For the love of God

Уоррен летел заниматься сталкерством в одиночестве. На днях Бетси, измученная пряной острой кухней, набрела на упаковку консервированного тунца, на радостях слопала подряд четыре банки и под вечер слегла с животом. Она лежала навзничь на подушках бледная, в бисеринках пота, еле слышно постанывая, а Уоррен отпаивал её какой-то целебной гадостью, приготовленной одной из рабынь, и мучился вместе с ней. Но сегодня ей стало лучше, и она отпустила его побродить. В тот день они искали оружие. Сначала им крупно повезло – им почти сразу удалось обнаружить под прилавком бывшей автозаправки изрядно забитый пылью, но целёхонький семизарядный кольт М1911 с полным магазином, однако на запасную обойму надёяться не приходилось. Пистолет всё-таки принадлежал хозяину заправки, а не оружейного магазина. Этим утром Бетси, провожая Уоррена, пообещала разобрать и почистить кольт, всё равно, мол, она валяется без дела. Ангел посоветовал ей не наблевать в механизм. Она слабо улыбнулась. Тогда они больше ничего не нашли из вооружения, но Уоррен прихватил, по обыкновению, пару разлохмаченных, с выпавшими страницами, не поддающихся идентификации книжонок без обложек, а Бетси подобрала совсем целую жестяную коробку, хозяйственно заметив, что та может для чего-нибудь пригодиться. Уоррен сунул всё в мешок. Он вспомнил, как его тогда заклинило. Как он уселся прямо на груду битого кирпича, и под подошвами тяжёлых армейских ботинок захрустели осколки. - Интересно, а где же мы будем испытывать оружие? - Озабоченно спросил он, глядя в одну точку. - Ну ладно, найдём мы ещё, и боеприпас тоже найдём. А погонять-то где? Пристрелять? В городе нельзя – услышат. В пирамиде нельзя – услышат. - Да пусть слышат. – Не поняла его опасений Бетси. - Эти? – Взвился Уоррен. Он теперь называл двух отколовшихся всадников и троих мутантов не иначе как «эти». – Да ты рехнулась? Они, кажется, вообще забыли, что на свете существует огнестрел! Сидят на попе ровно, рефлексируют по безвременно ушедшим друзьям. А мы тут им – раз, такие – козырь в руки! - Уоррен. - Они считают, что мы в руинах мне книжки ищем, а тебе цацки. И вдруг догадаются, что мы задумали… и Леншерр… - Уоррен! - Леншерр притихнет, сделает вид, что покорился, выждет время и с его способностями как перелопатит эту груду и припрячет ствол или несколько. А то в пирамиде из железок – миски да кастрюли, таким не убьёшь. Повелитель же не может пыриться ему в мозги по двадцать четыре часа в сутки… - Уоррен!!! - А? – Наконец очнулся тот. - Что? Псайлок положила руки ему на плечи и заговорила размеренно и успокаивающе: - Ты. Скоро. Сойдёшь. С ума. От своей паранойи. Посмотри, от тебя и так уже одни глаза остались. Почему ты не можешь успокоиться и просто жить? - Но они… - Они ничего повелителю не сделают. - Увещевала Бетси. - Никто ничего ему не сделает. Он сильнее их, сильнее нас, он могущественнее всех… если даже целая армия направит на него дула автоматов, он сожмёт их своей волей, распрострёт ниц и размажет по земле. Он бог, Уоррен. - Да? – Издевательски сощурился Ангел. – Тебе перечислить, сколько богов и бессмертных героев погибло от нелепых случайностей? Бальдр, Осирис, Ахиллес, король-назгул, в конце концов… имя им легион. И никакая это не паранойя, Лиз. Обычные меры предосторожности. Вот если ему кто-нибудь из этих мразей шарахнет в спину разрывным, тогда я точно сойду с ума. - Осирис, Ахиллес… откуда ты всё знаешь? - А ты прикинь – искалечили тебя на ринге, лежишь ты вся такая в примочках кверху жопой и плюёшь в окно. Что делать-то ещё? Только читать. От ящика на третий час тошнить начинает. Ток-шоу, кулинарное шоу, байк-шоу… ещё какие-то шоу и магазин на диване. Хочешь дискавери – плати за кабель. Хочешь кино – плати за кабель. Хочешь порнуху… - Плати за кабель. – Докончила Бетси со смехом. - И ты читал? - Запоем. Эти книжки же связками на свалку выносили. Мифы народов мира, мифы Греции, мифы Египта. Никому не нужно. Приключенческие - Конан Дойля, Лондона, Хаггарда, Киплинга… представляешь – Киплинга в помойку? Вот бы повелителю «Книгу джунглей» сыскать. Это повесть о силе духа. О храбрости. О том, как всего один мутант… - Маугли – человек. - Мутант. – Гнул своё Уоррен. – Или ты думаешь, что говорящие звери на свете есть? Нет, Лиз, звери – это люди. Вот волки, которые приютили Маугли на равных. Это благородные люди. Такие иногда бывают. Хотя бы в книжках… вот бандерлоги – жадная, тупая истеричная толпа. Обезьяны – хапуги, обманщики, дельцы. Мудрый Каа – вообще шаолиньский монах какой-нибудь. И один Маугли их всех себе подчинил в итоге. Даже слонов. Хм, интересно, кто такие слоны… наверное, индустриальные магнаты. Это же аллегория, Лиз. Как Гулливер. Это мы сейчас читаем про лилипутов и великанов как фентези, а на самом деле же это сатира на тогдашние политические партии… книги были моими единственными друзьями, Лиз. Уоррен помолчал. Бетси не перебивала. - Но больше всего спасали поэты. Ещё в детстве. Когда папахен… - Ангел скривился и харкнул под ноги, - говорил «отрежь эту свою мерзость». И ка-а-ак даст… наотмашь… и так каждый день, каждый раз… слышала такую, ну, притчу что ли, как мужик со зла избил жену, та оттрепала дочь, дочь поколотила в отместку младшего брата, а брат пошёл и убил кошку. Вот и я один раз вышел из дому и решил убить кошку. Ну, не в смысле животное… просто отыграться на слабом. А там пацаны были… лет десяти, может, на задворках квартала, даже не рядом с домом, я куда-то далеко ушёл, всё себя накручивал… играли они во что-то, в фишки какие-то, я не помню. Из неблагополучных семей, сразу заметно. Таким палец в рот не клади. А меня увидели – и испугались. По-настоящему испугались, будто кролики удава. Я потом такого ужаса в глазах ни у кого не видел, честное слово. И вот я стою и думаю – наваляю им сейчас по шеям, чтоб жизнь мёдом не казалась. А они даже не бегут. Псайлок с изумлением слушала эту горячую нервную исповедь. - И я не смог. Осознал, что если сейчас это сделаю – всё, пути назад не будет. Я шагну за грань. Я перестану быть собой… Уоррен переглотнул. - И вот тогда я понял. Чтобы обрести силу, противник должен быть равен. Или выше. Потому и на ринг пошёл. А позже прочёл у Беранже «Пускай не гнется, не сдается решетка частая в окне. Лук наведен. Стрела взовьется! За все отплатите вы мне!» Или «от гордости и мести, от низкого пути, от бегства с поля чести незримо защити»… тоже Киплинг. У него ведь не только проза. И как бы я потом читал эти строки, если бы тогда избил детей? Ангел вскинул на напарницу горевшие возмущением и болью глаза. - Я бы стал сволочью – такой же, как мой отец. - Вот так, Лиз. – Добавил он, передёргиваясь. – Вот так. - Через что же тебе пришлось пройти… - прошептала Бетси, поражённая. - Всё в прошлом. – Уоррен упрямо мотнул головой. – Не желаю вспоминать. Он встряхнул кудрями и улыбнулся. - Знаешь, я для повелителя кое-что сделать хочу. Одну вещь. Ему понравится. - Ты думаешь, ему нужны твои игрушки? – Бетси отчаянно сжала кулаки.- Он всё, что пожелает, может сотворить себе сам! - Так ведь и хозяину не нужна кость, которую верный пёс откопал в саду и притащил на крыльцо, чтобы порадовать и утешить. И богатому отцу совершенно ни к чему корявая самодельная открытка, подаренная сыном на день благодарения. Но и хозяин, и отец, с радостью принимают и то и другое, потому что подарок не кость и не открытка. Подарок – любовь. Бетси удивлённо воззрилась на мужа. Потом фыркнула: - Ты сияешь, как просветлённый кришнаит. - А что? – Всерьёз задумался Уоррен. – Элохим, Ра… очень даже может быть, что и Кришна. Цвет кожи и глаз, по крайней мере, одинаковый. Только у нашего щёчки не такие пухленькие. И Ангел счастливо расхохотался. Псайлок покачала головой и поглядела на Ангела как на помешанного. Но тот убедительно продолжал: - Все теологи мира не один век бьются над вопросом – зачем бог нас создал, и что ему от нас нужно. А ответ – вот он, перед носом. Богу от нас нужна любовь. И вдруг размашисто отчеканил: - «Ответьте мне, зачем богам святыни, жертвенники, храмы? Неужто радуются те, что затмевают блеск царей, когда струится фимиам и воздымаются артамы, и льётся пламенная кровь к подножьям статуй с алтарей». - Какая же это «любовь» - если на алтарь? – Не согласилась Псайлок. - Божественная. – Спокойно возразил Ангел. - У них, у богов, бошки по-другому варят. Но меня покамест на алтарь не приглашали. - А если пригласят? Пойдёшь? – Жёстко спросила Псайлок. – Пойдёшь? И поняла, что знает ответ. Пойдёт. Побежит. Ещё и сам себя заколет этим самым… артамом. Дабы боженька ручек не замарал. Сама она служила Эн Сабах Нуру не за страх, а за совесть. Искренне восхищаясь его могуществом. Про себя она знала, что никогда не предаст, не изменит, не бросит. Не струсит. Не усомнится. Но это было именно служение. Любить она пока не научилась. Повелитель казался ей слишком… иным. Не таким, как они. Чуждым их простых житейских радостей. Она была как верная жрица, которая нипочём не сунется с пустяками к своему богу. А этот… Псайлок усмехнулась с затаённой горечью. Книжки ему таскает. Штуки какие-то мастерит. И всё повторяет: я его отогрею, я его растормошу… да. Этот – любит. И не боится ничего. Крылатый ребёнок. Ребёнок, которому так рано пришлось повзрослеть. Бетси смягчилась. Она присела рядом с мужем и потянулась к нему губами, и Уоррен с удовольствием ответил на поцелуй. - Чьи это стихи ты прочитал? Про богов? – Примирительно спросила девушка. - А… - Уоррен надулся от гордости. - Это я сам сочинил. - Са-а-ам? – Вытаращилась Псайлок. – Уау! Здорово! А почему ты раньше стихов не писал? - Так ересь какая-то выходила. – С досадой отвечал Ангел. – А сейчас попробовал – и вот… - Ну, всё с тобой понятно. – Бетси смерила Уоррена хитрым взглядом. - Если у кого-то вдруг ни с того ни с сего получается писать стихи, то этот кто-то – классический влюблённый болван. - Тогда я дважды влюблённый болван. – Охотно согласился Ангел. – У меня есть повелитель и ты. - Именно в таком порядке? – Прищурилась Псайлок. - Именно в таком. – Твёрдо кивнул Уоррен. – И у тебя тоже должно быть именно в таком – сначала повелитель, потом наша семья. Мы всадники. И повторил: - Мы всадники, Лиз. Помни это. Ангел шуганул стайку бродячик собак от останков какого-то продуктового магазина. Холодильники внутри давно потекли, всё успело основательно испортиться, и вонь стояла неимоверная. Но, не смотря ни на что, Уоррен находился в таком прекрасном расположении духа, что даже невыносимое амбре и неаппетитный вид раскисшей и протухшей мороженой пиццы, мятый уголок упаковки которой выглядывал из рухляди, не могли испортить ему настроение. Даже то, что, приблизившись, он понял – воняла не пицца. Ну, или, во всяком случае, не только пицца. Из-под упавшего холодильника обречённо торчали чьи-то ноги в стоптанных башмаках. Не повезло бедняге, хмыкнул Уоорен. - Повелитель, повелитель, - с нежностью думал он, - ты такой всесильный и всеведущий, а элементарных вещей не понимаешь. Убираться же надо! Иначе мы тут через неделю-другую так зарастём, что и в пирамиде задохнёмся. Первым делом Уоррен твёрдо решил сегодня же (ну, или, в крайнем случае, завтра) попросить повелителя всё это убрать. Для него раз плюнуть. Но тут же дал сам себе в лоб и назвал себя «телятиной». Конечно, раз плюнуть! Он и уберёт, одним лишь пальцем пошевельнув. И станет вокруг голо, чисто, и пусто. И он, Уоррен, лишится множества полезных артефактов, которые ещё вполне можно откопать. Так что, как говорилось в старом анекдоте, работает – не трогай. Пока господин не обращает внимания на разруху у стен, надо этим пользоваться. Он сдержал слово, данное Бетси. Теперь по вечерам в их комнате уютно вспыхивал неяркий экранчик маленького портативного телевизора с подключённым к нему простеньким вьетнамским видеомагнитофоном. И они смотрели подобранные в развалинах кассеты. Была пиратка «Возвращения джедая», снятая прямо из кинотеатра, искромётный «Аэроплан», тягостный, печальный «Бункер» с Энтони Хопкинсом, наводящий жуть «Туман» Карпентера. И ещё – целая груда случайно обнаруженного в почти не пострадавшей коробке индийского кино – без титров и перевода. На экране пели герои, пели злодеи, пели дети и старики, и порой начинало казаться, что сейчас запоют шкафы и стулья. Уоррен и Лиззи ржали от души с этого балагана, стараясь по поступкам персонажей фильма угадать сюжет. Сегодня он ей ещё что-нибудь принесёт. Окей, ладно, а что же придумать с субботником? Так. Не будем обращаться к повелителю. В пирамиде, в конце концов, полно бесплатной рабсилы. Надо привлекать их к общественно-полезному труду. Эн Сабах Нур привык к востоку, вот и набрал по старой памяти в прислугу арабов, совершенно не приняв к сведению тот факт, что за пятьдесят веков этот народец изменился далеко не в лучшую сторону. Как большинство уроженцев Нью-Йорка, задыхающегося от миграции, Уоррен арабов, мексиканцев и прочих гастарбайтеров неполиткорректно презирал. А этих – особенно. Половина из них даже, наверное, не вполне въехала в тотальный армагеддец, свершившийся под носом. Главное, что светло, тепло и жрать дают. А цивилизация – да и хрен с ней. Вон, нарды нарыли где-то (небось, сердобольная Джин подтащила) и режутся целыми днями, как зомби. Рабы вообще во все времена не были особо склонны рассуждать. Ну и правильно, решил Уоррен, зачем нам рассуждающие рабы? Дорассуждались уже один раз до переворота. Хотя… вряд ли рабы организовали подставу. Не по Сеньке шапка. Наверняка, какой-нибудь жрец. Захотел сам быть богом Ра вместо Эн Сабах Нура. Тот ещё сравнительно легко отделался. Ну, уж теперь всё, шалишь. Никаких тебе жрецов. Поиграли, и хватит. Ангел, если надо, сам сделается и жрецом, и жнецом и швецом. И на дудке игрецом. Да хоть половичком у двери. И с этой шайкой тоже разберётся. Пускай пока не разрешает трогать, пускай. Всему свой черёд. Он не допустит. Иногда Ангелу казалось, что если его повелителя не станет на свете, то над миром погаснет солнце. Он прокручивал в голове давешний разговор с женой. Может, она и права… но сам Ангел чувствовал, что на верном пути. Повелитель в эти дни всё чаще замыкался в себе, и Ангел внутренне морщился от острой жалости к такому могущественному и такому наивному богу, который вернулся через тысячи лет, а его тут, на минуточку, не ждали и флажками навстречу махать не собираются. Правильно он тогда сказал – власть захватили слабые, и живущие на земле разучились воспевать силу и гордиться ею. Ангел повелителя не дёргал. Он не смог нарыть нигде ни Шиллера, ни Гейне, ни тем более «Фауста», о чём тогда столь самонадеянно говорил Лиззи, но зато нашёл тоненькую по краям обгоревшую брошюрку стихов Гёте и тихонько подложил на видное место – не в тронный зал, а под двери личных покоев Эн Сабах Нура, из которых тот в последнее время почти не выходил, и вход в которые был воспрещён всем – даже Уоррену. Тот терзался любопытством – что же у него там такое? – но умом понимал, что, скорее всего, то же убранство, как везде, разве только без постели – за ненадобностью, повелитель никогда не спал, и без стола – тот и в пище не нуждался. Ангел не спешил. Надо быть терпеливым, и со временем ему откроются все тайные закутки пирамиды, как и все потаённые уголки души повелителя. Просто нельзя брать нахрапом, наскоком, лезть напролом. Напротив, как усердный археолог, который шаг за шагом кистью снимает слой песка и пыли с неожиданно отысканного бесценного сокровища,– древней вазы или чаши, - так и Уоррен бережно, затаив дыхание, касался израненного сердца бога. И отчаянно страшился причинить боль неосторожным словом, но ещё больше боялся – спугнуть. Мысли его опять обратились к генеральной уборке. Ладно, рабов он построит и выгонит ровными шеренгами на чистку территории. А орудия труда? Много они голыми руками наворочают? Нужны грабли и лопаты. Где их столько взять? Может, повелителя попросить? Ангел немедленно вообразил себе великого Апокалипсиса, творящего грабли, а сам он, всадник, стоит рядом и комментирует «так, ручку подлиннее, пожалуйста… и можно их покрасить в весёленький зелёный цвет?» Он засмеялся – до того забавная получалась картина. И потом рассердился на себя – да что же он за правая рука божества такая, если с простыми граблями не может справиться сам? Всадники ведь не только для охраны. Впервые он понял это, когда представил, как страшно, наверное, было очнуться во мраке, выйти на поверхность и осознать, что твой дом – уже не твой, что прошли века, что твоих детей, которые были с тобой только что, вот, буквально минуту назад – больше нет, и никогда не будет рядом. Повелитель тогда не знал, что живёт на свете такой Чарльз с его телепатией, он не намеревался переселяться в новое тело, не нуждался в страже, но всё равно сразу же начал вербовать всадников. Потому что не хотел, не мог оставаться один. Ангел однажды подкараулил Эрика в тёмном углу, сграбастал за грудки и при этом совсем неагрессивно, со зловещей ласковостью проговорил: - Леншерр, ответь мне, пожалуйста, у тебя хоть какая-то совесть есть, говно ты эдакое? Подарочек, значит, носим. – И он постучал по шлему Эрика кончиком махового пера. – А на дарителя волком смотрим? Эрик волком посмотрел и на самого Уоррена. - Что тебе нужно, Уортингтон? – Сухо спросил он. - Мне нужно вот что. – Аккуратно после каждого слова тыча Эрика пальцем в грудь, заявил Уоррен, - Чтобы ты, мразотная харя, ходил потише и дышал пореже. Повелитель почему-то думает, что ты ещё встанешь на правильный путь. И держит тебя тут, вместо того, чтобы утопить в ночном горшке. Только он - это одно дело, и совсем другое - я. Так что попридержи сынка и своих девок. Я не позволю ему из-за вас загоняться. Въехал? Магнито шарахнулся от Ангела, как от чумного, и ничего не ответил. Уоррен наконец-то обнаружил то, что так долго искал – громоздкий пузатый будильник с нестерпимо трезвонящим голосом. Именно такой подымал его в детстве по утрам в ненавистную школу. Уоррен с величайшим наслаждением разломал корпус и высыпал потроха механизма на заранее расстеленный пакет. Достал из кармана заготовку – проволочную ветвь, - и зазубренные кусачки. И тут же, не сходя с места, уселся и принялся мастерить. Он нанизывал на проволоку колёсики, шестерёнки и невесомые лепестки из тончайшего алюминия. Не торопился, тщательно подбирая композицию. Получался эдакий футуристический букетик из разномастных деталей. Надо, подумал Уоррен, раз уж проволоки много, сварганить такой же и для Лиз. А то обидится. Женщины… - Миленько. – Услышал он сбоку ехидный комментарий. Ангел встрепенулся, вскочил, распахнув крылья, и выронил поделку из рук – несколько шестерёнок, ещё не закреплённых, слетели с проволочных веток и раскатились по пакету. Одна, особенно крупная, долженствующая стать чашечкой будущего цветка, тяжело укатилась за пределы импровизированного рабочего стола в иссохшую трещину и коварно застряла там. Перед Ангелом стоял Пьетро. Ангел почувствовал досаду. Он опустил крылья и взглянул на мутанта недобро. Тот смотрел на недоделанный сувенир. - Миленько. – Снова сказал он. – Чудный образец постапокалиптического творчества. Осталось научиться лепить горшки из дерьма и шить одежду из заскорузлых тряпок. Предварительно вымочив их в собственной урине. Чтоб уж совсем сурово, как в квесте на выживание. Ангел не отреагировал на шутку. Поморщился. - Тебе чего? - Хотел сказать… ухожу я, вот что. - И переступил в пыли модными кроссовками. - Куда? – Опешил Ангел. И тут же пронеслось голове «ну вот и ещё одна гора с плеч». А затем – сразу – другая мысль «зато у Леншерра не останется крючков для манипулирования. Теперь уж его сына не сделаешь заложником в случае чего». Но спросил опять: – Куда ты собрался уходить? - Не «куда», а «откуда». Отсюда. – И он мотнул головой в сторону пирамиды. - А как же твой отец? – Глупо брякнул Уоррен. Всё ещё не мог поверить. - А где он был раньше, п-папаша… - с непередаваемой интонацией ответил Пьетро. И хмыкнул. – У нас с ним что-то не клеится. И девчонки… не могу уже среди этих кислых рож. Тошно. - А повелитель? Он отпустил тебя? – Засомневался Уоррен. - А тебе, я смотрю, не докладывают. – Ухмыльнулся Ртуть. И попал в точку. - Ща как врежу! – Рявкнул Ангел и сообразил, что Пьетро уже стоит не перед ним, а за спиной. Медленно развернулся и сжал кулаки. - Сперва догони. – Фыркнул спидстер. Ангел усилием воли заставил себя расслабиться. Драться с Ртутью было бессмысленно. Мало того, что Максимофф обладал скоростью, при которой его движения нельзя отследить, так ещё и тело его было прочным как скала – естественно, иначе бы его размазало в кровавый фарш на сверхзвуковой. С таким разве что повелитель мог справиться врукопашную. И то, если бы предварительно вплавил в почву. Шоб не сбёг. - Спокуха, братуха. – Развязно продолжал Пьетро. – Канеш, отпустил. На кой я ему сдался? Сидеть в четырех стенах с утра до ночи и, как индийские йоги, на пупок свой пялиться? Я мир хочу посмотреть. Его, между прочим, мир. Мож, побегаю и вернусь. И неопределённо добавил: - Там видно будет. И не смог не утерпеть, чтобы не подколоть всадника: - Зато место придворного шута теперь вакантно, подавай заявление. Крылья вспороли воздух прежде, чем Ангел вновь сложил их, понимая всю никчёмность этого жеста, но Ртути уже не было и близко. Усвистал. - У-у, морда… - Сплюнул Уоррен и полез выковыривать шестерёнку. – Ну, и иди себе. Скатертью дорожка. Всадник недолюбливал спидстера, но злиться на него было не за что. Он служить не клялся и на верность не присягал. В отличие от его «п-папаши». Свалил – и пёс с ним. Меньше народу, как говорится... Ангел возвращался домой с двумя проволочными букетами – подарками для повелителя и для Лиззи. И понял, какой ещё сюрприз устроит ей, когда она поправится. Сегодня он обнаружил почти полностью сохранившееся крохотное кафе, устроенное в переоборудованном списанном автобусе. Он вычистит оттуда мусор, подтащит заранее приготовленной еды и поставит музыку на расхлябанном кассетнике. Батарейки были хилые, еле тянули, но Ангел ведал, как продлить им жизнь – либо основательно помять чем-нибудь тяжёлым, либо сварить в солёной воде. Почему это срабатывает, Ангел даже не пытался понять. Как все гуманитарии, он был полный швах относительно точных наук. В памяти всплыло звучное слово «электролит», но больше ничего по теме не нарисовалось. Ангел влетел в пирамиду, по обыкновению расшугав по углам парадную стражу и ринулся наверх, к покоям повелителя. И только собрался достать и положить около двери скрученный из проволоки и частей будильника букетик, как Эн Сабах Нур сам неожиданно вышел к нему. Посмотрел на присевшего у порога всадника молча и очень внимательно. - Повелитель... - смешался Ангел. И робко спрятал поделку обратно в карман. Слишком нелепой вдруг увиделась она ему перед величием бога. И ужасно, до резко выступивших на покрасневших щеках веснушек, застеснялся, догадавшись, что раскрыт. - Покажи. - Попросил Апокалипсис. Ангел, вжимая голову в плечи и мучительно страдая от неловкости, подал вещь. Эн Сабах Нур рассматривал тонкую проволоку с шестерёночными лепестками. - Это - цветы? - Наконец спросил он. - Ага. - Ангел потупился. - Ты сам сделал? - Ага. - Повторил Ангел. - У нас пока только такие цветы. Пепелище же кругом. Но ничего, трава пробьётся! А - это - я тебе... И побагровел от смущения. И даже не поверил своим глазам, когда увидел, как повелитель, будто орхидею в петлицу, сноровисто пристроил подарок между поддоспешником и наручем. Мельком бросил на Ангела непонятный взгляд. И - как в тот раз - открыл портал. - Дар за дар, помнишь? Вперёд. - Скомандовал он. Ангел с готовностью вошёл в потрескивающий разрыв ткани реальности и оказался в тумане. - Шагай. Не бойся. – Почти весело подбодрил его сзади голос Эн Сабах Нура. И Ангел шагнул. И зажмурился. До того ослепительное солнце обрушилось сверху каскадом сияющих искр, переливавшихся в хитросплетении буйной листвы, мхов и трав. Здесь были деревья – небывалые, неистовые, сказочные, свивающиеся кронами у подножия скал, и от корней опутывали кору тонкие нити вьюнка. Невозможные цветы – яркие, словно пышные хвосты тропических птиц. Неподалёку блеснуло озеро с буйными береговыми камышами. И – тепло – влажное и вязкое плотной взвесью дрожало в воздухе. - Где мы? – Обмер ошалевший Ангел и даже дышать забыл. Эн Сабах Нур обошёл замершего всадника, скользнул кончиками пальцев по раскинутым крыльям; зеркальные сапоги древнего доспеха тонули в податливых мхах. - Горы Тянь-Шань. - Да ну, - Ангел никак не мог осознать происходящего, - там же холодно и лёд кругом! - Взлети. Взгляни. – Короткий ответ. Ангел не стал раздумывать и взмыл ввысь. Вокруг, насколько хватало взгляда, пронзительно сверкали прозрачные льдистые вершины, отражая лучи стоявшего в зените светила, а всё что ниже неприступных пиков, было надёжно сокрыто от взора шевелящейся плотью туманов. И волшебный островок зелени мерцал изумрудной жемчужиной. Ангелу показалось – он бесплотный дух, парящий над миром в последний день творения. Был только он – и солнце, и небо, и снег, и чудесный приют внизу, ждавший его. Невозможный холод, подобно дыханию вечности, обхватил Ангела и пронзил тело серебряными струнами, и тот послушно вернулся обратно, в ласковые травы и бурую мозайку узловатых корней. Сложил крылья. - Как же это, а? – Потерянно вопрошал он. – Разве такое возможно? - Подземные горячие источники порой творят чудеса. – Поведал Эн Сабах Нур. – Такие оазисы встречаются здесь. И знают о них немногие. Так и пошли по миру легенды о священной Шамбале… - Ох, повелитель! – Уоррен наконец-то пришёл в себя. – Если бы тебе – летать… какой восторг - разом, в небо, - и увидеть всё это… сверху, оттуда. Я бы своё тело тебе отдал, лишь бы ты тоже на это посмотрел. - Нет, мой всадник. - Я знаю. – Согласился Уоррен. – Тогда тебе придётся расстаться с телепатией. - Неужели ты думаешь, дитя, - заметил Апокалипсис, - что переходя в новое тело, я получаю только его свойства, и теряю прежние? Сколько их ни было в моих веках – я забираю их все. Он глядел на Ангела выжидающе. Реакция того была предсказуема. - Что?.. Ангел переваривал сказанное. В повисшей тишине, казалось, было слышно, как шелестят в траве солнечные зайчики. - Почему ты не открылся мне, повелитель? – Упавшим голосом произнёс Уоррен. Эн Сабах Нур молчал. - Почему? Почему? – Вскричал Уоррен. – Я же извёлся весь! Я же огнестрел в пирамиду протащил! Я же ночей не спал, всё думал – а вдруг они тебе что-нибудь сделают, потому что считал – ты в этом теле регенерировать не можешь! А, оказывается... В пламени захлестнувшей Ангела душащей обиды он даже не замечал, что орёт на самого повелителя. - Это была проверка. – Невозмутимо отвечал Первый. - Меня? – Взвился Ангел. – Меня? Проверять? Да неужели ты не видишь, что я и так – весь принадлежу тебе?! Он готов был разрыдаться от несправедливости. Но услышал: - Преданности недостаточно. - Непреклонно произнёс Первый. - Мне не нужен безмозглый голем, что пойдёт за меня на смерть, не рассуждая. Ты – всадник, а не кукла. Ты должен уметь думать. Предугадывать. Рассчитывать. Я могу дать только силу. Взгляни сюда. Эн Сабах Нур подошёл к перламутровому цветку, опустился на одно колено. - Ты видишь, - спросил он, - лепестки засыхают, и цветок чахнет. Отчего? - Не знаю. – Буркнул насупленный Уоррен. – Может, ему минеральной подкормки не хватает. - Его задушил мох. Примитивное растение. Цветок выше мха, но мха много, а цветок – один. Так слабые душат сильных. А теперь посмотри… Он распростёр пальцы над цветком – и тот ожил, вытянулся, окреп, а мох вокруг порыжел и ссохся. - Я дал цветку силу, - пояснил Эн Сабах Нур. – И отогнал то, что его уничтожало. Дать силу – значит, дать жизнь… но дальше он должен сам. Как и ты. Крылья я подарил тебе, но не в моей власти вложить в твою душу понимание того, что и как следует делать. Я бы никогда не отверг тебя, дитя моё. Но мне нужно знать, на что ты способен. Он поднялся. Ангел порывисто вздохнул, вскинул голову и с жадностью поймал взгляд тёмных, глубоких, обрамлённых мраком глаз. Взгляд, за который можно умереть. И расправил перья из небесной живой стали – в знак того, что принял решение повелителя. Раз надо было проверить – значит, надо. И тот понял его. - Вот. Теперь это всё – ваше. – Сказал он. - В смысле? – Не сообразил Ангел. - Всё. – Эн Сабах Нур обвёл жестом оазис. – Это дар. Моему сыну. Моей дочери. Я покину это место, а ты приведи её сюда. Отдохните под сенью дерев. Когда вы оба решите вернуться в свой дом, портал закроется за вами. И стоит вам вновь захотеть оказаться здесь – позови, и я отворю проход. Ну как после этого Ангел мог обижаться! Он насилу сдержал себя, чтобы с визгом «Уииии!!!» не кинуться на шею повелителю. Не кинулся, конечно. Устоял. Только протянул ладонь: - Позволь… И прижал его руку к губам с искренней благодарностью. - Лиззи! – Вскрикивал Уоррен. – Лиззи! - Что? Где пожар? Опять ты психуешь! Что случилось? - Собирайся, пошли скорее! - Куда? Я не одета! - И не надо! – Уоррен оглушительно стучал крышками сундуков, отыскивая скатерть, в итоге нашёл подходящий кусок ткани, одним движением смахнул на него какую-то снедь со столика, завязал узлом. Схватил Бетси за руку и поволок с кушетки. - Скорее, пойдём! Скорее же! Та уже не сопротивлялась. Себе дороже. Просто покорно семенила за Уорреном, спотыкаясь босыми ступнями по коридорам пирамиды, и так же покорно вошла в портал. Пересекла полосу тумана. И задохнулась от восхищения. - Круто? – Радовался Уоррен. – Мы в горах Тянь-Шань. - Да ну… - В точности, как прежде сам Уоррен, попятилась Бетси. – Там же холодно. - А вот, представь себе, бывают такие местечки. Подземные гейзеры и всё такое. Чудо, верно? Это его подарок. Нам. И Ангел уронил в траву узел с закусками, предназначенными для пикника. Крепко обхватил жену за талию. - Я люблю тебя. – Произнёс он твёрдо и чётко. И закутал в свои крылья. Они лежали на живом зелёном ковре, переплетясь телами, обнажённые и безупречные, как античные скульптуры. - Мы в раю. – Улыбнулся Уоррен. – Мы Адам и Ева в раю. - Не хочу, как Адам и Ева. – Бетси дурашливо наморщила нос. – Потому что тогда явится змей, искусит нас, и мы будем изгнаны из рая. - Ты не понимаешь. – Возразил Уоррен. – Змей уже явился. Он пришёл, отвоевал рай и отдал его нам – вместе с древом жизни и древом познания. Он не жалеет для нас их плодов. Поскольку ему нужно служение, а не рабство. Это не одно и то же. И обнял разгорячённое податливое тело. И продолжил: - «Он не солгал нам, дух печально-строгий, принявший имя утренней звезды, когда сказал – не бойтесь высшей мзды, вкусите плод – и будете как боги». Байрон. Правда, Лиз, будто про него написано? Утренняя звезда – Люцифер… а знаешь, как имя повелителя с арабского переводится? "Рассвет"… я специально узнавал. - Рассвет? – Радостно изумилась Бетси, заглядывая любимому в глаза. - Да, Лиз. Рассвет. Рассвет Нового Мира.