***
После того происшествия, которое Хэппи окрестил «семейной ссорой», Люси с чистой совестью грохнулась в обморок. Нет, не как кисейная барышня в любовных романах от переизбытка чувств — попросту от того, что надышалась угарным газом. Еще не отошедший от своего припадка Нацу растерянно хлопал своими Божьими глазами и держал в руках мигом обмякшее тело, а коту не оставалось ничего, как взять всю ситуацию в свои могущественные кошачьи лапы. Так и пошло: Хэппи раздавал Нацу приказы, а Саламандр их послушно исполнял, ибо на большее просто не был способен в данный момент. Под чутким руководством друга розоволосый уложил блондинку на диван в гостиной, открыл все окна в квартире и старательно «не воспламенялся!». Затем приятели напоили еще бессознательную девушку водой, а Бог восстановил спальню до своего нормального допожарного состояния, в тайне надеясь, что Люси ничего не вспомнит и забудет этот инцидент с пожаром. Но адепт упорно отказывалась приходить в сознание, и розоволосый по-настоящему забеспокоился спустя пару часов, однако синий кот мотал головой и утверждал, что все в порядке. Хэппи сам достаточно сильно нервничал, но пытался не показывать своего состояния, пряча беспокойство за колкими шуточками и ехидными фразочками, которые Бог пропускал мимо своих ушей, полностью сосредоточившись на состоянии своего адепта. Люси. Люси лежала болезненно-бледная, молчаливо-пугающая. Я люблю тебя. Зачем она это ему сказала тогда? Она ведь и до этого согласилась, что любит его, когда сам Нацу спросил. Но почему-то эти ее слова заставили Бога остановиться, сняли огненно-кровавую пелену с глаз, уняли его зудящую ярость, обуздали Божье пламя, и сам Нацу был готов об заклад биться, что эти слова и то вскользь брошенное «люблю» не имеют ничего общего между собой! Дело в интонации? Да хрен знает, в чем там дело, но шестое чувство Драгнила верещало в припадке, что на это нужно очень-очень остро обратить внимание и хорошенько все обдумать! Что тот и сделал — сел в свою любимую медитативную позу в воздухе, закрыл зеленые задумчивые глаза и глубоко вдохнул. Пока Люси не очнулась, у него есть время подумать. Итак, что он имеет: Люси сказала, что любит его. Два раза. И второй вызвал в Саламандре целый ураган эмоций, начиная от паники и заканчивая радостью. Все-таки Бог стал гораздо ближе к разгадке этой вселенской человеческой загадки под названием «любовь» — у Нацу есть материал, осталось только додуматься до его смысла. Я люблю тебя. Не Зерефа, никого другого. Тебя. Я люблю тебя. Саламандр нахмурился. А вот этот кусок непонятен. Очень-очень непонятен, потому что Люси прямым текстом говорила ему несколькими часами ранее, что любит своих подруг. А тут «никого другого». Несостыковочка. Нет, эгоистичную Божью душу очень грело такое заявление, и парень даже не до конца разобрался, почему, но либо Люси его обманула — что даже в его голове звучало глупо и по-идиотски - либо он снова чего-то недопонял. Поставив в уме галочку напротив этого пункта, чтобы позже докопаться до истины у самого предмета раздумий, Саламандр перешел к следующему вопросу. — Признание в любви — это что-то вроде обещания: ты отдаешь всего себя этому человеку, а взамен он отдает себя. Люси же призналась ему в любви? То есть, то, что она сказала, считается у людей признанием? Или же нет? Нацу чувствовал себя до смешного растерянно. Он — великий Саламандр, гроза и надежда человечества — оказывается ничего толком и не знает о людях, и сейчас чувствует себя так, будто плутает вокруг двух сосен битый час. Глупо! Все это глупо! Саламандр уже успел разозлиться — и на себя, и на адепта, и на всех вокруг — за то, что у него не получается разобраться в ситуации, как на ум пришли слова Хартфилии: Это обещание говорит о том, что никто другой тебе не нужен — только объект твоей любви, и ты не променяешь его на кого-то другого. Если теоретически допустить, что слова «я люблю тебя» — это признание, то, выходит, Люси… отдает себя Нацу? Драгнил удивленно раскрыл глаза и уставился на бессознательное тело. Тебе хочется почаще быть с тем, кого любишь, ты часто думаешь о нем, заботишься, оберегаешь… А самое главное — ты не хочешь его ни на кого менять. Менять. Хочет ли Нацу поменять Люси на кого-то другого? Что делает Люси? Люси кормит его, развлекает, ругает иногда, гладит, приносит жертвы. Лицо Саламандра скривилось в гримасе отвращения, даже язык высунул изо рта. Заменить Люси? Вот уж нет! Он уже пробовал — та ночная вылазка с поиском шлюх на улицах города ясно дала понять парню, что его тело буквально отторгает чужих людишек, подпуская к себе только одну Хартфилию. Нацу никогда не поменяет свою забавную блондинку на другого человека, даже на неоттраханную красивую фигуристую девушку! Отлично, с этим разобрались. Что там дальше? Оберегать? Заботиться? О, это он умеет! Его приступы вселенской заботы после жертвоприношений говорят сами за себя, да и когда адепт заболела, он ведь тоже о ней заботился, да? Лечение кого-то — это же забота? Думать. Тут и говорить нечего, мысли о Люси занимают почти девяносто девять процентов его мозга. Желание находиться рядом — оно буквально измывает Бога дни напролет! Он все время хочет находиться с Хартфилией — чем ближе, тем лучше, и… Дыхание перехватило, а во рту резко пересохло. Это получается, что Нацу и Люси любит?! Ладно, Хэппи — он его Отец, как-никак, и вместе они сколько лет — но адепт?! Кот заинтересованно проследил за тем, как чем-то донельзя ошарашенный Бог плавно опускается на попу на пол и отрешенно смотрит куда-то перед собой. Он любит Люси. Он. Любит. Люси. Драгнил повернул голову к дивану, внимательно вглядываясь в бледное девичье лицо, и сухо сглотнул. Если Люси любит его, а он любит Люси, это значит, что они должны отдать друг другу себя? Как? Зачем? Для чего? Вопросы посыпались на розовую макушку один за другим, не щадя шокированного своим открытием Бога. Йохт, любовь — это гораздо сложнее, чем он думал! Ему нужна помощь, определенно — сам он с этой проблемой не справится. И Саламандр уже приоткрыл рот, чтобы спросить совета у своего закадычного друга, как тут же его захлопнул — комок на диване застонал и попытался подняться. — Люси! — в один голос воскликнули розоволосый парень и синий кот, стремглав подлетая к очнувшейся Хартфилии. Девушка зажмурилась и схватилась за голову, болезненно шипя. — Не орите так, придурки… — простонала сквозь зубы адепт и приняла сидячее положение. — Что произошло? — Э-э, — заблеял кот, переглядываясь с явно занервничавшим Богом, которой активно мотал головой, подавая другу какие-то сигналы. — Ничего… не произошло? — попробовал отгадать эти шарады питомец, на что Саламандр стукнул себя по лбу. Люси краем глаза заметила эти переглядки и тяжело вздохнула. Она уже хотела начать читать лекцию по поводу того, что если они не скажут ей правду, она сильно разозлится и так далее и тому подобное, как на светлую макушку из ниоткуда свалилась ценная тонна не самых приятных воспоминаний, заставляя шестеренки в блондинистой голове вращаться с утроенной скоростью. Звонок. Зереф. Разговор. Пожар. Я люблю тебя. — Люси, ты почему красная? — участливо поинтересовался Хэппи, вспрыгивая на колени к внезапно загоревшейся красным светом блондинке. Та торопливо замотала головой и неуверенно засмеялась, бросая какие-то фразы типа «все в порядке» или «я голодная», и одним прыжком выпорхнула из комнаты, оставляя недоуменно смотрящего ей вслед кота и такого же Бога. — Люси странная, — констатировал факт розоволосый, сверля взглядом дверной проем, где секундой раньше скрылась блондинка. — Айя, — озадаченно поддержал Хэппи, смотря в ту же точку и думая, что же такого произошло с адептом, что та загорелась, аки маков цвет.***
— Боже, — горестно вздыхала девушка в собственные ладони уже целых полчаса, что она провела в ванной. Некогда горячая вода давным-давно остыла, заставляя Хартфилию зябнуть среди холодных кафельных стен, однако Люси и не думала выходить из ванной — наоборот, она четко вознамерилась провести в ней остаток своей жизни. Господи, как же надо быть идиоткой, чтобы сказать это! — Ну, подумаешь, — безрезультатно утешала себя адепт, — призналась в любви парню, ситуация была безвыходная и… Боже, ты призналась в любви БОГУ, идиотка! Блондинка вновь вздохнула и обняла себя руками. Нет, она точно идиотка. Полная, круглая, отчаянная идиотка. Только она могла влюбиться в этого дурака-маньяка, да еще и сгоряча заявить ему об этом! Хоть бы Нацу ничего не понял! Хоть бы он забыл!***
— Не забыл, — пронеслось волной неконтролируемой дрожи по всему телу, когда Саламандр подловил адепта в коридоре и уволок в комнату. — Лю? — позвал розоволосый черт, и Хартфилия вздрогнула, неуверенно улыбаясь. — Я хочу у тебя кое-что спросить. — Спрашивай, — кивнула блондинка и тут же мысленно сжалась в предчувствии чего-то нехорошего. Сейчас он спросит у нее, что означали ее слова. Сейчас будет засыпать ее вопросами, на которые она не сможет ответить. Сейчас он спросит, любит ли она его. — Я люблю тебя? Карие глаза удивленно вытаращились на серьезное смуглое лицо, сидящее напротив, а их хозяйка ошалело приоткрыла рот. — Чего? — Я люблю тебя, Люси? Пресвятые эклеры! Она точно правильно расслышала вопрос? Он не перепутал ничего? Нет, не перепутал — зеленые глаза смотря уверенно, а сложенные на мощной груди руки придают непоколебимости всему образу Бога, который сверлит ее взглядом в ожидании ответа. Хартфилия прочистила горло, отвела взгляд в сторону, пожевала губу и вернула глаза обратно. — Откуда мне знать? — хрипло парировала адепт, на что розовые брови удивленно поползли вверх. — Это ты сам должен знать, я же не читаю мысли. — Как мне это узнать? Боже, за что, а? За что на ее хрупкие женские плечи взгромоздилось это розовое рогатое недоразумение? Розовое, красивое и непонятное, которое задает кучу вопросов, на которые так тяжело ответить. И ладно бы ей в макушку только он долбил — так нет же, еще собственные чувства наружу выплывают! Ну, нет! Этого допускать нельзя! То, что чувствует Люси — это просто… Просто привычка. Она просто привыкла к обществу Драгнила и воспринимает эту привычку за нечто большее, вот и все. Да. — Ты сам должен это понять, — сухо ответила девушка и поднялась с кровати, стряхивая невидимые пылинки с колен, — никто за тебя это не сможет почувствовать. Бог смотрел неотрывно, явно о чем-то думая, и Люси совсем не хотела знать, чем вызвана эта Божья задумчивость. Хартфилия вздохнула и уже захотела выйти из комнаты, дабы заняться своими делами — какими конкретно, она еще не придумала — но ее прервали одной фразой: — Значит, я люблю тебя. Девушка вздрогнула всем телом, и Нацу проследил эту волну. В голове Саламандра все медленно и постепенно вставало по местам, красиво собиралось в целую мозаику — Люси призналась ему в любви, он — признался Люси. Осталось только понять, что с этим делать. — С чего ты взял? Бог вскинул брови вверх. Голос адепта — надломленный, напуганный, Люси старается сделать его неестественно-спокойным. — Почувствовал, — пожал плечами Драгнил и сел в воздухе в позу лотоса. — И как ты это почувствовал? — уточнила девушка, изо всех сил цепляясь за ниточку надежды, что все это — глупость. — Ты сама говорила, — пробубнил розоволосый и обиженно нахмурился, — я хочу тебя защищать, оберегать и не хочу менять. Защищать, оберегать, не менять. Да, действительно, что-то такое она сама недавно говорила Богу, когда он пристал к ней с вопросами о любви. Неужто запомнил? В душе Хартфилии расцвели мимозы. Как бы глубоко она не старалась засунуть свои эмоции и чувства, от острого взгляда зеленых глаз ничего не укрылось — ни этот разлившийся на щеках нежный румянец, ни участившиеся сердцебиение, ни подрагивающие уголки губ, которые непослушно желали приподняться в улыбке. И если бы Нацу был чуть более сведущ в человеческой симпатии, он бы понял, что причиной такому странному поведению девушки является он сам. Однако Бог этого не знал, как, впрочем, и не знал того, что нужно делать в этой ситуации. А Люси знала. Прекрасно знала, вот только упрямо душила в себе любые зародыши тех действий, которые хотело предпринять ее тело — кинуться на этого дурака с объятиями, стиснуть его крепко-крепко руками, обцеловать каждую клеточку его лица — как тогда, в ванной — и просто утонуть в этом чувстве счастье, что готово было перелиться через край. Вместо этого Хартфилия упрямо приросла к полу и накручивала себя. Он не понимает, что чувствует. Он не знает, что значит «любить». Он делает выводы просто на основании ее слов. — И я хочу еще кое-что спросить, — раздался голос Саламандра, и Люси вздрогнула от неожиданности, возвращая внимание его Божьей персоне. А сам он продолжил, не дожидаясь особого приглашения. — Ты сказала, что любишь своих подруг, а потом сказала, что любишь меня и никого другого. Как это понимать? Кончики пальцев у Люси закололо, а щеки похолодели. — Что? — тупо переспросила девушка в лучших традициях блондинистых представительниц прекрасного пола. — Ты сказала: «Я люблю тебя. Не Зерефа, никого другого. Тебя». А до этого ты говорила Эрзе, что любишь их с Леви, — Драгнил нахмурился, его лицо стало максимально серьезным и даже слегка грубым. — Ты либо обманула меня, либо Эрзу. — Никого я не обманывала! — запротестовала Хартфилия на такую наглость. — Но ты сама себе противоречишь, милая. — Я люблю и девочек, и тебя, давай закончим эту тему, — резко отмахнулась адепт и зашагала из комнаты. — Люси, — окликнул ее Бог, но та даже не обернулась, и Нацу раздраженно скрипнул зубами. — Лю! Она снова не ответила и вышла из комнаты, а Бог еле слышно зарычал — Божьи привычки берут свое, и неповиновение пробуждает в его душе злобу и беспричинную агрессию. И ведомый не самыми радужными эмоциями, Саламандр выскочил из комнаты, догоняя адепта на кухне — блондинка как ни в чем не бывало заваривала чай, начисто игнорируя пышущего раздражением Драгнила. — Я к тебе обращался, моя хорошая, — прорычал розоволосый черт, скрипя зубами. Люси безразлично подняла на него голову, продолжая помешивать ложечкой горячий напиток, и пожала плечами. — Я хочу чай. Мне нельзя попить его в собственной квартире? — Тебе нельзя уходить от разговора! Люси на этот рычащий выпад лишь поморщилась, однако так же флегматично продолжила мешать ложечкой в кружке и смотреть на клокочущего парня. — Ну? — со вздохом спросила девушка, понимая, что простым игнорированием ничего не добьется — а жаль. — Что еще? — Кого ты обманула? — Никого я не обманывала, — спокойно отозвалась Хартфилия и сделала глоток. — Я люблю и их, и тебя. — Но ты сказала «никого другого», — стоял на своем розоволосый, слегка уняв раздражение. — Просто вырвалось на эмоциях. — Люси? — Что? — Зачем ты врешь? Блондинка молча поставила чашку и уставилась на собеседника. Нацу окончательно успокоился и больше не клокотал и не скалился, просто сложил руки на груди, привалившись спиной к стене и прожигая адепта взглядом. — С чего ты вбил себе в голову, что я вру? — в который раз вздохнула девушка, отчаявшись найти весовые аргументы в свою пользу. — Потому что ты ведешь себя так, будто врешь. Это очень заметно, Лю. Хартфилия закрыла глаза и помассировала виски. Она так отчаянно хотела избежать этого разговора, так стремилась напустить пыль в эти зеленые глаза! Но все ее попытки — как об стенку горох, и обладатель этих глаз умело ускользает из ее вранья, как змея из ловушки. — Нацу, сядь, пожалуйста, — тихо попросила Люси и сама уселась за стол. Драгнил еще пару секунд посверлил взглядом светлую макушку, а потом отодвинул стул и уселся за противоположный край стола, упрямо пытаясь наладить зрительный контакт с карими глазами. — Послушай, — мягко начала девушка, когда собрала мысли в кучу и морально подготовилась к разговору, — я никому не врала. Я люблю и своих подруг, и тебя. — Но ты сказала… — Не перебивай, пожалуйста, — Нацу послушно захлопнул рот и моргнул в ожидании, а адепт прикрыла глаза, снова собираясь с мыслями. — Помнишь, я говорила тебе, что есть разная любовь? Есть дружеская — такой любовью ты любишь Хэппи, а я — Эрзу и Леви, но на свете еще много любви. Тебя я тоже люблю, но по-другому. Саламандр слушал молча и внимательно, силясь понять эту странную человеческую любовь, от которой кругом голова. Столько нюансов, каких-то ухищрений — и как только люди в этом не путаются? Блондинка замолчала, а Нацу буквально сгорал изнутри в ожидании продолжения фразы, которое никак не наступало. — И как же ты любишь меня? — не выдержал розоволосый, пожевывая губу. Девушка опустила голову, пряча лицо в ладонях, и усмехнулась. Бог уже хотел снова окликнуть свою собеседницу, как та сама продолжила, не отрывая ладоней от лица, сбивчиво и растерянно: — Как женщина любит мужчину. Нацу изогнул брови. Это уже что-то новенькое и неизведанное, а еще непонятное и… Стоп. Как женщина любит мужчину? Это другая любовь, которая фактически обусловлена природой. Мужчина и женщина влюбляются друг в друга, объединяются в пару, заводят семью, рожают детей… — Ты хочешь родить со мной младенца? — оторопело спросил Драгнил, за что тут же схлопотал по лбу. — Нет, конечно! — запротестовала донельзя смущенная и красная блондинка. — То есть, пока нет! Ох, Йохт всемогущий, прекрати меня смущать! Я так не могу! Розоволосый обиженно потер ушибленную черепушку и исподлобья наблюдал за адептом, которая снова спрятала лицо в ладонях и отчаянно краснела. И чего она так взвилась? Все же, Бог решил не мешать его Люси приводить себя в шаткий относительный порядок, поэтому покорно молчал и ждал, когда же девушка соизволит прояснить ситуацию. А она все не собиралась продолжать! Только потирала виски, что-то сбивчиво бормотала себе под нос и совсем не смотрела в его сторону. — Милая, — снова не выдержал Бог и позвал адепта, на что та странно дернулась и подняла на него полный смущения взгляд карих глаз, — почему ты так реагируешь? — Потому что волнуюсь, — буркнула та и снова отвела взгляд. — Из-за чего? — Из-за тебя. Ответом Люси послужила тишина, и та решила все-таки посмотреть на собеседника. Собеседник смотрел на нее с нескрываемым удивлением, забавно приподняв брови и помахивая хвостом. Как ни кстати вспомнилось то недавнее происшествие с данной частью тела, которая оказалась достаточно интимной и чувствительный, и краснолицая блондинка превратилась в пунцовую. — Почему ты из-за меня волнуешься? — севшим голосом осведомилась причина Люсиного стеснения, всем своим видом выражая крайнюю степень недоумения. — Потому что… Не важно, — отмахнулась вдруг Хартфилия, и уголки женский губ прискорбно опустились. — Ты услышал то, что хотел? Нацу согласно кивнул. — Но я еще хочу знать, что мне делать дальше. — В смысле? — Ты сказала, что люди признаются в любви и отдают себя другому человеку, — серьезно сказал парень, нахмурив брови. — Что надо делать дальше? — Тебе — ничего, — отмахнулась блондинка и встала из-за стола. Взгляд ее карих глаз потускнел, лицо избавилось от румянца, а голос стал холодным. — Ты не знаешь, что такое «любить», поэтому и отдавать себя никому не должен. — Но я люблю тебя, — недоуменно ответил Бог, пригвоздив Люси взглядом к месту. Ту снова пробрала дрожь, и зеленые глаза осмотрели девушку с ног до головы внимательным взглядом. Люси сказала, что любит его, и теперь это казалось правильным — шестое чувство Саламандра успокоилось и свернулось теплым комочком где-то в груди, приятно согревая изнутри. Тепло. Это то тепло, о котором говорила Люси? Приятно. — Ты просто так думаешь, — отрезала Хартфилия и грустно мотнула головой. — Ты Бог, Нацу. А я человек. Ты не можешь любить меня. Она молча вышла из кухни, оставив Драгнила в глубокой задумчивости наедине с собой, и проглотила обиду на саму себя. Так правильно. Так и должно быть. И плевать, что внутри все разрывается, что Люси хочет сползти вниз по стенке и зарыдать громко и протяжно. То, что она допустила такое — ошибка. Ей нельзя было допускать эти чувства к себе на пушечный выстрел, нельзя было целовать его, нельзя было хотеть целовать его. Люси вошла в темную, мрачную спальню, и мешком рухнула на нерасправленную кровать, безжизненным взглядом устремляясь в потолок. Так правильно. Нацу скоро и забудет обо всей этой неразберихе, будет лопать эклеры в свое удовольствие, построит, наконец-то, свою веру, станет могущественным и влиятельным Богом с большой буквы. А Люси ему поможет. Она ведь его адепт. Она будет собирать ему последователей, контролировать обряды, смотреть, чтобы ему все нравилось и чтобы он был всем доволен. А свое чувство любви запихнет куда-нибудь подальше, задушит его собственными руками, как котенка, и даже не вспомнит об этом тяжелом разговоре. Да, так и будет. Будет когда-нибудь потом.***
Несколько дней Люси носилась по квартире раненым зверем, кусая ногти и судорожно бормоча себе что-то под нос. Хэппи долго пытался выяснить причину такого поведения девушки и сначала списывал все на недавний разговор с Нацу — он прекрасно слышал их обоих и в темноте коридора беспрерывно хлопал себя лапкой по морде, болезненно морщась от их беспросветной тупости — однако брошенное в панике «Эрза!» отвергло эту мысль. Сам же Нацу мало разговаривал с блондинкой. Он вообще говорил мало, больше впадал в задумчивость и почти не громил квартиру, что было для Саламандра чем-то из ряда вон выходящим. Но в один прекрасный момент и Божье терпение подошло к концу, и Драгнил остановил мечущуюся туда-сюда девушка за руку, по привычке усаживая себе на колени. — Чего ты носишься, как девственница перед обрядом? От такой аллегории блондинка сначала растерялась, хлопала глазами и глупо смотрела в смуглое мужское лицо, потом вдруг забрыкалась, вырвалась из Божьих объятий и снова заметалась раненым зверем в клетке. — Подарок! — выпалила она в отчаянии, становясь на месте и с каким-то отчаянием смотря на Нацу. — Какой подарок? — не понял последний и удивленно вскинул розовые брови. — Для Эрзы! У Эрзы день рождения совсем скоро, а я не знаю, что ей подарить! Адепт в отчаянном жесте плюхнулась в кресло и прикрыла глаза, а розоволосый совсем запутался. — Что такое «день рождения»? — спросил он первое, что пришло в голову. — Ты не знаешь? — удивленно спросила девушка, открывая глаза. — Ну, да, откуда, — та усмехнулась, а Драгнил недовольно фыркнул. — Это праздник такой. Каждый год человек отмечает день собственного рождения, отмеряя таким образом свой возраст. — А, точно, — безразлично отозвался оскорбленный Бог, развалившись в воздухе звездочкой. — Люди ведь так мало живут, что считают свои прожитые годы. Бесполезное занятие, на мой взгляд. — Твоего Божьего мнения никто не спрашивал, — на этот раз фыркнула Люси, тут же прерывая не успевшую зародиться перепалку. — На дни рождения имениннику — тому, кто празднует день рождения — принято дарить подарки. Скоро праздник у Эрзы, а я не знаю, что ей подарить. — Подари ей раба, — серьезно отозвался парень со всей готовностью помочь, и словил на себе осоловелый взгляд карих глаз. — Что? Люди дарят друг другу рабов. — Дарили, Нацу! Лет триста назад дарили! — А, — задумчиво протянул розоволосый и поскреб макушку. — Ну, тогда… Лошадь. — Что? — Лошадь. Ну, коня. Полезная живность. Прирежет, если что… — Нацу! — Да что «Нацу»?! Я помочь тебе пытаюсь! — Ерунду ты говоришь, а не помогаешь, — добродушно фыркнула Хартфилия и растянула губы в улыбке. На душе вдруг потеплело. С их серьезного разговора о любви они почти не общались, ограничиваясь парой дежурный фраз в день, а тут Великий и Ужасный Саламандр сам решил заговорить с ней и даже пытается подсобить в решении проблемы — по-свойски, несколько кровожадно, но все же пытается. — Ну, раз ты такая умная, то что сама можешь предложить? — надулся розоволосый Бог, недовольно размахивая хвостом. — Ничего, — устало вздохнула блондинка и снова заметалась по комнате. Что же подарить Скарлет? До ее дня рождения осталось всего ничего — пара дней — а в голове пусто, как в университетском буфете в конце дня! Точнее, не совсем пусто, но каждое предложение кажется глупым и недостойным самой Титании! Леви подарит книгу — тут к гадалке не надо ходить. Удивительная любовь МакГарден к толстым фолиантам знаний поражала даже любившую почитать Хартфилию, потому что синеволосая студентка буквально питалась печатными текстами! А ее способность подбирать книги просто ошеломляла — она каждому — каждому! — знакомому на праздники дарила какие-нибудь книги и ни разу за все это время не повторилась! А самое удивительное, то всем нравились ее подарки, будто бы она подбирала их по характеру человека. Люси снова вздохнула, массируя виски. Думай, голова, думай! Нацу молча наблюдал за перемещениями светлого маленького урагана по комнате, но на восьмом кругу у Бога начало рябить в глазах, и он принял сидячее положение. — Лю, — позвал Драгнил и, не дожидаясь ответа, повел по воздуху рукой. Блондинка и пискнуть не успела, как ее тело буквально магнитом потащило в сторону, а через секунду она оказалось в воздухе. Точнее, на коленях парившего в воздухе Бога. — Нацу! — взвизгнула адепт, дергаясь в его руках и с силой впиваясь в плечи. — Я же упаду! — Да кто тебе позволит, — хмыкнул Саламандр, обвивая застывшую девушку руками. — Ты слишком много бегаешь, у меня голова кружится от твоих метаний. — И ты предлагаешь пораскинуть мозгами у тебя на коленях? — съехидничала Люси и выгнула светлую бровь дугой, смотря прямо в зеленые глаза. — А тебе не нравится? — точно таким же жестом ответил ей Драгнил, лукаво ухмыляясь. — С каких это пор тебя не устраивают мои колени? — Я всегда предпочитала им диван или стул. — Да ладно?! — Нацу, опусти меня, мне не комфортно. — А мне — очень! — Нацу! — Люси! — Нацу! — Люси! Хартфилия обессиленно взревела и закатила глаза. Точка ее кипения неумолимо приближалась к своему взрывающемуся состоянию, и девушка сжимала челюсти, убеждая себя не кипятиться, успокоиться… Ровно до того момента, как ее щека почувствовала ворсистое щекотание. — Драгнил! Отметка «Бешенство-100» все же была достигнута по вине ехидно оскалившегося Божка, который решил немного поиздеваться над своим адептом, поглаживая кисточкой хвоста ее щеки — это щекотно, и Люси всегда забавно фыркала, смеялась и визжала, когда он так делал. Однако сейчас Люси не собиралась визжать и заходиться радостным смехом, напротив, ее душа требовала кровавой мести с выпущенными кишками и размозженной черепушкой, и Хартфилия, не помня себя от злости, схватила рукой первую попавшуюся часть тела, подвернувшуюся под руку, которая оказалась… — Люси! — ошарашено воскликнула розоволосая жертва насилия, округлившимися глазами смотря на то, как блондинка ухватила кончик его хвоста, а карие глаза недобро заблестели. — Что ты… Закончить фразу ему не было суждено, а зашипеть сквозь стиснутые зубы — вполне, потому что адепт, не вникая в то, что делает, накрутила упругий серый хвост на руку и потянула на себя, скользя ладонью по гладкой коже. У Бога перед глазами заплясали цветные пятна, а дыхание беспардонно сбилось, ровно как и сердцебиение — оно просто стало бешеным и ненормальным, будто он задыхается. А Люси довольствовалась своей маленькой победой, наивно не ведая, что творит — злость, обида и раздражение нахлынули девятым валом*, погребая под собой все ее здравомыслие, из-за чего рвано-дышащий через рот Саламандр казался просто поверженным парнишей, которого больно потянули за волосы. Потянули-то потянули, но не за волосы, а за хвост, и не больно, а дико возбуждающе, и Хартфилия осознала это достаточно поздно с широко распахнутыми карими глазами и возгласом удивления, когда ее беспардонно и грубо свалили с себя на подвернувшийся под руку диван. То ли ее затылок больно поздоровался с диванными подушками, то ли злость отступила так же резко, как и пришла, но теперь Хартфилия во все глаза уставилась на рычащего и подергивающегося Саламандра, который опустился на пол и буквально жарил ее хищным взглядом зеленых глаз. — Н-нацу, извини, я случайно… — попыталась оправдаться блондинка, вжимаясь в мягкую спинку и судорожно облизывая губы. — За случайно, — хриплым от накатившего возбуждения голосом ответил он, медленно подходя к девушке, — знаешь, что делают? — Бьют? — нервно улыбнулась Люси и переползла на дальнюю сторону софы, не сводя напряженного взгляда с напружиненной фигуры Драгнила. — По заднице, Лю. Девушка и пикнуть не успела, как ее опрокинули на спину и придавили весом собственного тела. — Нацу, не смей! — Еще как посмею, — прошептал ей прямо в губы розоволосый и ту же впился в нее хищным поцелуем. О, Боги. Люси казалось, что она плавится — его тело так нагрелось и вовсю прижималось к ней, обдавая нечеловеческим жаром, а губы просто полыхали адским пламенем. Люси отчаянно остро почувствовала себя свечкой в эпицентре пожара — обреченной на гибель в самом пекле, растекаясь лужей под неумолимыми языками пламени. Он еще ни разу не целовал ее так — настолько жадно, требовательно, горячо, неистово, приятно… Очень, очень приятно, и Хартфилия бы окончательно расслабилась под этими жгучими ласками, если бы не то, что происходит. Точнее, что может произойти в ближайшем будущем. От таких мыслей по бледной коже пронеслась горячая волна мурашек, которые одновременно являлись свидетелями и жара ее тела, и нарастающей паники. Люси резко повернула голову в сторону, разрывая поцелуй, и уперлась руками в мужские плечи, отталкивая от себя. Отталкиваться, впрочем, Бог не очень-то и спешил, перенаправляя свою энергию на открывшуюся для него манящую шею, которую так сильно хотелось облизать. Что тот с радостью и исполнил, вызвав новую волну дрожи в теле своей жертвы. — Нацу! Хватит! Люси с новыми силами начала спихивать с себя мужскую тушу, поражаясь тому, какой Бог, оказывается, тяжелый, а розоволосый лишь приглушенно хмыкнул на все эти забавные потуги выбраться из его плена, лишь сильнее вдавливая девичье тело в диван. — Нацу, Йохт тебя дери! Приди в себя! — Я очень даже в себе, милая, — хрипло отозвался Драгнил, плохо понимая, что происходит, и провел чувственную линию языком от ключицы до подбородка, снова прильнув к приоткрытым губам. Адепт что-то отчаянно прокричала сквозь поцелуй, забилась в истерике, жмуря глаза, руками колотила по спине Саламандра, чего тот абсолютно не желал замечать, потому что все, чего он сейчас хотел — это ее. Его Люси. Чтобы она прекратила выдираться, перестала так дергаться и ответила ему. Давай же, Люси, ответь. — Нацу? — в комнату вошел озадаченный кот, который искренне не понимал, что за перепалку опять устроили его друзья. — Что тут опять про… Хэппи застыл на месте с отвисшей вниз челюстью, во все глаза уставившись на диван, на котором расположилась сладкая парочка, и пару раз моргнул. Драгнил наконец соизволил оторваться от своей жертвы, которая дышала, как взмыленная лошадь, и повернулся к другу. — Хэп, будь добр, погуляй. — Но… — Нет, Хэппи! Не уходи! — тут же завопила блондинка, конвульсивно дергаясь под телом розоволосого черта. — Убери его с меня! Хэппи, убе… — Погуляй, Хэп, — с нажимом в голосе перебил Саламандр, ладонью закрыв рот брыкающейся и визжащей Хартфилии. Кот находился в крайней растерянности. Он не знал, что ему делать: с одной стороны Нацу по-хорошему просил его уйти и не мешать им, очень по-человечески, по-дружески, а с другой… С другой стороны Люси очень сильно противилась тому, чтобы ее оставляли наедине с Саламандром, потому что девчонка прекрасно понимала, что произойдет, если останется вдвоем с этим дураком — понимала и боялась. — Нацу, ты явно перегибаешь палку, — осторожно сказал синий приятель, щуря черные глаза на своего друга. Бог на это недовольно оскалился. — Я еще ничего не перегибал, Хэппи, — прошипел тот сквозь зубы, на что кот прижал уши. — Я тебя по-дружески прошу: погуляй. Навести Венди с Шарли, Йохт тебя дери! — Но Люси… — А Люси останется со мной, и все с ней будет хорошо, если ты сейчас же свалишь отсюда! Хэппи деловито фыркнул, разворачиваясь задом к другу и демонстрируя тому свой пушистый хвост, направляясь к открытому окну. Запрыгнув на подоконник, кот обернулся и хищно сверкнул глазами. — Только попробуй обидеть Люси, и я скажу Отцу, что ты нарушаешь Заветы, — на прощание кинул тот и грациозно вспрыгнул в открытую форточку, оставляя усмехающегося Бога и перепуганного адепта наедине. Нацу отнял руку от ее рта и провел пальцами по девичьей скуле, как его снова попытались оттолкнуть. Драгнил цокнул языком, перехватывая тонкое запястье и вжимая его в диванные подушки над светлой макушкой. — Отпусти! Саламандр, пусти меня, черт тебя дери! Не вздумай делать этого! — Тебе понравится, Лю, — тихо прошептал тот на самое ухо бьющейся в истерике девушке, едва касаясь мочки губами. — Я не сделаю тебе плохого. — Уже! — почти плача воскликнула блондинка, выгибая спину, извиваясь змеей в надежде выбраться из этой жаркой огненной ловушки. — Ты уже делаешь мне плохо! Бог замер в одном положении, так же игнорируя попытки освободиться девичьего тела. И вот снова, как некоторое время назад, Драгнил в тупике. В железно-бетонном тупике, из которого нет выхода, в котором Бог стоит абсолютно растерянный и не знающий, что ему делать, потому что любое решение казалось Богу неправильным. Йохт, он хочет Люси до трясучки во всем теле, хочет немедленно, сейчас же, хочет трахнуть ее, как бы «плохо» это не звучало в понимании адепта. Хочет сделать с ней все то, что неоднократно рисовал себе в своих фантазиях, чтобы она таяла в его руках, стонала его имя в исступлении, чтобы ее голос срывался, чтобы она гладила его спину, плечи, впивалась в него ногтями, пока он вбивается в ее горячее от его же рук тело. Он так хочет этого, так сильно хочет, что готов умолять позволить ему сделать это. И вроде бы он может осуществить свои мечты — она лежит под ним, вырывается немного, но это никогда не было Саламандру помехой, вот только… Только он совсем не хочет, чтобы она вырывалась! Совсем не хочет! Ему не нужны ее стоны боли, ее паника в карих глазах и — не дай Йохт! — слезы. Ему нужно, чтобы она сама целовала его, чтобы отвечала ему всем телом, была мягким и податливым пламенем в его руках… Люси не хочет. Люси боится. Люси просит прекратить. Договор не даст Богу обидеть адепта, не позволит ему причинить ей вреда, но и сам Нацу не позволит себе этого. Только не ей. Только не он. — Милая, — тихо позвал Драгнил притихшую девушку, которая в страхе зажмурилась и дышала через раз. — Чего ты хочешь? — Чтобы ты слез с меня, — срывающимся шепотом ответила блондинка и тут же вздрогнула, когда к ее лбу прижался чужой лоб. — Нацу, я прошу тебя, не делай глупостей. — Почему это глупости? — Потому что это неправильно! — Почему? — Да потому что, Нацу! Так нельзя! Я не могу так! — А как можешь? — Не так! — Люси, — Бог отпустил девичье запястье и взял в свои ладони ее лицо, заглядывая в слезящиеся широко раскрытые глаза. — Я безумно хочу тебя. Как помешанный хочу. Но хочу так, чтобы тебе было хорошо, чтобы тебе понравилось. Веришь? — Верю, Нацу, — всхлипнула блондинка, прижимая руку к своей груди и закрывая глаза. — Но все равно не могу. — Пожалуйста, — шепотом попросил розоволосый, оглаживая нежную девичью скулу. — Я прошу тебя, Лю. Разреши мне. — Нет. — Пожалуйста. Хартфилия молча мотнула головой. — Я тебя умоляю, Люси. Что не так? Скажи, я все сделаю. — Прекрати, Нацу, пожалуйста! — Что угодно, — не унимался Бог, целуя мягкие подрагивающие губы адепта, — все, что захочешь, — поцелуй в щеку, в нос. Плавное скольжение губами по коже. — Только позволь касаться тебя, — висок, бровь, — целовать тебя, — лоб, — чувствовать тебя, — еще один порхающий поцелуй в губы. — Я хочу быть так близко к тебе, как это возможно. Я с ума схожу, Люси. Люси молчала, жмуря глаза и не зная, куда себя деть. Его прикосновения вызывали двоякие чувства: с одной стороны они ей противны, потому что практически насильственны, она не хочет их, они ей в тягость… С другой же — неведомой ей самой стороны — это так приятно, и его слова заставляют сердце сладко сжиматься, и хочется продолжения, и… Я хочу быть так близко к тебе, как это возможно. Черт, она ведь сама виновата в том, что происходит сейчас — она сама схватила его хвост, зная о последствиях. Сама распалила в нем его мужскую потребность, сама себя подставила! Она еще должна быть благодарна, что Нацу не делает с ней ничего плохого, спрашивая у нее разрешения, которое она никак ему не дает. Но как она может ему его дать? Это же не игрушки! Это серьезный, ответственный шаг, на который решиться не так-то просто! Его жар вылизывает все тело, и хочется выть от того, как ей жарко. И внутри, и снаружи — будто ей в грудь засунули маленькую печку, разносящую агрессивно-ласковое тепло по венам, пробирая до самых костей, дурманя разум. Что он там делает? Целует ее — нежно, ласково. Гладит рукой ее тело — бедро, талию, шею, и каждое его прикосновение к коже разносится разрядами электричества к кончикам пальцев, вызывая покалывание и желание дотронуться в ответ. Может, хрен с ними, с принципами? Плевать на первую брачную ночь с любимым человеком под мириадами звезд? Мужская рука сжала тонкую талию — крепко, но ласково — и в мозгу крошечным червячком шевельнулась мысль: а кто сказал, что эта ночь будет с нелюбимым? Признайся самой себе, Хартфилия: ты — влюбленная идиотка. Твое гребанное сердце совершило самую тупую ошибку за все девятнадцать лет своей жизни — оно выбрало бессмертного древнего Бога, жестокого, кровавого, неспособного на чувство любви. Ты выбрала его — и сама же вырыла яму любой возможности на взаимность. Ты выбрала молчаливое страдание, приговорила себя к душевным терзаниям, а когда он захотел сделать шаг навстречу к тебе — струсила, испугалась! Вбила ему в голову, что он не может любить тебя, снова сожгла все мосты к собственному счастью! Как можно быть такой глупой?! Правильно он говорит — глупая Люси! Глупая, очень глупая Люси! Его рука ласково скользнула ей на живот, и адепт тут же инстинктивно втянула его. Мужские пальцы плавно, играючи проникли под ткань футболки, опаляя кожу, и от этого легкого прикосновения в пресловутом животе заныло. Люси упустила тот момент, когда окончательно перестала выдираться и оказывать хоть маломальское сопротивление, заменяя его на немую покорность, зарываясь пальцами в непослушные розовые пряди. Нацу накрыл ее губы своими, и она ответила. Сама провела языком по его губе, сама выгнулась навстречу ему, сама сжала пряди на затылке. Он вспомнил их первое жертвоприношение, когда ему впервые выбило землю из-под ног таким невинным прикосновением к своему рту. Тогда он не понимал, как такое возможно — от такой ерунды, да такое чувство эйфории. А сейчас Бог не понимает, как его еще не разорвало от такого всепоглощающего чувства счастья. Люси ведь разрешила? Она ведь согласна на продолжение, да? Иначе бы она не позволила ему целовать свою шею, проводить кончиком носа по сладко-бьющейся венке, вдыхать запах ее кожи — какхорошоонапахнет — нежиться своей щекой о ее. Люси ведь любит его? Она отдаст себя ему? Нацу обнял рукой тонкую талию и резко рванул назад, принимая положение сидя и сажая Люси себе на колени. Хартфилия прижалась грудью к его груди, руками обвивая шею Драгнила, снова целуя его — сладко, тягуче — ощущая упирающееся ей в бедро желание Бога. Раньше бы она залилась краской и с визгом вскочила бы с его колен, обзывая извращенцем и перебирая все ругательства, которые смогла бы припомнить, но не сейчас. Сейчас в ней самой проснулось что-то доселе неведомое, дремучее, неизведанное, но дико голодное, готовое наброситься на жертву, растерзать ее и сжечь дотла в своем неукротимом пламени. Как она оказалась без футболки, Люси не заметила. Очнулась она только на том моменте, когда чужие губы жадно втягивали кожу ее правой груди, а чужие руки впивались в бедра и ягодицы, сдавливая мягкую плоть пальцами, в то время, как ее собственные суматошно бегали по мужским плечам, оглаживая мышцы, задевая впадинки ключиц, обвивая шею. Нацу рычал, и — О Боги — это рычание казалось ей самым возбуждающим, что она когда-либо видела или слышала. Такой гортанный звук, вибрацией отдающийся в тех местах, где ее касаются его горячие губы, заводил в Хартфилии какую-то невидимую пружину, затягивая ту все туже и туже, готовясь сорвать ее в один единственный момент. Нацу рычал, а она прерывисто дышала и издавала легкие-легкие, почти неразличимые стоны. Бог готов был взвыть от всего этого: от того, как она трется об него всем телом, от того, как она дышит, как гладит его своими нежными руками, как опять трется об его колом вставший член. Пах раздирало от желания оказаться в ней, ощутить ее плоть к плоти, но желание насладиться Люси сполна перебарывало все остальные. Он впился ей в шею совсем неожиданно, отчего блондинка слегка взвизгнула, тут же переходя на протяжный стон, и Нацу зализал место укуса горячим влажным движением. Люси позволяет ему быть с ней. Люси дает целовать себя. Люси гладит его, стонет для него. Люси трется об его член, и Нацу не сдерживает довольный рык, стискивая руками мягкие ягодицы. Как давно он хотел сделать вот так. Сжать в руках его Люси, не придерживаясь никаких границ, слушать ее сладкие постанывания, ловить ее сбивчивое дыхание, целовать ее везде, где вздумается, не опасаясь сопротивления. Какое там сопротивление — девушка сама тянется руками туда, вниз, к самому главному, к тому, что так хочет ее изголодавшееся тело. А Нацу аккуратно отводит ее шаловливые руки в сторону, улыбаясь в ответ на обиженный взгляд карих глаз. — Потерпи, маленькая, — шепчет он ей в шею, пальцами проникая под резинку ее домашних шорт. — Скоро все будет. Люси хочет что-то спросить, открывает рот — и задыхается в собственном горячем стоне, откидывая голову назад. Слишком горячо. Слишком приятно. Слишком непривычно. Но так хорошо, когда чужие пальцы гладят ее самое сокровенное, медленно размазывая смазку, постепенно ускоряясь. Нацу снова целует ее шею, спускается языком ниже, обводит ореол соска, слегка прикусывает его и получает в награду дрожь в хрупком теле и еще один громкий стон, который ласкает его слух своей нежностью. Он никогда не занимался сексом вот так — нежно, не торопясь — для Бога все эти ласки в новинку, но, Йохт, он готов вечность слушать эти звуки, эти выдохи, эти всхлипы и полустоны в исполнении Люси — они настолько сладкие, что внутри его груди разливается какой-то теплый свинцовый ручеек, стекающий вниз, в живот, змейками сворачивающийся у самого члена, заставляющий все его естество трепетать в предвкушении. Карие глаза раскрываются шире, когда один палец скользит в нее до основания, медленно двигаясь изнутри. Женские пальцы вцепляются в плечи Саламандра с неистовой силой, Люси ловит ртом ускользающий от нее раскаленный воздух, двигает бедрами навстречу движениям и не может остановиться. Нацу очерчивает изгибы ее тела свободной рукой, упиваясь своей вседозволенностью — раньше ему не требовалось разрешения партнерши, он просто брал ее, не интересуясь ее мнением — но с Люси все по-другому. Ему нравится, что она сама позволяет ему все это, ему нравится, что он не видит препятствий, что он сломал ее — не силой, а лаской — добился желаемого и сам является этим желаемым. Нацу добавляет еще один палец, и Хартфилия содрогается всем телом. Она слепым котенком тычется, ищет его губы, и он послушно подставляется — Люси набрасывается на него, как голодающий на стол, уставленный яствами, целует его глубоко, жадно, и у Бога кружится голова. Интересно, он же не отключится во время процесса от нахлынувших эмоций, да? А то цепи обвили все его естество, чуть ли не доводя до оргазма, и в голове застучала единственная мысль.ЛЮСИ
Его Люси. Его мягкая, податливая Люси, которую он наконец-то ласкает так, как хочет его душа. Которая стонет ему на ухо, насаживается на его пальцы, сжимает в кулаке его волосы, цепляется за его плечи.Которая любит его.
— Я люблю тебя, — горячий шепот обжигает девичьи губы, и Люси ловит эти слова кончиком языка прямо из его рта. — Я люблю тебя, Лю. Я чувствую это. Она хочет ответить, но ей не дают — врезаются в ее губы жадным поцелуем, пока его руки спешно рвут домашние шорты прямо вместе с бельем, откидывая тряпки куда-то в сторону, а после спешно борются с узлом собственных шаровар. Скореескореескорее. Скорее добраться до Люси, иначе он свихнется. Она так одуряюще пахнет — звериный нюх Саламандра улавливает каждую нотку ее запаха, а ее аромат там гонит целые табуны мурашек по коже. Он хочет добраться до источника этого аромата, но, господи прости, ему банально не хватает терпения. Слишком долго он ждал, чтобы тратить еще хотя бы минуту своего драгоценного времени, слишком сильно он хочет стать максимально ближе к его Люси, слишком сладко она выстанывает его имя, чтобы ждать еще хоть немного. Нацу последний раз целует приоткрытые губы и увлекает девушку за собой на подушки, укладывая ее на спину. Торопливо проводит руками вдоль стройных ног, раздвигает колени, пристраивается поближе, неотрывно смотря в карие глаза, задернутые поволокой желания. — Я боюсь, — шепчет адепт, и Нацу подается к ее лицу, целует искусанные губы. — Я с тобой, — слышит Люси и успокаивается, обвивая мужскую шею руками. Нацу с ней. Даже если будет больно, ей нечего бояться. Бог задерживает дыхание и входит безумно медленно, плавно, контролируя каждое свое движение, лишь бы не сорваться. Он знал, что Люси — девственница — когда они подписывали договор, он попробовал ее кровь — такая свежая и чистая кровь бывает только у непорочных девушек, еще не познавших прелести плотских утех — и сейчас какое-то глубокое мужское самолюбие ликовало от того, что он первый показывает Люси неведанный ей доселе мир, делит с ней это удовольствие пополам. Хартфилия судорожно выдыхает, боясь пошевелиться, неосторожным движением вызвав неприятные ощущения, однако дискомфорта она почти не испытывает, только непривычное чувство наполненности, накрывающее с головой. Нацу до искр из глаз вглядывается в девичье лицо, выискивая в нем отрицательные эмоции — явные признаки боли или неудобства — и делает толчок. Люси удивленно ахает, шире раскрывая глаза, выгибаясь дугой в позвоночнике, прижимаясь еще ближе к Богу, и тот послушно делает и второй, и третий толчок, и через некоторое время двигается свободно, не боясь причинить боль, опираясь одной рукой на локоть, другой стискивая талию адепта. Йохт, как же сладко она стонет. Не выдерживает, рычит, когда Люси впивается ногтями ему в лопатки, двигается еще быстрее, еще глубже, еще размашистее — еще ближе. Целует резко, немного грубо, но Люси не против — сразу же впускает его в свой рот, жадно прижимая к себе ближе, будто бы боится делиться им с окружающим миром, будто бы он только ее, ничей больше. Ее собственный Бог, дарящий ей настоящее счастье. — Я люблю тебя, — не фраза, а выдох прямо в губы, но Нацу понимает, рычит и целует ее шею. Три слова, всего три слова, а он готов двигаться так еще целый день, сутки напролет — на полном серьезе. Но Люси не выдержит, устанет, ей нужно отдохнуть. Господи, какое же это удовольствие — быть в ней. Тепло, тесно, влажно и мягко, невероятно мягко. Если люди верят в существование Рая, то он именно там. И там же Ад — горячий, опаляющий, сжигающий дотла. Оргазм накрывает Люси как-то неожиданно, и она встречает его удивленным вздохом полу-стоном, а следом за ней в космос буквально за шкирку выкидывает и Нацу, выкидывает безжалостно и любовно, заставляя скалиться, рычать и сжимать челюсти. Оба дышат тяжело, загнанно, но оба улыбаются от уха до уха, не пытаясь скрывать свои эмоции. — Ну, как? — сбивчиво спрашивает Саламандр и медленно выдыхает, переводя дыхание. — Я могу ответить, что мне не понравился секс с Богом? — лукаво интересуется Хартфилия и смешно морщит нос, когда Нацу легонько прикусывает его в ответ на ее фразу. — Волшебно. — То-то же, — довольно протягивает розоволосый и подхватывает разомлевшее тело на руки, взмывая в воздух и откидываясь на спину, укладывая девушку на себя. — Можешь поспать, — говорит он и гладит светлую макушку, медленно покачиваясь из стороны в сторону, будто в гамаке, баюкая уже закрывшую глаза блондинку, которая довольно растянула губы в улыбке и забавно свесила с него ногу. — Спокойной ночи, — тихо шепчет Люси и сквозь наплывающую дремоту, вызванную утомлением и мягким покачиванием, чувствует ласковое поглаживание теплых рук на своей спине. — Спокойной ночи, — шепчет в ответ Саламандр уже не слышащей его девушке и улыбается, откидывая голову назад и закрывая глаза, предаваясь своим радужным и мягким мыслям.