлила, это было видно невооруженным взглядом. — Я на тебя не в обиде… — Да? — мужской голос в трубке явно обрадовался, а Нацу глухо рыкнул, и Люси вздрогнула. — Я рад, правда. Но все же прости, я не должен был так торопиться и… — Ты что-то еще хотел? — А? — не понял Зереф. — Ну, что-то помимо извинений хотел сказать? Прости, у меня мало времени, дела, все такое… — А-а, — удивленно протянул парень. Не ожидал он, что Хартфилия так быстро перейдет к делу — он уже готовился пол вечера извиняться за тот поцелуй на остановке, а все выходит куда проще. — Да, я хотел спросить, свободна ли ты завтра, и если да, может, ты составишь мне компанию и мы прогуляемся? Комнату наполнило утробное рычание, и Хартфилия зажмурилась, мысленно моля кого-то всемогущего убрать ее отсюда подальше. Йохт, ну вот как она умудряется вечно встревать в такие нелепые ситуации?! Это просто талант какой-то — находить приключения на свою задницу! Но нет, она стоически с этим справляется! Господи, пусть все это будет не с ней, ну, пожалуйста! — Люси? Не подействовало, и все это так же происходит с ней. Блондинка глубоко вдохнула, набирая в грудь побольше воздуха, и открыла глаза. — Нет, — твердо и уверенно произнесла адепт, как судья выносит решение, и даже Нацу перестал скалиться и рычать. — Прости, Зереф, но я не могу. — Тогда, — с надеждой начал собеседник на том конце провода, и Люси закатила глаза, — может, в другой день? Когда тебе будет удобно! — Извини, но я очень занята всю неделю, поэтому не выйдет. Пока. И, прежде чем ошалелый таким поворотом Зереф успел выдавить из себя хоть слово, Люси бросила трубку и кинула телефон на кровать, оборачиваясь лицом к своей главной проблеме. Главная проблема выглядела злобно, но озадаченно, что несколько смягчало ситуацию — удивленный враг — дезориентированный враг. Однако, когда блондинка поспешила ретироваться с опасной территории и прошмыгнуть мимо Бога, тот ловко ухватил ее за локоть и развернул лицом к себе. — Кто это? — ледяным тоном спросил последний, и девушка поморщилась. Голос — ледяные иглы, навевающие воспоминания. — Зереф, — коротко ответила Хартфилия, но хватку на ее локте не ослабили. — Знакомый из университета. — Зачем он звонил? — Ты же сам слышал, — Люси дернула руку, но Бог ее не отпустил. — Нацу, пусти, мне надо заниматься. — За что он извинялся? Зеленые глаза хищно сощурились, прожигая тело девушки насквозь, и адепт сухо сглотнула. — Нацу, успокойся, пожалу… — За что, йохт возьми, он извинялся?! Хартфилия аж подпрыгнула от такого рева и снова зажмурилась в надежде, что сейчас это все исчезнет — и недавний разговор с Зерефом, и разъяренный Драгнил, пышущий яростью, и она сама растворится в воздухе. Ну, или хотя бы один из всего этого — не будет одного звена этой дикой цепи, не будет и проблемы… Однако цепь была вполне себе цела — разговор состоялся, Люси не растворилась в воздухе, а Нацу все так же продолжал полыхать огнем ярости. В прямом смысле. — Нацу! — в панике воскликнула адепт, со слезами на глазах провожая взглядом опадающие на ковер обугленные странички, что когда-то были ее учебником по культурологии. На Бога это отчаянное «Нацу» никакого воздействия не оказало — розоволосый черт самозабвенно продолжал рычать и резать хвостом воздух, воспламеняя пространство вокруг себя. Совершенно не обжигая при этом девушку, что саму жертву очень удивляло, но недолго — Саламандр схватил девушку за запястье второй руки и придвинул ближе к себе. — Это он? — прорычал Драгнил ей в лицо, и студентка отвернула голову, что было, впрочем, зря — Бог так дернул ее за руки, что голова сама собой вернулась в изначальное положение. — Люси, — прошипел Бог, и это «Люси» было соткано из ярости, рычания, шипения и огня — воистину невероятное и неописуемое произношение, от которого девушка и вовсе растерянно застыла, — не заставляй меня напоминать тебе, кто я такой. — Я помню, — выдохнула Хартфилия, заворожено следя за переменами в лице Саламандра. Взгляд карих глаз зацепился за бьющуюся под смуглой кожей вену на виске, и в этот совершенно не подходящий момент Люси нестерпимо сильно захотелось поцеловать Бога в эту самую венку. Она даже дернулась, чтобы податься ближе к нему, но Нацу снова встряхнул блондинку. — Говори, милая, иначе я зажарю этот город к йохтовой матери. — Что говорить? — оторопело спросила адепт, превозмогая головокружение. Это у нее страх так заиграл, или в комнате стало просто слишком жарко? — Им от тебя воняло?! — Да, — выпалила Люси, и зрачки в карих радужках расширились от ужаса. Боже, что она только что сделала! Она же… она… Нет! Нацу рыкнул, издал звериный рев, мотнул головой и оттолкнул блондинку от себя, разворачиваясь к окну. Адепт плохо соображала, что происходит. Плохо понимала, что затеял Нацу — но, судя по огню, метавшемуся по комнате, и уверенному шагу, ничего хорошего. Воспаленный мозг вообще едва ворочал мысли. Осознание пришло тогда, когда Нацу запрыгнул на подоконник двумя копытами, намереваясь спрыгнуть за пределами квартиры и наконец выполнить то, что жаждет его перепачканная кровью душа. — Нет! — взвизгнула блондинка и в один момент оказалась за спиной Бога, рванув его за плечо на себя. Саламандр послушно отклонился назад, и ему ничего не оставалось сделать, как взмыть в воздух, дабы избежать падения, но и тут адепт подоспела вовремя — ухватила его за руку и потянула вниз, к себе. А Нацу хотел крушить. Его душа просто требовала, рвала и метала в ожидании людских смертей, запаха крови, криков страдания, потрясающего аромата горящей плоти. А главное — его душа хотела получить голову того мудуша, с которым говорила Люси. Чтобы размозжить эту ненужную часть тела о землю, растереть руками, перемолоть череп — и это не просто эпитеты и метафоры, это действительно то, что Бог всем сердцем желал сделать. Йохт, как он давно не чувствовал себя таким злым. Сейчас для него похоронить целый город под слоем пепла казалось настолько заманчивым предложением, что он не видел ни одной причины, почему он не может этого сделать. Вера? Хер он клал на эту веру. Последователи? Бесполезные куски мяса, которым легко можно найти замену. Люси? Люси… Она что-то ему говорит. Держит руками его лицо, заглядывает в глаза, а у самой — слезы в уголках. Что ты со мной сделала, Люси? Почему я хочу разорвать любого, кто приблизится к тебе? Рядом крутится Хэппи. Обеспокоенно смотрит своими большими кошачьими глазами, что-то твердит и крутится волчком вокруг его ног. А Люси все продолжает говорить. Гладит его щеки большими пальцами и что-то бубнит себе под нос — из-за пелены гнева и огня ничего не слышно, но ее касания такие мягкие, пальцы слегка дрожат — не слегка, сильно — а губы беспрерывно шевелятся.люси
Что она там говорила? Тепло внутри? Нацу тепло. Когда она смотрит на него — тепло. Когда гладит его — еще теплее. Желание чувствовать? То, что он хочет ее целовать — это считается за чувствовать? И то, что он хочет ее саму, как нуждающийся? Что хочет ее до дрожи в пальцах и до сухости во рту? Находиться рядом? Конечно, он хочет находиться рядом, поэтому блондинка и проводит с ним столько времени — почти все свое время она с ним, а ему все равно мало… Счастье? Он счастлив, когда она его целует. Он чувствует себя преданной шавкой на цепи — и счастлив быть ею. Счастлив. Это ведь договор, да? И это тепло, и желание находиться рядом, и чувство счастья — это все из-за контракта между Богом и адептом. Что там говорит Люси? Что-то пытается до него донести. Забавно лопочет себе под нос. — Нацу, пожалуйста! Что пожалуйста, Люси? — Услышь же меня наконец! Я слышу, Лю. Просто я очень зол. Но я слышу. — Остановись! Хватит! Успокойся! Успокоиться? Я не могу, Лю. Не понимаю, почему не могу. Я так зол. Из-за тебя. Из-за того, что кто-то целовал тебя. Почему это так обидно? — Нацу, пожалуйста, я прошу тебя! Послушай то, что я тебе скажу! Люси дышит загнанно, тяжело. Огонь вокруг поглотил половину комнаты, языками пламени слизывает бежевые обои с плавящихся стен. Хэппи что-то бубнит себе под нос, и огонь перед ним расступается, угасает, будто слушается его, но стоит коту прекратить говорить — и горячие языки снова вздымаются вверх, охватывая мебель, и Сын снова заходится в своей непонятной молитве, укрощающей пламя. Люси смотрит жалостливо, с болью, и Нацу начинает понимать, почему. Вокруг все горит, ей страшно. Люси страшно из-за него. Люси приоткрывает губы — то ли в попытках отдышаться, то ли чтобы что-то сказать — и с ее губ действительно срываются слова. Нацу прислушивается изо всех сил, но пульс ошалело стучит в ушах, заглушая все звуки вокруг. А Люси все еще что-то говорит. Бог нутром чует — что-то важное, и собирает всю свою волю в кулак, чтобы утихомирить собственное пламя, собственную ярость, мешающую слышать. И слова проскальзывают, доходят до его ушей, и он слышит дрожащие слова. Я люблю тебя. — Я люблю тебя, — повторяет девушка иступленным шепотом, гладит руками его лицо, и звуки пульсируют в голове. Я люблю тебя.ялюблютебя
Она сегодня уже сказала, что любит его. Он сам спросил. Тогда почему сейчас эти слова кажутся ему такими важными? Почему они вдруг приобрели другой смысл? — Я люблю тебя, — повторяет Люси, смаргивая влагу с глаз, чтобы четко видеть лицо Нацу перед собой. — Не Зерефа, никого другого. Тебя. Я люблю тебя. Хэппи удивленно смотрит на то место, где только что свободно развевались языки пламени, а теперь там струится лишь легкий дымок — напоминание о том, что тут только что было. Люси все еще гладит его щеки — молчит, но гладит, — и Нацу закрывает глаза. Сжимает дрожащую ладонь в своей руке, а после удивленно хлопает глазами, когда адепт резко подается вперед, врезаясь ему в грудь и обхватывая его торс руками. И заходится в рыданиях. А он гладит ее спину, макушку и слушает, как по его венам разливается кровь, с каждым толчком отбивая это теплое я люблю тебя.