Мир вращается вокруг тебя

      Серафим доковылял до квартиры, вскрыл дверь и прямо здесь, на коврике, принялся стаскивать с себя набрякшие вязкой грязью вещи, когда входная дверь снова открылась и впустила виновника торжества, собственно, Родиона. И всё было бы почти ничего, если бы эта нечисть с порога буднично не спросила:       — За какую именно машину они тебя отлупили?       — Ты что… видел? — ахнул Серафим. Родион кивнул. — И не вмешался?!       — Их было трое, — даже не попытался отговориться родственничек.       — А нас было бы двое, не так уж и мало!       — Ты не умеешь драться, — со скальпельной уверенностью отбрил гад, отчего так и захотелось размазать его невозмутимую физиономию. — Отмахивался, как девчонка.       — Зато ты вроде умеешь, как мужик!       — Единственный мужик, который тех троих бы заломал и не вспотел, это Крапива.       — Они на меня из-за тебя напали!       — Но поняли, что ошиблись, и отпустили.       — А если бы нет?       — Но ведь отпустили.       Серафим плюнул на мирный нрав, и попытался пробить тупую братскую логику с кулака. Флегматичный с виду, Родион змеёй ушёл из-под удара, перехватил за кисть. Серафим выскользнул из толстовки, заодно распрощавшись с футболкой. Здесь бы и напасть, пока враг в смятении. Вот только тот сам скомкал отвоёванную тряпку и швырнул противнику в лицо, закрыл обзор, крутанул Серафима от себя и выпнул в коридор. Квартира, может и большая, но входной пятачок был узким и захламленным вешалками, обувными полками и тумбочкой, уже купленной, но ещё никуда не пристроенной. Горе-воин шлёпнулся на колени, удачно вписавшись между всем вот этим, ссадил ладони, перевернулся, готовый принять бой на ноги.       Родион стоял и смотрел на него непривычно распахнутыми глазищами.       Драка затухла, так толком и не начавшись.       — Откуда это у тебя?       Даже уточнять не нужно — и без того побитая спина под правой лопаткой аж зачесалась. Чёртово увечье, доставшееся на память от невменяемого алкоголика, по пьяной белочке вывернувшего на сына сожительницы кастрюлю с кипятком. Проклятая метка, заклеймившая маленького монстра, умудрившегося в отместку подрезать собственного почти убийцу. Да, в старом квартале его не зря обходили стороной, кто ещё в семь лет вместо того, чтобы отдать богу душу, сцапает со стола нож и пырнёт обидчика в бок? Крови тогда было… Интересно, тот урод вымелся из их квартиры, потому что мама вышвырнула, или сам испугался маленького маньяка? Собственно, с тех пор Серафим не слишком лез драться, да никто особо и не настаивал.       Он злобно зыркнул на победителя, поднялся и развернулся уйти, но Родион ловко цапнул его за локоть, опять крутанул — к себе спиной, и подтянул.       — Эй, ты что делаешь?..       Горячая ладонь легла на скрытый до этого одеждой старый ожог. Серафим дёрнулся, но Родион держал крепко.       — На крыло похоже, — тихо выдал он.       Угу, на ангельское, у-ха-ха. Ошпарило его тогда знатно — кипяток вывернулся на руку, плечо и спину. Последняя почти расплавилась, зарубцевавшись после лечения грубыми морщинистыми складками, потом они растянулись и изуродовались ещё сильнее, четыре раза с тех пор ему делали насечки, чтобы кожа на выросшем теле не натягивалась, а вот плечо и руку несильно обварило, со временем ожоговые шрамы оттуда вообще сползли, оставшись только на спине. В виде жуткого ангельского крылышка. Может, шрамы и украшают мужчину, но от этого вечно все разбегались, первый секс ему в своё время обломался как раз из-за «крыла» — подружка просто с визгом удрала, приняв увечье за вывернутое из плоти мясо.       И вот Родион стоял и спокойно лапал розовые наплывы и складки.       Осторожно провёл пальцем по крылатому контуру — у непривычного Серафима по шкуре пошёл мороз.       — Ну хватит, — резко передёрнул он плечами и выкрутился из рук. — Если у тебя прорезалась совесть, то выйди во двор и пускай те медведи поколотят тебя во имя справедливости.       Собрал свои вещи и пошёл загружать стиралку.       Никуда, конечно, этот чёрт не вышел. И вообще остался в квартире, дождался вечера, вышел к ужину (ха-ха, обломись, предки только под утро вернутся, а Серафим ради этого психа не спешил кулинарить — набулькал чая, накромсал колбасы на хлеб и хватит), ночью тоже не удрал через балкон и близкий орех, хотя морось рассосалась и ночка просто требовала пойти и угнать какую-нибудь тачку.       — Привет, Ангел.       Серафим застыл в дверях из спальни, угрюмо глянул вниз. Комнаты у них были смежными — когда-то одна большая, разделённая фанерной перегородкой в честь пополнения семейства, в отдельном отвилке-тупике коридора и соседствовали только с ванной. Старшие сюда заходили обычно по вечерам принять душ и уж точно не торчали под дверями, рассевшись на полу под стеной.       — Смешная шутка, ха-ха, — буркнул ответное приветствие и попытался пройти.       Родион поднялся и даже нагло протиснулся следом в ванную.       — Ты не охренел? — злобно пихнулся Серафим.       — Мне тоже нужно почистить зубы. — Опять эта невозмутимая рожа!       — Мог это сделать и до меня.       — Я забыл.       — Тогда сделаешь после!       — Фима, ты там чего злобствуешь? — Из родительской спальни вышла заспанная мама, вымотанная после очередной смены, увидела сцепившихся в дверях ванной парней. Может, они и не особо общались с сыном, но она отлично знала, какой кавардак могут учинить буйные подростки в замкнутом пространстве. Всплеснула руками, кинулась к ним. И тут Родион повернулся к свидетельнице разборок и просто размазал своих мачеху и названного братца: он улыбнулся! Широко, без натяжки. Тонкие вечно плотно сжатые губы растянулись, как будто он родился с улыбающейся солнечной рожей. И контрольный в упор:       — Доброе утро, мам, мы просто столкнулись в дверях, всё хорошо.       Оглушённая «мама» захлопала ресницами. Серафим не горел звать отчима отцом, даже по имени-отчеству перестал, как породнились, отделывался безликим «здрасте», «спасибо, мне всё нравится», «до свидания». Молодой Ворон тем более не спешил распахнуть радушные объятия незнакомой тётке, запугав ту ещё в первую неделю переезда. И вот так с нахрапу приторно-сахарное «мама»! Серафим аж зубами заскрипел. А мама вдруг расплылась в идиотской улыбке, засуетилась, застеснялась ночнушки из-под халата.       — Я есть хочу, — подлил Родион.       И она тут же забыла, что не спала сутки — упорхнула на кухню готовить завтрак. Серафиму никогда не готовила.       — Ещё раз назовёшь её мамой, я тебе зубы выбью, — ревниво предупредил родной сын. Родион пожал плечами, дружелюбная маска сползла с него с захлопнувшейся дверью ванной. Серафим только тогда сообразил, что своего гад таки добился — они оба в комнатушке. И выскочил бы, а вроде и глупо как-то. Сплюнул ругательство и пошёл теснить сводного у умывальника с зубной пастой.       Довольную улыбку Родиона он однозначно словил в зеркале, а вот лёгкое касание ладони по шраму Серафиму наверняка почудилось…       Родион попёрся на занятия, та-дам!       Видимо, совесть у него всё же проснулась, раз решил охранять побитого от новых нападений, но Серафим, вздрюченный ещё утренней выходкой, на телохранителя смотрел злобно и идти рядом не давал, потому всю дорогу в лицей Родион дышал Серафиму в затылок, а когда тот затормозил перед светофором, ещё и врезался ему в спину.       А в классе новый финт.       — Это моё место! — Избалованная мужским вниманием, Лиля плевать хотела на жуткость Родиона, она зашла в класс, обнаружила на своём стуле левый объект и зависла над ним грозной тучкой. Серафим, засевший за первую парту к заучкам и увлечённо скатывающий домашнюю по языку, пока хозяева где-то шляются, тоже проморгал момент революции за собственной партой.       — Теперь это моё место, — непробиваемо спокойно ответил Родион, даже не взглянув на королеву класса, уже разложившую свои книги и тетрадки.       Лиля растерянно глянула на Серафима, но тот был занят дописыванием. Обычно она была мила и обворожительна, чем безжалостно и выбивала себе призовые места в мужских сердцах, но с нахалом, посмевшим её проигнорировать, она будто с цепи сорвалась: схватила Родионову сумку и перекинула на заднюю парту, а для закрепления эффекта пихнула в плечо, скидывая со стула. Лучше бы сначала столкнула. Из-за сумки Родион оторвался от разглядывания передних мест и обратил внимание на девушку. Её руку он перехватил за тоненькое запястье и гулко хряпнул об парту. Лиля вскрикнула от боли. С соседнего ряда принялись подниматься защитники.       Серафим с удовольствием бы посмотрел, как его сводному брату начистят рыло, но тот продолжал держать Лилю за руку, больно впечатывая нежный кулачок в парту — прикроется ею, с него станется. Серафим бросился к подруге на помощь, но увяз в проходе среди ребят. Родион не прикрывался живым щитом, он молча поскидывал в Лилину сумку её учебную макулатуру, огляделся — и поволок девушку к свободному месту. К Лёле. Лиля увидела — куда, завертелась ужом, застопорилась ногами, но только неграциозно споткнулась и тюкнулась в Родиона.       — Как ты смеешь?! — вскрикнула она. — Мне больно!       — Не дёргайся и не будет больно.       — Я сюда не сяду! У меня уже есть место!       — Теперь там сижу я.       — Ещё чего. Мы с ним встречаемся.       — А мы братья.       — Сводные!       — Ну так и вы не с одной кровью.       Лиля открыла рот, не зная, что ответить на такую наглость. Родион сгрузил её сумку на чужую парту. Девушка злобно сдула растрепавшиеся волосы, глянула волком на забившегося на самый край парты Лёлю, чьи задворки внезапно стали центром класса, на подскочившего, наконец, Серафима.       — Сам скажи этому придурку! — потребовала она.       Но Серафим не успел — Родион глянул за спины спорщиков, вытянулся в стойку перед зашедшим, но не всеми замеченным, классным руководителем, заглянувшим в честь ежеутреннего ритуала проверки посещаемости.       — Павел Сергеевич, — бодро позвал он и опять натянул на себя искусственную улыбку, — я вернулся. Ни учебников, ни знаний. Можно я с братом буду сидеть, с ним и дома заниматься будет удобнее.       — Да что с тобой?! — зашипел Серафим Родиону в ухо, уже усевшись на злополучное место. — Какой дури ты с утра наглотался?       — Что ты нашёл в злой курящей девке? — прилетело тихое в ответ. — Она тебе даже не нравится.       — Много ты знаешь, кто кому как нравится, — возмутился Серафим.       — Тебе твои рыбы в аквариуме нравятся, я знаю…       Бесполезно, непрошибаемый.       Уже на перемене Серафим вымаливал у Лили прощение во дворе. Возможно, она бы и простила, не закинь её Родион за парту к общеклассному изгою, к тому же обсуждаемая нечисть тоже выперлась на дворик, позагорать под хмурым свинцовым небом. Хорошо хоть близко не подходил, Серафим и так чуть не на задних лапках перед обиженной девушкой отплясывал.       — Какого чёрта он вообще припёрся в школу? Он весь прошлый год не ходил! И девятый еле за уши протащили, и внезапно такое рвение!       — Его совесть заела, меня вчера из-за него поколотили, вот он теперь и охраняет. Это у него пройдёт завтра или послезавтра.       Лиля, как и любая девушка, вычленила «поколотили» и принялась хлопотать над жертвой уличных разборок.       А Родион пришёл в школу и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра. И отсесть от Серафима он даже не подумал. И Серафима затерроризировал, когда отсесть попытался он. Лёля до конца недели не появился — новая соседка его запугала до икоты, но стоило Серафиму сесть на освободившееся место к ней, как через урок под ним развинтился стул. Он забрал стул от своей старой парты, ещё через урок покосилась уже сама парта — со стороны Серафима отвинтились болты. Парту заменили из соседнего кабинета. После этого Лиле порезали дневник, а в сумку подбросили здоровенную паучиху. Серафим бесился, но доказать ничего не смог и вернулся на родное место.       А потом наступили выходные.       — Это уже не смешно, — процедила Лиля. Серафим страдальчески закатил глаза — удрать от Родиона, когда тот, кажется, даже ночует под его спальней, оказалось просто невозможно.       — У нас свидание, — процедила подруга навязчивому телохранителю.       — У вас сбор на пьянку в клуб, — и глазом не моргнул Родион. Вообще, эта скотина вполне могла быть дружелюбной — мама дома просто порхала: второй «сыночек» был с ней ласков и приветлив, хвалил готовку, помогал с уборкой и даже приволок в подарок какую-то странную игрушку, которую поливаешь, а из неё растёт настоящая трава. И классных девиц приручил той же травяной пакостью, не сказать, чтобы они за ним теперь толпой шатались, но на переменах с удовольствием облепляли парту и давали списывать домашку. И Серафим, хоть и проклинал своё слабоволие, сидел рядом и тоже скатывал, а Лиля только скрипела зубами — с Родионом они так и не поладили, то ли он оказался не таким обаятельным, то ли Лиля была умнее остальных и подобно Серафиму видела его маски.       — С чего ты взял?       — Ты сама так ему в телефоне написала.       — Ты у меня в телефоне лазил?! — возмутился уже Серафим.       — Что здесь происходит? — подошли Анечка с Вадиком, обнаружили злющую Лилю и несанкционированное лишнее тело в компании.       Тело приветливо ухмыльнулось.       — Расслабьтесь, я сегодня вместо кошелька, — и поспешно уточнил, когда парни переглянулись, почуяв сладкий вкус халявы:       — Только без фанатизма, а то я все свои миллиарды оставил в других штанах.       Серафим только в очередной раз помрачнел от двуличной натуры братца. Обычно тот зыркал волком из-под лохм, вызывая непроизвольное желание перекреститься, но умел и пошутить, и поулыбаться, даже не особо разговорчивый Вадик расслабился и сам угостил новенького чем-то цветным и алкогольным. В принципе, Вадик обычно всё и покупал, хотя складывались вместе — со старшим Олегом они были похожи почти как близняшки, поэтому либо Олег с его паспортом брался с собой, либо брался только Олегов волшебный паспорт и выдавался за родной, если возникали проблемы с возрастом. У Родиона проблем не появилось ни с возрастом, ни с барменом — смуглый угрюмый тип напоминал кого угодно, только не школьника.       — Слушай, миллиардер, откуда у тебя деньги? — всё-таки не вытерпел и подсел Анечка, панибратски обнимая Родиона за плечи — всё же навязавшийся собутыльник действительно укатал компанию за свой счёт, даже все Лилины капризы выполнил, хотя обиженная девушка постаралась выжать щедрый карман посильнее. Родион так же развязно обхлопнул одноклассника и доверительно сообщил всем известную истину:       — Машины же угоняю.       Анечка заржал, парни уже залились чем-то горючим, а он пьянел быстро. Серафиму первое время рядом с ними было неуютно, но молодые организмы как быстро пьянели, так и трезвели, а надурковать им не давала Лиля. Лиля фыркнула, сползла с коленей Серафима и потянула его в танцующую толпу, подальше от пьянчуг.       И в тот же миг длинная родионовская нога вытянулась от стойки, у которой они зависали, подцепила серафимовский кед, и потянула на себя. Быстрое подлое движение, смазавшееся в залитой неоном темноте. Серафим растянулся в проходе, хлобыснулся коленкой.       — Ты больной, что ли? — взвыл сквозь грохот музыки он. Коленку прострелило болью, о танцах можно забыть, хоть бы вообще домой теперь доползти.       — А что такое? — нагло удивился гад. Жертва даже на секунду поверила, что споткнулась на ровном месте.       — Ты ему подножку подставил! — взвилась следом Лиля, кидаясь к раненому.       — Ну подставил, — привычно не смутился Родион. Лиля задохнулась от возмущения, прохлопавшие момент Анечка и Вадик удивлённо моргали рядом.       — Ну всё, ты меня достал… — Серафим кое-как поднялся, замахнулся кулаком и под писк своей подруги съездил в обидчика. Тот увернулся, но подставился плечом и они шмякнулись под ноги посетителям уже в сцепившейся паре. Родион умел драться, Серафим это отлично помнил, поэтому обжал его ногами и принялся колотить куда попало, лишь бы успеть достать. За тумаки от чужих дядек, за маму, которая за эти пару дней закормила приёмыша не только вкусной едой, но и лаской, на которую скупилась родному, за прилипчивость, за искусственные улыбки, на которые купились даже знающие его мрачную натуру одноклассники.       Родион извивался, пытался выпутаться, но сам не бил, только перехватывал за руки и отводил удары от себя, это злило ещё сильнее. Серафим боднул головой, нечаянно ткнулся в пол ударенным коленом, взвыл от боли. Сверху на помощь налетела Лиля, матерящиеся трезвеющие Анечка с Вадей оттащили её в четыре руки от дерущихся, попытались расцепить самих. Бармен за стойкой орал охрану, перекрывая поток музыки. От ближайших столиков и площадки постягивались праздные зеваки, кто-то пьяно подбадривал, кто-то кривился и плевался на «пьяную драку», но тоже не уходил. Их взгляды и шепотки врезались в воспалённый потасовкой мозг. Как обезьянки в зоопарке — все смотрят, тычут пальцем, хихикают на свои животные копии. Мерзко, противно, он ненавидел такое, потому что с самого детства был подобной обезьянкой.       Их всё же расцепили — два рослых мордоворота-охранника с незапоминающимися лицами схватили буянов за шкирки и вышвырнули за пределы клуба и вообще территории, как котят.       — Ну вот, мы лишились одного из немногих вменяемых мест, где начальству пофигу на наш возраст, — мрачно возвестил Анечка, когда их компанию вычислили и попросили на выход вслед за драчунами. — Что на вас вообще нашло?       — Он на нас нашёл! — наябедничала Лиля. — Он больной на голову, людей калечит! Поставил подножку Коту, чтобы мы танцевать не ушли.       Родион молча отряхнулся, потом попытался подтянуть за руку морщащегося Серафима, тот отпихнул от себя и огрызнулся:       — Нафиг пошёл.       Кровь ещё бурлила после драки, но больше задевало самолюбие, что сам Родион даже не замахнулся ни разу — просто не дал ударить себя. Подошла Лиля, стянула тонкий шарф и перетянула ушибленное колено.       И тогда Родион подошёл сам, просто отодвинул девушку, размотал её шарф и откинул.       — Ну хватит с меня, — упёрла руки в боки подруга. — Что здесь вообще происходит?       — Слуш, Воронецкий, ты, наверное, в нашу Лилю влюблён? — подхихикнул Анечка. — Всё рядом вьёшься и мешаешься.       — Нет, — как всегда спокойно ответил Родион, и Серафим успел почуять, но не успел удрать от ненужной звонкой правды. — Я, наверное, влюблён в вашего Кота…